история, которую не удаётся рассказать до конца. никогда. знаешь, я очень хочу жить и понимаю, что постоянно получается что-то другое. был день - апрель потихоньку исчезает, я шёл по улице и видел как проходит это время. у меня оставалось ещё немного вчерашних слов - осколки электронных писем, оранжевый экран и чуть-чуть неба, непросохшие лужи, трапеции солнечных пятен в разрезах теней. от домов - линия, свет, линия, свет... сунул руки в карманы, потом свет и - сразу горизонт, спутанные ощущения - взгляд пересекают провисшие кабели городских status: connected, disabled. no signal. расстояния, у которых не бывает средних длин. может быть только либо далеко, либо близко. или недостижимо.
***
каждую весну его окно зарастало листьями, и он не видел неба. каждую осень, к середине октября, листья исчезали, и он открывал глаза. растворённая синева - одна огромная и бесконечная река. там не было ничего, только крики птиц, которым ветер ломал крылья. он смотрел сквозь пыльное стекло вверх и говорил: ты не изменился. всё по-прежнему, всё не так. и проводил пальцами по деревянной раме, стекло отзывалось едва слышным звоном. он выходил на улицу. со стороны залива по дороге в город поднимались холодные облака.
***
я ходил по земле и это уже было тем самым, что так необходимо чувствовать. я не знал, что делать со всем... так много прекрасного встретилось. да и нужно ли? у живущих есть столько чудесных вещей. например, солнечный день. один из, но один на все остальные годы. в таком дне, возвращаясь в его вечное утро и вечное тепло, ты можешь встретить тех, кто был близок. когда-то давно. если тебе не хватало их, то ты можешь снова говорить с ними. потому, что не должно и не бывает так, что ты вот что-то когда-то только одно сказал (хотя, может быть, хотел сказать в миллион раз больше всего, просто не смог выразить), а тебя как-то поняли (тоже по-особенному, одноразово, хотя могли бы понять тысячей других способов) - и всё, всё закончилось, исчезло... прошло. и то, что хотел сказать, - не высказано, и понятое понято не так, как нужно.
Учитель детского сада: Чтобы пеpейти на дpyгyю стоpонy.
Платон: В поисках лyчших yсловий.
Аристотель: Это в пpиpоде кypиц - пеpеходить чеpез доpогy.
Саддам Хусейн: Это был неспpовоциpованный акт восстания и то, что мы сбpосили на них 50 тонн неpвно-паpалитического газа, было вполне обоснованно.
Джек Hиколсон: Потомy что они, блин, этого хотели. Вот в чем, блин, пpичина.
Рональд Рейган: Я забыл.
Гиппократ: Из-за избыточного содеpжания желчи в поджелyдочной железе.
Моисей: И Бог сошел с небес и сказал кypицам - вы должны пеpейти доpогy. И кypицы пеpешли доpогy и отметили это событие большим пpаздником.
Фокс Малдер: Вы видели их пеpеходящими yлицy своими собственными глазами. Сколько еще кypиц должно пеpейти yлицy, чтобы вы повеpили в это?
Ричард М. Hиксон: Кypицы не пеpеходили доpогy. Я повтоpяю, кypицы HЕ пеpеходили доpогy.
Макиавелли: Смысл в том, что кypицы пеpешли доpогy! Кого волнyет зачем? Окончание пеpехода опpавдывает любой мотив , котоpый y них был.
Фрейд: То, что вы все озабочены на пеpеходе кypиц чеpез доpогy, выявляет ваши скpытые сексyальные комплексы.
Билл Гейтс: Я только что осyществил pелиз нового Кypячьего Офиса 2000, котоpый не только пеpеходит доpогy, но и откладывает яйца, yпоpядочивает pазмещение Ваших файлов и оплачивает Ваши счета.
Оливер Стоун: Вопpос не в том - почемy кypицы пеpешли доpогy? Скоpее надо спpосить - кто пеpеходил доpогy, пока мы наблюдали за тем, как ее пеpеходят кypицы?
Дарвин: Кypицы в течение долгого пеpиода вpемени пpошли чеpез естественный отбоp таким обpазом, что они генетически пpедpасположены пеpеходить yлицы.
