Там, на высях сознанья, безумье и снег.
«До конца асфальта и налево», – так ответила жительница Кош-Агача на вопрос, как дальше ехать до Укока.
Асфальт, на самом деле, кончился неожиданно – оборвался прямо в пустыню – не классическую, с желтым пляжным песочком, а плоскую, бездорожную землю с редкими кустиками травы.
В Кош-Агаче вообще все кончается неожиданно: дороги, деревья, солнце… Не зря он и переводится то ли как «конец дерева», то ли как «завеса из деревьев».
Все части путешествия по Алтаю >>
Чуйская долина
С удобным джипом, на котором мы через Уч-Энмек и Уймонскую долину доехали до райцентра Усть-Коксы, а позже забрались в населенную только туристами глушь, пришла пора расстаться.
Все части путешествия по Алтаю >>
Типичный для Алтая подвесной мост
Иногда удивляешься, откуда берутся легенды: из пустяка, из ничего. Вот, к примеру, Уймонская долина – сколько народу ломилось туда перед очередным «концом света» (ну, или говорило, что ломилось) – мол, только там и можно будет спастись. Окуклиться в шаровидных домах, переждать апокалипсис, чтобы потом, выйдя поутру и потянувшись на умытое росой солнышко, увидеть новое небо и новую землю.
А ведь достаточно было тут, в селе Верхний Уймон, всего-то несколько дней пожить Николаю нашем Рериху. И вот – слава на века.
Все части путешествия по Алтаю >>
Музей Рериха
Не думайте, что наскальные рисунки на Алтае – это яркая охра, к которой мы привыкли по картинкам в учебнике истории. На самом деле, когда нас первый раз рядом с Уч-Энмеком подвели и ткнули в них носом, я еще минут пятнадцать смотрел на красные точки лишайника и думал – вот же как интересно, и чего ж они тут такого понарисовали? Как назло, в этот момент экскурсовод рассказывала о древнетюркской рунической надписи, и в лишайниковых загогулинах я упорно пытался увидеть осмысленные символы. Что сказать – почти удалось.
Все части путешествия по Алтаю >>
Сакральная надпись у дороги
Как ни странно, но найти на Алтае настоящую алтайскую еду не так уж и просто: во всяком случае, жители Горно-Алтайска затрудняются назвать национальный ресторан – был, говорят, пару лет назад, да пришел Роспотребнадзор, а дальше дело известное: нету больше теремка. Конечно, где-то по трассам висят завлекательные надписи «Алтайская кухня», но поди проверь. Вот хотя бы те же коровы, бродят себе по любой дороге, будто так и надо, а попробуй найди на турбазе молоко – днем с огнем.
Все части путешествия по Алтаю >>
Коровы на дорогах здесь явление повсеместное
Так что нам приходилось, в основном, довольствоваться классическими завтраками туриста: консервами, крупами, макаронами, а настоящая, извиняюсь, аутентичная трапеза случилась только однажды – в этнокультурном комплексе Уч-Энмек. Ну да там сам бог велел: жили в юртах, закусывали по традиции и от души…
Классическая алтайская коновязь. Чем больше на ней «ступенек» (до 7), тем почитаемее дом.
Вблизи от Горно-Алтайска индустрия туризма развернулась вовсю: вдоль Чуйского тракта в километре от турбазы «Манжерок», где мы начинали и заканчивали наш путь, вырос целый сувенирный городок, а ближайшие экскурсии – на гору Синюху и в Чемал – поражают развитым сервисом. Если кто не выберется дальше, то так и останется в убеждении, что Алтай – это сплошь сувениры, аттракционы и вполне себе прирученная природа. С другой стороны – это ведь тоже есть, и погружение лучше начинать так – постепенно. Также стоит и возвращаться, чтобы потом, в Москве или любом другом мегаполисе не слечь с «кессонной болезнью», когда в памяти будет тундра с голубыми цветами, а за окном – шоссе и многоэтажки.
Так что начали мы правильно: в первый же день из турбазы «Манжерок» через село Манжерок отправились на горнолыжную базу Манжерок: не перепутайте, все это разные вещи.
Все части путешествия по Алтаю >>
Сцена на турбазе «Манжерок»
Мастеръ Гамбсъ этимъ постомъ начинаетъ новую партiю впечатленiй.
«Катунь стала небом», – сказала Аня.
Такой встречала и провожала нас главная нить всего путешествия по Горному Алтаю – река Катунь, Кадын. Растворившаяся в пасмурном небе, выплывшая туманом за берега, она стала неотличима от бело-серых облаков, и с берега казалось, что границы между рекой и тем, что выше, уже нет.
