Фотографии в альбоме «Каталония. Барселона. Саграда» azlet на Яндекс.Фотках

[показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] Читать далее...

Фотографии в альбоме «Каталония. Барселона. Гуэль» azlet на Яндекс.Фотках

[показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать] [показать]Читать далее...

Если дверью хлопают и покоя нету -
Значит, боковушечка возле туалета.
Это место проклято - передайте всем:
Не берите в кассах место двадцать семь. (с)

Поезд ту-тууу из В. в Москву...

[538x700]

Вот такой плакатик - наряду с неоднократно встреченными до этого серпами-молотками - был замечен неподалеку от парка Гуэль в Барселоне. В переводе - "Сокращения вредят вашему здоровью".

"Лишь мы, работники всемирной..."

[336x448]

Да, заграницу мы выбрались в первый раз (не считать же заграницей Украину). Оказалось, что это вовсе не так сложно и не так страшно – единственная беготня получилась с выбором турагентства: казалось, что какое ни выберешь, что-нибудь да выйдет не так. Позвонили в одно место, вроде уже договорились, но передумали – что-то там подозрительное с «перерегистрацией», собрались в более известное – «Натали Турс», но мама родная! Такого количества жутких отзывов и представить было невозможно. Путем мучений и страданий (первый блин очень не хотелось сделать комом) выбрали «Пегас Туристик». Не ошиблись, по счастью.
Путевку я купил в том же здании, где располагается РИА – и стало понятно, что теперь-то все будет хорошо, не бывает иначе таких волшебных совпадений.
При этом надо понимать, что сама путевка – это, в общем-то, условность, от туроператора нам нужно было всего три вещи: сделать шенгенские визы, организовать дорогу до (и из) отеля – и, собственно, забронировать сам отель. Экскурсии, культурный досуг и прочие детали мы решили не доверять никому – правильно решили.
На самом деле – имея базу в виде отеля, где можно жить, завися разве что от завтрака и ужина, да и те порой брать сухим пайком, – мы оказались не связаны ничем, кроме собственной фантазии. Так что в десять дней уместились и пляж, и Барселона, и Таррагона, и Монсеррат, и само побережье Коста Дорады.
Кем бы мы были, если бы доверились туроператору и согласились на его экскурсии по втридорога заломленным ценам? Отдыхать этакими конкистадорами куда интереснее.
Конечно, конкистадоры не успели везде – они не доехали до Фигейроса – «музея-театра» Сальвадора Дали (сильно далеко за Барселоной), принципиально не пошли в Порт-Авентуру (что-то вроде испанского Диснейленда в пятнадцати минутах от Салоу), из-за отсутствия автомобиля не добрались до готической деревушки Монблан с некрополем древних королей – но не все же сразу! Отдых и без того вышел на износ – с ежедневными подъемами в семь утра и регулярными возвращениями в отель сильно за полночь.
Сама же поездка началась тем более чудесно – пилот самолета представился: Роман Поцеловкин – путешествие обещало быть романтическим.

В издательство пришла рукопись - большая и скверная, но в сердце от нее все же осталась одна строка: из аннотации. «Да и ведь это так интересно – почувствовать себя в шкуре настоящей королевы». Романтическое, значит, фэнтези.

«Каталония из нот Спэйн!»: такой лозунг (на английском – для большей, видимо, доступности), красуется на тропе, ведущей к кресту святого Михаила в горном монастыре Монсеррат, «духовном центре» той самой Каталонии.

Она, и правда, не совсем Испания – по языку, каталАнскому, второму государственному, ближе к Франции, по культуре – тоже стоит на особицу (вместо фламенко там танцуют сардану, корриду не переносят на дух – просто чтобы отличаться), в стремлении к независимости хотя и не сравнялась с басками, но в годы гражданской войны была последним оплотом левых, не зря потом Франко выкорчевывал национальный язык – так, что теперь каталонцы вынуждены не хуже евреев доучивать его на вечерних курсах.

При этом ни о каком разделении страны речи не идет – Каталония, то есть Барселона, Таррагона, Жирона и Валенсия (четыре соседних провинции) обладают своей вполне широкой автономией – и вовсе не хотят никуда отделяться. Нормальная такая получается испанская федеративная монархия, при которой у Каталонии есть свое правительство – Женералитет, заседающий в историческом здании готического квартала Барселоны.