Эйнштейн: Кypицы пеpеходили доpогy или доpога двигалась под кypицами - зависит от вашей точки воспpиятия.
Будда: Пpедставьте себя кypицей и задайте себе этот вопpос.
Эрнст Хемингуэй: Чтобы сдохнyть. Пpомокнyть под дождем и сдохнyть.
я медленно смахиваю пыль с надгробий собственных слов и это становится почти чудом - тёплая поверхность гладкого чёрного камня, зеркало, в котором тонет солнечная радиация, утопия, невероятная мечта о будущей жизни и о том, что если бежать по прямой, то выстрелы в спину станут безнадёжно отставать.
будущего нет. прошлого нет. настоящего нет. вы - мертвы, я - жив.
это становится самым притягательным значением.
Позвонила мама. Сказала, что забрала в редакции журналы с моими публикациями. Сказала, что купила десять штук, и еще два ей дали. Что оставит себе четыре, а остальные пошлет мне. Сказала, что стихи мои прочитала. А потом как начала рыдать, да так горько, так громко, как ребенок. Просила прощения за то, что произвела меня на свет, сюда вот, в этот мир, который ей самой не очень-то нравился. За то, что хотела, чтобы у меня все было хорошо, но одного ее желания оказалось мало. А я ревела и говорила, мам, да ты что, ну ты чего, мам, у меня всё хорошо, это просто волшебная сила искусства. Вот так вот. Вот и поговорили. Я пишу, а мама плачет. Пиздец. Родишь ребенка, а он поэт. Ты его кормишь грудью, на руках носишь в туалет, когда у него жар, тратишь на него все деньги и всё свободное время. Мечтаешь, что будет у него школа с золотой медалью, работа интересная, красивый автомобиль, веселая свадьба, трое детишек и собака. А он, сука, вырастает поэтом, и всё у него плохо. И он пьет горькую и пишет грустные стихи, а тебе уже шестьдесят, и ты уже отдал ему всё, что у тебя было, и больше у тебя ничего нет. А он пишет и пишет, сука, а ты читаешь и плачешь.
это ещё одно состояние, это почти как любовь или тревога.
когда возвращаешься в то место, с которым ты когда-то очень хотел быть связан, но не удалось.
трудно сказать, что испытываешь, видя будущее, которое стало прошлым, но в этом вообще свойство всего того,
что нам когда-либо было и будет дорого.
мы умираем, с этим ничего не сделаешь.
известие о скорой смерти меняет желания. и вообще всё меняет.
хочется чего-то простого, каких-то простых вещей. незаметных. блеклых. как фигурки из бумаги, попавшие под дождь.
мы в тишине пытаемся написать истории своих жизней, сказать о том, что видели и чувствовали, но.
всё равно потом ветер.
нет, всё это было... как-то неправильно.
правильно - не сожалеть, не пытаться спасти, вообще не держать.
again someday, again someday...
ты ведь тоже в это веришь. ну, что когда-нибудь - снова.
в этом специфика счастья - наконец узнать что-то такое про устройство мира, что... обнаружит -
где-то на твою коллекцию безысходностей ожидаемы размыкающие ответы.
руки, протянутые к лицу.
Да, я в воскресенье думал на эту тему.
Очень сильно просветился.
Все проблемы вселенной, Элиот, чёрт, пойми - Вселенной - оттого, что кто-то !нарисовал! точку.
Это действительно так. Правда, я вряд ли смогу это доступно объяснить. Но если ты поймёшь, что точку действительно кто-то нарисовал, то может перестанешь писать такие длинные посты.)
Нет, я всё-таки объясню: разница между постижимым и непостижимым - как между обозначением точки и собственно точкой. ПОэтому в мире столько несовершенства. И ты тоже точка. Все мы кем-то нарисованные точки. Может, собой. Это неважно.
Да и вообще - неважно. На самом деле. Nothing really matters.
Исключения есть, конечно. Музыка - точно. А вот любовь... Ну, я ещё над этим подумаю)
если бы попросили сказать, я бы говорил, что некуда бежать, но это неинтересно, не имеет практических результатов и всё равно высохнет и раскрошится, превратится в пыль и прочее, прочее, прочее.