Все части путешествия по Алтаю >>
В районе Манжерокского порога
Очередной графоман оказался забавен. Не беда, что вместо книг у него проповеди, а смысл этих проповедей – «Бей чужих, спасай галактику». Зато два момента оказались чудесны.
Первый: персонаж смотрит на политическую карту космоса. Вот наши планеты, вот планеты соседних рас. Все нормально, все логично. Но герой не может принять этой правды: «Обложили!» – думает он.
Второй: наш автор жутко ненавидит ЛГБТ, кушать не может – вострит против них перо в каждом романе. Но старина Зигмунд не дремлет. Как у писателя-борца называется процесс терраформирования планет? – Правильно, «геизация». И занимаются этим вот самым положительные маскулинные герои.
Ну и из на самом деле хорошего: роман «Алекс и монетки» Александра Андерсона, моя самая большая литературная радость последнего года, получил нынче премию «Новая детская книга». «Вот, брат, рекомендую», хотя где найти - не знаю.
Братья-белорусы за столиком в плацкартном вагоне. Уже в первые полчаса пути на свет божий из сумок появляются закусь и выпивон - грудинка, сочащаяся сальцем, укропчик, который так и кинуть поверх, хлебушек – белый, свежий. Все это режется острым ножичком, который любовно достает из походных запасов старший, старый белорус с суровыми усами щеточкой.
Двое его спутников – помоложе и попроще, лет под сорок, лица гладкие и немного плоские – без изысков, но и без претензий. От них ждешь тихого хряп-хряп, а вскоре и буль-буль: за умягчавшей трапезу колой появилась и водочка – с вежливым уважением налитая в пластиковые стаканчики.
И полилась застольная беседа.
Есть такой тип людей – философствующие сантехники. В жизни им не довелось близко коснуться образования, но душа тянется к чему-то нездешнему. Пусть в руках всегдашний лобзик, вантуз или домкрат – ум хочет ввысь. Такие люди всегда рассуждают об эзотерических тайнах третьего рейха. Авторитетно говорят, что Гитлер-то уж был голова, хотя и гад. Высшим проявлением этого типажа является железнодорожник Якунин – он выпустил вантуз из рук, но интересы остались те же: чудо, которое ухватить рукой и поставить себе на службу, чтобы благодатный огонь (был бы католиком – вспомнил какое-нибудь копье Лонгина) покарал татя в шубохранилище.
Так и тут – троим белорусам не удалось съехать с обязательных рельс: и вот уже в их неспешных речах красные и фашисты ищут Шамбалу, потому что у них руководство – голова.
Киваю, погружаясь в рукопись – все так, все правильно, типажи.
Как вдруг ухо режет диссонансом. Белорус помоложе ломает плавное течение разговора, обращаясь к старику с усами-щеточкой: «Раньше-то я никак не мог запомнить, чем отличается Инь от Яна, но теперь, спасибо, ты меня просветил. Вот и на семинаре тут, в Москве, нынешнем. Ведь ничего нового уже не сказали…»
И речь уходит в невнятное бубубу.
Это уже не философия сантехника, это что-то выходящее за границы и пределы. Доморощенным философам не положено ездить на эзотерические семинары в другие страны. Это не их профиль. Им не пристало обращаться к своему наставнику в плацкарте под водочку, они постигают книжную премудрость из дешевеньких газет и изданий мягкого переплета и слепой печати. Что ты, вселенная, шутишь?
А может, и не типаж это вовсе? Может, опять вечер, и магия сумеречного поезда берет свое? Проехать еще немного, до ночи и первой стоянки – и опять, как раньше... Пойдет по вагону граф Петр Андреич Клейнмихель, душечка, кланяться снятой с плеч головой, спрашивать, хорошо ли строил дорогу? А за окнами вновь блеснет красным огнями разрушенный завод?
Тогда и белорусы обернутся теми, кто они есть на самом деле – настоящими колдунами – клецками или кудесниками, тут уж как повезет?
Но сегодня выходить раньше – еще до темноты.
Все забывал рассказать. В Бурятии, как и во многих других буддистских регионах, еще в двадцатом веке сохранялась славная традиция. Покойников там не закапывали, не сжигали, а клали на сани и увозили за границы поселения. Увозили-увозили, пока тело естественным образом не падало с саней, где ему Будда на душу положит. Тогда довольные родственники возвращались домой и немного извиняющимся голосом говорили: «Мы его потеряли». Чем быстрее терялся покойник, тем, считалось, более праведным человеком он был. Собственно, глагола "хоронить" в языке не существовало - только "терять".