[336x448]

Это – вводная, самая общая информация, которую, впрочем, знают далеко не все руссо туристо. Судя по приветственной речи гида во время трансфера из Барселоны в Салоу (это центр курортной жизни на Коста Дораде, или, вернее, Даураде, Золотом береге Средиземного моря), русские туристы не знают даже простейших «ола» (произносится очень мягко, напевно, почти «оля!»), привет, и благородного «пор фавор» (пожалуйста).

Ну да бог с ними пока, с русскими туристами, о них песня отдельная. Десять дней, которые потрясли меня, в один пост все равно не уложишь.

[448x336]

И в эту субботу - ура! - мы таки едем в Гишпанию!!!

Я на Таганке ни разу не был, поэтому о ней говорить и не буду. Я вообще театр не люблю – ни как Белинский, ни как кто. Но есть, тем не менее, одна идея.

Покупая билет на каких-нибудь «Трех сестер», вы твердо знаете, что увидите на сцене. То есть, конечно, никто не застрахован от «смолящего лица Чехова крупным планом на 20 минут» ((с) – Анахрон), но в общих чертах все понятно. «Три сестры» - в Москву и крах надежд. «Вишневый сад» - Фирса забыли и опять-таки крах. «Гамлет» - нет повести печальнее на свете, «Лысая певица» - так и не появится… Продолжать можно долго, а смысл один: в театр, как правило, идут, уже зная, что там увидят (случаи школьных культ-походов мы отметаем с негодованием). Зрители, таким образом, превращаются в каких-то гурманов-гурманов, которые ловят намеки и оттенки. Хотя – по идее, которую видит перед собой любой драматург (прежде всего он – писатель), должны бы с увлечением следить за хитросплетениями сюжета.
Таким образом, в современном театре идет борьба между драматургом и режиссером, задача первого – сюжет, задача второго – интерпретация. И последняя оказывается главной, именно она ставится во главу угла. Господа актеры поставлены с ног на голову.
Знал бы Гоголь, что вся сила сатиры «Ревизора» сведется к тому, споет ли Хлестаков свой монолог или спляшет – он бы, думаю, не порадовался. Не того от пьесы хотел Николай Васильевич.
Однако есть оружие возмездия! Завладев им, драматург может перетянуть зрительское одеяло на себя – указав режиссеру на его законное место – второе.
Представьте, что автор изначально создает не один вариант текста, а сразу много. То есть не так, как Толстой во «Власти тьмы» с вариантом сцены, – а несколько принципиально различающихся сюжетов. Грубо говоря – мы берем борхесовскую идею «Сада расходящихся тропок». На какой-нибудь из ключевых развилок сюжета герой поворачивает сразу в две стороны. Катерина в «Грозе» берет или не берет ключ от калитки, Лопахин признается или не признается Варе, Ричард топит или не топит Кларенса.
Это самый примитив, можно и сложнее – одни и те же герои, с одними и теми же характерами, но в разных обстоятельствах. Вырубают вишневый сад – все известно. Прилетают инопланетяне – Гаев продается за леденцы, Лопахин приторговывает технологиями, Раневская становится знаменем землян-патриотов. Можно, конечно, и серьезнее, отставить дешевый постмодерн.
И вот теперь – самое интересное: покупая билет в театр, зритель не будет знать, на какую версию он пойдет. То есть выйдет своеобразная лотерея из многих вариантов. На премьере все спойлеры критиков окажутся бесполезными, сами актеры, одновременно репетирующие пять версий, будут лучше чувствовать самих героев и как будто сдирать с них налет векового лака – праздник будет, а не жизнь.

Мои любимые финно-угры (при творческом содействии коми-пермяков) продолжают жечь напалмом, точнее – именем собственным: к 90-летию республики Коми там будет открыт финно-угорский этнопарк под звучным и гордом называнием «Ыбу» (ударение и восклицательный знак доставьте сами).
При этом неподготовленный турист сразу же сможет попасть на «межрегиональный фестиваль «Ыбица».
Вместе со знаменитой ненецкой люлькой Епц, недавно признанной одним из семи финно-угорских чудес света, получается очень даже ничего себе местный колорит. Романтики, ау!

С удовлетворением не могу не отметить, что работаю в адекватном и правильном месте.
За мерзкие гомофобные крики в жж по поводу фото с берлинского гей-прайда РИА уволило «политического обозревателя» Николая Троицкого, также известного как блогер Кутузов.
Теперь «журналист», сообщавший, что ему «Никакой толерантности не хватает, поневоле думаешь о какой-нибудь мощной бомбе, которая убивала бы только педерастов», жалуется, что его «принесли в жертву на алтарь политкорректности».
Побольше бы таких жертв – жить бы стало куда как легче и чище.