мои дни сливаются в состояние сна и тишины, мне снятся когда-то виденные люди, в основном теперь недоступные, да и неинтересные мне в плане поиска этого самого доступа, снится что-то полубезумное, хотя без истерики случайного кошмара.
я иногда замечаю, что постепенно утрачиваю связь с реальностью, всё иллюзорно, поверхностно и как-то нерасчленённо, всё становится виртуальной грёзой, в которой уже никто ни до кого не достучится, не дотянется и не доорётся, даже при желании.
зацепки за окружающее как-то довольно хреново работают, третьи сутки я не выхожу из одной комнаты и слушаю тишину, за окном мелькает что-то, там что-то меняется, возможно, но мне нет до этого никакого дела.
мне вообще ни до чего сейчас нет дела и чёрта с два я скажу что это безразличие, это просто остановленность, сенсомоторный вакуум, белый шум, моя персональная барокамера, но это не доставляет никаких неудобств, это так потому, что это так и ничего более.
неважно что произойдёт, что случится, а что не случится никогда; в пространстве ближайших тысяч километров и лет активностью живых существ, в том числе и людей, создаётся только картинка жизни, пёстрый и пустой коллаж из никчёмных событий - огромный такой бесформенный комок из жёванной бумаги, на пару сотен реинкарнаций.
хотя я не испытываю скуки и могу принимать сначала одну сторону, потом переходить на другую, не создавая в себе привязанностей и не думая об обязательствах; могу выполнять и не выполнять обещания - это смешанный мир, это тепловое равновесие и отсутствие граней.
живых нет.
лёд номер 9 уже давно упал в океан.
такие дела, Курт.
- Перелётные птицы, перелётные птицы, возьмите меня с собой.
Тем летом осень наступила неожиданно, сковав холодами и проливным дождём пышную зелень городских парков.
Тем летом. Или... когда это было?
- Птицы, птицы. Ваши крылья - такая хорошая возможность не забывать. Каждое перо пробует на вкус серое небо, смешиваясь с лабиринтами его туманов.
Я думал о ней теперь только по вечерам, в тяжёлом промежутке спокойствия перед сном. И каждый раз, да, каждый раз проживал ещё одну жизнь.
- Это, птицы, человеческая рука. Пять пальцев, умение тонких движений и, представляете, никуда не годится, если хочешь летать.
Боль не то чтобы не отступала. Она меняла себя, свои качества. Сначала это просто тупое и тяжёлое, потом это жёсткий песок по коже, потом густое пламя, почти жидкий огонь. Он ничерта не светит, только льётся, затягивает и топит в шипящих лавовых потоках.
- Вы знаете. Осень просто никогда ещё не наступала до конца, честное слово. А зима отвратительна, да. Эти города, люди, нитки разговоров, обрывки слов. Какая глупая, непрекращающаяся история.
Спаси меня и я утону. Ты уже не понимаешь, что угнаться за временем трудно. Да и ненужно. Я рвал эти бумажки в клочья, вычёркивал имена, стирал номера из телефона, уходил в бесконечный инвиз - подводная лодка моих пересохших глубин. Не помогало. Правда, не помогало. Я не обращал внимания, погружаясь в информационный шум, а там была только всё та же мерзкая погода за окном.
- Как бы мне сейчас придумать такие слова, после которых ты уже никогда не уйдёшь?
Впрочем, это всё уже неважно. Нас нет, птиц нет, писем нет, есть улицы, улицы, моя головная боль, которая не проходит, осколки солнечных вспышек, сторожевые вышки, конвой и цепи.
- Эй, кто там, наверху? Почему мы ещё здесь?
Вот попробуйте на клавиатуре набить -- в пустоту, в никуда -- люблю. люблю. люблю. И прислушайтесь к ощущениям. Вы станете сильнее, добрее, живучее, выносливее. Если не получается, напишите "люблю" раз шесть, восемь, девятнадцать -- пока не получится.
А если у вас всё-таки не получается, то вы упырь и вас надо расстрелять.
Save me from drowning in the sea
Beat me up on the beach
What a lovely holiday
There's nothing funny left to say
This sombre song would drain the sun
But it won't shine until it's sung
No water running in the stream
The saddest place we've ever been
Everything I touched was golden
Everything I loved got broken
On the road to Mandalay
Every mistake I've ever made
Has been rehashed and then replayed
As I got lost along the way
- твоя смерть будет, - я усмехаюсь и встряхиваю остатки выпивки в богомерзкой склянке с отлипшей этикеткой, - твоя смерть будет... глупой.
- много ты понимаешь в смертях, - он развалился в придорожной пыли, подсунув под голову рваную спортивную сумку и сдвинув на лицо свою стрёмную ковбойскую шляпу, - ты даже не знаешь где мы сейчас находимся.
я делаю глоток отвратного пойла и неглядя швыряю бутылку через плечо. краем глаза я вижу как его худая рука тянется в сторону, слепо нащупывает какой-то сорняк, надламывает его и тянет в рот. полное соответсвие образу.
- что ты постоянно с какой-то хернёй во рту?
- курить бросаю.
через секунду он издаёт жуткие звуки горлом, плюётся и хрипит.
- дерьмо, - на его смятом небритом лице такое выражение, как будто вся отрава, которую он успел сожрать за свою жизнь, была лишь лёгкой разминкой. - мир многогранен.
- философия всегда была твоей слабой стороной, - я пытаюсь разобрать в запутанной схеме трасс номер и траекторию нашей. он садится на корточки рядом и с минуту неподвижно смотрит на серое дорожное покрытие, присыпанное песком у краёв. до белой полустёртой полосы, отмечающей начало, границу, ветер и скорость. мы как всегда - по эту сторону, в безвременьи жаркого солнца, выжженной земли и безмолвия.
- помнишь, как это было... - он хмурится, пытаясь что-то вспомнить, - та история. о том, что когда сумерки станут длиться из вечности в вечность, на дорогах появятся корабли. и если попасть на такой, то уже никогда не собьёшься с пути. найти бы, а?
я мычу что-то невнятное, вытаскивая зубами пробку из пузырька с мутным раствором, разбинтовываю ступни и обрабатываю порезы. потом забинтовываю обратно. он вяло следует моему примеру.
- судя по всему, через пяток километров будет поворот на скопление южных трасс, а там по ситуации. правда, карта недельной давности, так что шансы, сам понимаешь.
двое шли, захлёбываясь пылью, а небо было жёлтым у горизонта. расправляйте свои крылья, корабли. наполняйте воспоминаниями сердца. вам предстоит долгое время разлук. мы снова одни.
cos I got too much life running through my veins.11-04-2007 01:54
У него очень уставшие глаза, но эта усталость не сиюминутна, она копилась годами, сетью тонких морщин разрезая кожу под веками. Это уже пережитая усталость, просто свидетельство того, что иногда случается очень долго в жизни не быть счастливым. Время похоже на горячий ветер пустыни - оно иссушает руки и оставляет царапины на лицах.
Он говорил, что нет ничего, проходящего бесследно и ничто не случайно. Это были, в общем-то, страшные слова, воздвигавшие обречённость до звёзд. Но это были спасительные слова. Его голос сливался с ветром, его голос был звуком из тишины. Камни, нагретые солнцем, древняя мозаика, почти бесцветная. Боги и герои в одеждах из белой ткани, тёмные виноградные листья, глиняные кувшины. Бронзовые ящерицы с длинными хвостами и синее небо. Дыхание прошлого и застывшее настоящее. Дело не в тебе, не во мне, дело просто в чём-то общем, если ты понимаешь о чём я. Ты страдаешь до тех пор, пока не улавливаешь этого. Тебя нет, но есть. Как эти боги и герои. Ты не живой, ты - живёшь.
Приоритеты этого мира. Сдаёшь позиции. Славно. Снег идёт второй день. Ты видишь что-нибудь за ним? Стол заполняют грязные чашки с остатками кофе. Нет, мне решительно нечем крыть в этот раз. Остаётся только поднять руки и попытаться превратить всё в шутку: "Вау, я проиграл, приятель. Ты смотри какая незадача, правда?"
Неужели теперь слова "я люблю тебя" не будут значить для меня ничего? Так было всегда, так было в тот день, когда снег мягкими крупными хлопьями ложился на землю. Свобода. Я ненавижу это слово, мне слишком дорого обходится решение связанных с ним проблем. Утрата человечности и каких-то доступных пониманию реакций. Нет-нет, никто из вас не. Вы обычные люди. Dust in the wind. И это хорошо. Мир состоит из наборов символов и значений. Есть предел утрат, превышение которого вызывает необратимые изменения в структуре существа, после чего в тебя можно стрелять.