Развивая тему.
У меня наконец-то прошла психотравма.
Все по Фрейду: нужно для начала вынести проблему на поверхность, ее актуализовать, а после – взглянуть травме в глаза, или что там вместо них. Тут-то она скукожится и смрадным дымом истает на свету.
Так и случилось.
После дружеского рандеву мы с Орифламмой и Олегом шли к метро ностальгическим маршрутом – мимо института.
И тут – как раз когда я рассказывал про ростовского корреспондента, первым делом отправившегося в Москве в музей автомобилей, Олег прошептал: «Смотри!»
По дороге пузом вперед, блестя очками и отдавая ценные указания в мобильный телефон, шел сам доцент (а сейчас вовсе проректор) Коновалов.
Психотравма во плоти двигалась мне навстречу. Нет, в тот момент я не вспомнил ни правила поиска кладов, когда катящееся на тебя сокровище нужно треснуть со всей дури и прокричать «Аминь, рассыпься», не успел подумать и про Фрейда – решение пришло само собой.
«Матка Бозка!» - закричал я на всю улицу. Проректор дрогнул пузиком и заметил меня. «Коновалов!» – огласил я еще более громким воплем окрестности Приюта.
И доцент дрогнул. Подобрал пузико, судорожно перехватил телефон – и, нервно оглядываясь, бежал.
И все. Кончилась психотравма. Не нужно было ни разбойничьего свиста в спину, ничего – мизансцена была сыграна на отлично.
Тогда, пять лет назад, пузико дрожало в административном восторге, теперь – беззащитное, как брюшко насекомого, тряслось от страха. И вот оно мучило тебя онтологической несправедливостью? Оно заставляло от обиды сжимать кулаки? – Смотри же теперь, как этот пузан подпрыгивает, смейся с друзьями и живи дальше без забот. Давно бы так.

Знаете, я всегда не мог понять одного: каким образом факт учебы в вузе связан с моральным обликом студента.
Да-да, это про историю с подставным ЕГЭ.
Из эмпиреев – то с масляных губ Садовничего, то с изможденного фурсенковского лица – постоянно доносится: «Покарать! Недопустимо! Исправительные работы! Отчислить!» Но еще раз, если по совести, с какой радости вуз должен карать и отчислять? Что, облико морале профессоров дрожит и колеблется при виде продажных студентов? Ученые мужи просто-таки не могут находиться с ними в одной аудитории? – Нет? – Так в чем же дело, альму вашу матер?
Если я без билета проеду в метро – меня уволят с работы? Если не уступлю бабушке место в троллейбусе – лишат премии? Как, еще раз, как связаны внешняя жизнь и зачетная книжка?
Вот, скажем, самого МНПХ тоже в свое время чуть не отчислили по «внесистемным» показателям. На далеком первому курсе я – о ужас! – подделал подпись проректора под своей характеристикой в военкомат. Почему подделал? – Потому что до этого был измотан беготней туда и обратно (обычный бюрократический футбол) и ждать еще два часа или дня не хотел. И характеристика-то эта была никому не нужна – но какой разгорелся скандал, сколько, наверное, было написано докладных и закладных… Заступилась, кажется, сама рецензент Никола – спасибо ей за это.
Но я-то ладно, звезда хранила. А нынешних студентов жалко все равно. Да, они оказались небрезгливы – но это их единственная вина. Что, мне не предлагали так же жульничать? – Предлагали. И я ведь даже немного раздумывал. А эти – не раздумывали совсем. Ну так скажите им «ай-яй-яй», почему нужно с энтузиазмом, с осознанием собственной святости ломать людям жизни, вы же педагоги, а не прокуроры.
Но так уж устроено: административный восторг одолевает любого, надевшего пиджак и севшего в мягкое кресло.
Звери вы, господа профессора.

Я наконец попытаюсь открыть второй фронт. В жж.
Там у меня есть Дневник Дубель - http://azlet.livejournal.com/. На самом деле, он был заведен раньше Лиру, еще в незапамятном 2005 году, но был весь таким до отвращения англоязычным, что до сих пор оставался безвиден и заброшен.
Но теперь, наверное, пришла пора? Ведь, как ни крути, Лиру истончается, мельчает, поди найди тут новых интересных людей. Не то что пару-тройку лет назад.
В общем, теперь посты постараются быть и там, и там. Ровно вот прямо с этого дня, аминь.
Если, конечно, и на посты, и на их дублирование хватит силы воли.

Железная сфера нескольких метров в диаметре – именно так выглядит арт-объект (а вернее сказать – аттракцион) «Падение светового господства» на выставке Джеймса Таррелла в московском «Гараже».
На него, на «Падение» (за креатив в названии – пятерка), конечно, всех и заманивают. Потому что просто на выставку (три группы аскетичных инсталляций) – кто же пойдеь, а шарик за отдельные деньги и в только в комплекте. А так - это же не просто очень большой шарик – это очень большой шарик с лампочкой внутри. Оттуда в – вжжжик – выезжает, как в МРТ (доктор Хаус одобряет), кушетка, ты на нее ложишься, кушетка уезжает внутрь – и начинаются радужные глюки.
Артподготовка шарика на уровне: сначала, за неделю где-то, надо подписать бумажку, что шизофренией не наслаждаюсь и глюков не смотрю. (Судя по книжкам, кстати, мир шизофреников все же будет поинтереснее и поярче). Потом – неделю предвкушаем, чмтаем разные интервью, где адепты шарика невнятно мычат после того, как их оттуда выкатило, затем – узнаем, что лампочка в шарике светит в двух режимах – «софт» и «хард», выдерживаем семейную баталию «Не надо на хард, ты дорог мне как память!» - и наконец, в обетованный день сами ложимся на кушетку – и нас задвигает.

Единственный острый момент – это когда кушетка едет внутрь: тут никуда не деться от легкого приступа клаустрофобии. Но ее подавить на раз – и «тревожная кнопка», которую выдают в рамках артподготовки (если что – жать и кричать «Экзистенциально!), откладывается в сторону.
А глюки так и не приходят.
На что все похоже внутри сферы? – Сначала – окружает свет без малейших ориентиров. То есть один сплошной свет, меняющий оттенки. Это, пожалуй, самое интересное.
Так как нет ориентиров, то нельзя сказать, на какой высоте находится потолок, рука до него не дотягивается и выходит, что вокруг висит такой густой световой туман. Но – увы – ничего совсем уж необычного в этом ощущении нет. Так бывает, если долго-долго в ярко совещенном помещении смотреть на белую стенку: она постепенно начнет темнеть, становиться густо-фиолетовой, но ощущение исчезает после закрытия глаз – и нужно все начинать по новой. Вот и тут как-то также, только что сильнее.

Затем – второй и последний фокус шарика – хитро спрятанная в тумане лампочка начинает кидать на сетчатку всякие зрительные образы. Вроде калейдоскопа, хотя перед глазами никаких трубочек со стеклышками и нет. Но это опять же – увы – не так захватывает, как обещано. Грубо говоря, кто из нас не следил за световым бликом от лампочки, который остается в глазах, если закрыть веки? Этот блик постепенно начинает обретать осмысленную форму, меняться, истаивать - все зависит от фантазии, бывает, что целые мультики можно смотреть. Так и тут – только без мультиков.
Вот они и чередуются – световой туман и калейдоскоп. Наушники в это время выдают маловразумительный писк, который к зрению ничего особенного не добавляет. Рождаются, кстати, ассоциации с клипами семидесятых – с их несколько кислотной цветовой игрой – ну так и автор шарика родом оттуда же. Но время не обманешь.
Ну а потом каталку вывозят обратно к людям.
Тут, пожалуй, единственное удивление: время, и правда, проходит слишком быстро – как будто и не четырнадцать целых минут, а от силы пять. В остальном е – нет, это не сенсорная революция и даже ни разу не выдающееся событие в жизни двух отдельно взятых зеленых глаз.
(Вот если бы автор шарика был русским – он бы придумал, как Андрей Болконский лежит и смотрит в небо Аустерлица, а оно посылает ему все эти световые приветы. Это был бы роскошный постмодернизм, великолепный постер для выставки. Но автор из Америки – поэтому до Андрея Болконского не додумался.)
Самое интересное – это наблюдать за реакцией других «пациентов»: вот мужичок вылез с восторженным «Круто!» на устах. Хилый, видать, попался. Вот закаленная жизнью бабка интересуется практическим применением шарика («сбрасывать на противника») – но мы уже, в общем-то, пресытились – и бежим дальше.
Теперь – три группы инсталляций, как и было сказано.
Первая – две «световых стены», когда издалека кажется, что это просто красный прямоугольник, а оказывается – красная, заполненная уже виденным световым туманом, ниша.
Вторая – нечто вроде голограммок в рамках, как бы картины. Посмотришь с одной стороны – световая линия, с другой – световая плоскость. Неинтересно.
Третья группа – два освещенных угла. При внимательном рассмотрении будет казаться, что свет образует собой параллелепипед и объемную трапецию (не помню, как такие тела в школьной науке стереометрии называются).
Тут – любопытно, но не без своих деталей. Весь смысл в том, чтобы заставить себя увидеть. Долго всматриваться с установкой – что-то должно быть необычное. Потом в голове щелкнет и переключится на арт-восприятие. Очень похоже на известные картинки вроде «Леди и старухи», где опять-таки нужно усилие, чтобы увидеть второй, спрятанный образ. Ну а как увидишь – уже не потеряешь.
Потом мы выходим с выставки и, сделав шаг за условную границу, вернуться уже не Читать далее...