Необходимость куда-то возвращаться, что-то делать, принимать пищу, где-то спать, что-то ощущать - тепло, холод, плюс или минус - смотреть неподвижными глазами как солнце касается острых скатов соседних домов и - просто так. Это как не ненавидеть и не избегать, а просто не понимать - зачем. И не хотеть, не желать уже больше ничего. В принципе, меня уже нет с вами. И не было почти ни с кем до этого.
Чёрный город. Ненавидимый. Жуткий монстр, агонизирующий в своей весне. Пора избавляться - стирать логи и выкидывать старое. Здесь действительно нет никаких провалов, всё глухо, плотно, пуленепробиваемо и тупо. О боги, как же это всё непроходимо, мерзостно тупо. Люди. Цепляющиеся, карабкающиеся, булькающие в лужицах своих экзистенциальных болот. Этому городу давно пора сдохнуть. Да и всему остальному тоже.
Перебирая пальцами прядки светлых волос, я не смотрю на тебя. Какие же вы счастливые, влюблённые. Я так не умею. Честно-честно. Я слишком рационален для этого, слишком жесток и вообще не тот, кем вы меня себе вообразили. Нет, это даже хорошо, но в меня противопоказано влюбляться - я совершенно не знаю, что мне со всем этим делать. Поэтому я не смотрю на тебя. Закрывая глаза, я слушаю звуки ветра, кожей чувствуя его нежность и остывшие поцелуи на губах. У тебя мягкие руки и тёплая шея, ты чудесно пахнешь и так прозрачно-неуловима во всём, что мне в какие-то мгновения кажется: когда-нибудь я сойду с ума по тебе. Но потом это проходит.
...он вышел из моря, оставляя мокрые следы на песке. Футболка липла к телу и висела складками, джинсы влажно болтались у щиколоток в такт неспешным шагам. Он сунул руки в карманы, окинул взглядом пустой серый пляж из мелкого ракушечника и улыбнулся. Ну конечно же, она была здесь. Сидела почти у самых волн, уперев подбородок в колени. Он направился к ней. Порывистый ветер метался над морем как безумец, потерявший себя, резко меняя направления, толкал в спину, бил по щекам наотмашь. Место, в котором никогда ничего не менялось.
...в её глазах тонули седые облака рождающегося шторма. Он набирал силу где-то у самого горизонта и был ещё далеко. Дитя неба, дитя земли. Она почувствовала как кто-то тихо приблизился к ней. Через мгновение её плечи были укрыты чем-то тёплым, на ощупь – мягкая шерсть.
- Опять ты здесь… – пробормотала она, машинально водя пальцами по серой шкуре, - уходи. Я хочу побыть с собой и собой.
(с кем ты разговариваешь?)
- Ты ведь обещал, что не вернёшься, что отпустишь меня.
(рядом никого нет.)
- Ты прятался за своими словами, за своей весёлостью и беспечными шутками. Но я знаю каково это – говорить тебе «доброе утро», как будто бы вчера не было пустых комнат и тишины. Зачем ты пришёл?
…он стоял без движения. Волны ломались, сталкивались и рушились на берег, на чёрную гальку, вспенивая вихри и водовороты. Ветер усиливался. Километры солёной воды простирались впереди, слева и справа и были границами любых дорог, которые только можно себе представить. Сколько бы она ни меняла направлений, она всегда выходила к морю, которое каждый раз было как приговор, очередной финал и ещё несколько жизней оставалось позади.
Она закрыла руками глаза.
Любимая моя, и ветром -
растрёпаны волосы,
я снова поднимаю лицо к небу, любимая моя, я снова
не останавливаюсь, иначе мне просто-напросто неинтересно
сквозь амплитуды и модуляции
бессердечного - дождём, солнцем, всем,
что способно гореть и плакать,
причинять невыносимое и желанное, любимая моя,
мне так хотелось в тогда,
в режим неорганизованных снов
и секунд, вышедших из под контроля.