Хотя критический реализм отошел в мир иной, жизнь по инерции продолжает подбрасывать ему сюжеты. Увы – нет уже ни Чехова, ни Короленко, ни даже завалящего Леонида Андреева, чтобы их обработать.
Вот - знаменитая Обираловка Карениной. Вот – ее эхо, Дно Николая Второго.
А вот и свеженькое – женщина под Вологдой покончила с собой в реке Тошня. Пытаясь спасти мать, утонула и ее 12-летняя дочь.

Какая убийственная, окончательная получилась метафора. Тошня, вокруг одна сплошная Тошня.

Что-то грустно становится нынче.
Вот и игрушки все больше пошли многопользовательские. Задружись, говорят, с вон тем парнем – тогда нас и пройдешь. А я не хочу с ним дружиться! Я того парня и в реальности-то, может, избегаю – зачем же он мне в родном компьютере? Фабля вот третья, к примеру, туда же. «А тут, говорит, вы можете наняться в помощники к другим игрокам и получить за это всякие бонусы». Да не надо мне ваших бонусов – я сам доплачу, только чтобы других игроков на пушечный выстрел не видеть. Потому что дом – крепость. Конкретно мой дом – конкретно моя крепость! У меня тут две железных двери и одна деревянная! А эти другие игроки – их в дверь выгонишь, они в окно влезут, причем в данном конкретном случае – виндоузовское окно, спасибо за наше счастливое детство геймс фор виндоуз лайф.
«Не хотите наниматься в помощники?» - продолжает настаивать фабля. А тогда поменяйтесь с другими игроками лутом. Им же без вашего лута – жизнь не мила, бланманже полынью кажется! – Не хочу, не хочу, уберите!
Бежишь из компьютера – но приходит рабочий полдень – и вот снова подступают эти Другие Игроки. В одно маленькое новостное агентство приезжает один очень маленький президент. Я его звал? Я без него скучал? Что он в мою форточку лезет, за три (две железных, одна деревянная) двери тянет свою голову без шеи?
Я не люблю голов без шеи. Шея – это концепт. Она пролезает в ручку от зонтика, на ней голова машет ушами, как крыльями птица. А у этого – шеи нет. Бесшеее. Ужас-ужас.

Начинающие маги огня должны быть аккуратны в применении заклинания "огненный шар". Некорректное произнесение формулы может привести к пожару и человеческим жертвам.
[525x700]

Тот факт, что «супернациональный бестселлер» г-на Прилепина «Грех» – скучен, показался мне очевидным еще на первых страницах (при этом сама книжка весьма невелика – скромных сто страниц). Один за другим, чередой, проходили рассказы из порезанной на куски и перемешанной жизни лирического героя – Захарки, причем куски эти практически не имели связи между собой.
Читателю наивному автор, тем не менее, предлагает уловить ее в биографических отсылках (упоминается, к примеру, работа вышибалой – и вот оно, вышибание во плоти через десяток страниц), а читатель опытный, конечно же, должен погрузиться в бездну интерпретаций, чтобы попытаться уловить глубинный смысл.
Почему перемешана жизнь (уж не от общего ли хаоса бытия?), почему, собственно, «Грех» (по названию ли того эпизода, где 17-летний Захарка все заглядывается на двоюродную сестру с ребенком, но обуздывает плоть?) – и любое другое «почему», вроде финального, где «на середине странствия земного» лирический герой в безвестном пограничном конфликте (за которым по фабуле ему еще жить да жить) вдруг погибает, видя себя со стороны.
Но на все эти – а также многие другие вопросы, щедро, как мины-ловушки, расставленные в тексте, существует один довольно простой ответ: просто так.
Как ни грубо это звучит – но увы.
Трудно избавиться от однажды пришедшей в голову мысли, что глубинного ответа, коды к своему тексту автор не знает и не подразумевает. Он как будто действует по принципу драматургии абсурда – накидать побольше фраз, скрытых цитат, многозначительных пауз и т.д. – а дальше свистом подозвать жадных до брошенных кусков критиков. Ну а те уж, знамо дело, как следует подравшись, разберутся. Собственно, отсюда и «супернациональная» премия: роман дает работу досужим умам и языкам, а если сердцу на этом пиршестве духа не остается места – так его за стол никто и не звал.
Примерим китель критика: чем мы хуже? На что первым делом обратит внимание штатный сотрудник «толстого журнала»? – Конечно, на сочетание брутальности, которой сочится лирический герой (еще одна вечная забава – искать десять отличий с автором), и на то, какие глубокие литературные корни эту брутальность питают.
Возможностей для интерпретации – масса, не зря же «роман» разделен на «рассказы»: вот история о потерянных и найденных щенках, разворачивающаяся на фоне безумной любви (отчетливо веет Довлатовым), вот – тот же «Грех», заигрывающий с Толстым («Дьявол», «Воскресение»), Гончаровым («Обрыв») и Буниным, вот – намеренная пародия на Лермонтова («В полночный зной в кафе у Иордана») и дальнейшее развернутое осовремененивание темы в финальном рассказе «Сержант»…
Господа критики, прошу к столу!
А если господа критики окажутся из необразованных, автор с радостью поможет им подсказкой: в рассказе «Карлсон» герои совсем не случайно обсуждают творчество Газданова, ну и, естественно, не обходится без упоминания старины Хэмингуэя.
Вот на Хэмингуэя позволю себе купиться и я – и чуть-чуть пообсуждать.
Автор «Кошки под дождем», как известно, сообщил миру о «принципе айсберга». Его верхушкой является текст, а вот подтекст, психологический смысл происходящего, – и есть самая соль.
У Хэмингуэя это работает, спору нет, но вот его последователи, увы, забыли о подводной части айсберга – почему читательский «Титаник» проплывает мимо их книг без единой пробоины.
Возьмем, к примеру, все тот же рассказ о вышибале. (Служил Захарка вышибалой. // Захарка пьяных вышибал.) Текст приходится на середину книги и достаточно объемен. Мы узнаем, что работа вышибалы в клубе – это общение с разной степени неприятности людьми, что сам вышибала внутренне брутален, что умеет, когда нужно, вдарить, обладает зачаточными навыками психолога – отлично! Но ради чего все это, где же «подводная часть»? – А вот она: в последней строке. Дома у вышибалы плачет ребенок – и рассказ заканчивается фразой «Ребенок в комнате плакал один». То есть, оказывается, все мы, и даже черствый снаружи лирический герой, одиноки в этом мире (сходные выводы добавьте по вкусу).
Удивительная по свежести мысль, выраженная с не менее удивительной ясностью – с такой, что остается только спросить – а вот это все предыдущее, оно зачем?
Впрочем, стиль, как в случае с плачущим ребенком, подводит г-на Прилепина не всегда. Как правило, все происходит наоборот: количеству красивостей на страницу текста позавидовал бы любой имажинист. Причем, как водится, красивости здесь зачастую связаны с натурализмом (еще один повод критикам порассуждать о цитатах – на этот раз из Бодлера): «Свинье взрезали живот, она лежала, распавшаяся, раскрытая, алая, сырая. Внутренности были теплыми, в них можно было погреть руки. Если смотреть на них прищурившись, в легком дурмане, они могли показаться букетом цветов. Теплым букетом живых, мясных, животных цветов».
Такого будет много, слишком много, но опытных критиков не смутит и это – ведь в «мясных цветах» они увидят ту самую брутальность, которой так не хватает сейчас литературе.
Захарка – не задохлик, он с привычной обрыдлой скукой не Читать далее...