Этот обычай, правда, приводил к возникновению вокруг селений хищных собачьих и волчьих стай, почему и сошел на нет с приходом не любившей животных советской власти. В Монголии, в Халхе, она и вовсе устроила в двадцатых годах «могильным собакам» ночь длинных ножей.
Великий магистр Ордена трудового красного знамени.
Выходные прошли в компании коллег из регионов. Все они почему-то первым делом интересовались, коренной ли я москвич.
«Когда говоришь взрослым: "Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крыше голуби", - они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: "Я видел дом за сто тысяч франков", - и тогда они восклицают: "Какая красота!"
Но потом я придумал универсальный ответ. Коренной москвич – это тот, у кого на московском кладбище многоэтажная могила. Образ, конечно, варварский, но верный.
Пора бы аккуратно начать возвращаться. Все равно же каждый день думаю сесть и написать. А потом – да ведь сколько уже не писал, как начать-то снова?
Нужно сказать самое трудное, выговорить – и дальше будет проще. В деревне пропала Гася – ее нет вот уже месяц, нам сначала не говорили, чтобы «не волновать», а теперь уже почти нет и надежды. Остались только ее котята, которых мы всех пристроили – кто же знал, что так будет. Теперь, конечно, думаешь, что зря тогда не дали ей еще завести котят – была ба ближе к дому, все бы было хорошо – но теперь не исправишь. И делать что-либо уже поздно.
Мы раздаем в добрые руки целых пять котят - от наших Стишка и Гаси. Им уже почти два месяца, длинношерстные полуперсы, 4 мальчика и одна девочка (черный, еще черный, черно-белый, дымчатый и черно-рыжая). Читатели-френды, вам не нужен прекрасный игривый котенок? А может быть, вашим родственникам и знакомым? Не умею я писать рекламных постов, но котенок в доме - это счастье, поверьте на слово).
АПД: черно-белый котенок забронирован.
Дымчатый отдан.
На днях случился исторический момент – я впервые заснул под кино. Фредерик Феллини, «8 с половиной», искренне рекомендую. Каких-то 20 минут – и крепкий, здоровый такой, накачанный и играющий кубиками античного торса Морфей уже здесь.
А ведь раньше я никогда. Только пару раз. Первый – это была Джейн Остин, «Гордость и предубеждение», но книга. Второй и, наверное, последний – лекция по компаративистике в ИЯЗ. И ведь хороший предмет, увлекательный. Но – задачи с почти математическим вычислением, какой звук в какой превратился в седой индоевропейской древности. А я еще в младые лета предпочел вольные ассоциации, не связанные строгой цифирной логикой. Поэтому и заснул там, в ИЯЗе, прямо на красных креслах пыльного актового зала.
Значительная часть кипрского кризиса случилась по вине Marfin Laiki Bank – второго по величине банка на Кипре, который по подозрительным причинам весь прошлый год скупал греческие облигации. Естественно, учитывая состояние греческой экономики, до добра это не довело.
А ведь все можно было понять заранее – достаточно, как всегда, присмотреться к словам. Банк называется Laiki. Лайки. Это не те «лАйки», которые в фызбуке, а «лайкИ» – греческий рынок.
…Осенью на Крите нам предложили бесплатную экскурсию. Благо платных мы набрали штук пять, то с радостью взяли симпатичный бонус. Экскурсия была в Ираклион – столицу острова – на субботний лайкИ, аутентичный местный рынок, куда съезжаются жители окрестных деревень, чтобы обменяться плодами трудов своих.
Круто! Сувениры-фрукты! Мы, конечно, поехали. Резон был еще и в том, что так можно было ранним утром добраться до Ираклиона, а там уж просто погулять – полюбоваться на венецианскую архитектуру, неспешно осмотреть Кносс – возвращаться-то с экскурсией никто не заставлял.
Так что субботним утром мы таки оказались на лайкИ. Сказать, что это был культурный шок – наверное, все-таки преувеличить. Барахолки солнечных 90-х годов, которые нужно было посещать в мучительных целях экономии, – я прекрасно помню их, чтобы говорить об удивлении. Помню я и объявление начала двухтысячных в городе Т.: «Организуются экскурсии в Москву: обзорная, зоопарк, Черкизовский рынок».
Но, согласитесь, этого совсем не ждешь от расхваленного «бонуса» на Крите, чуть ли не мечты туриста-шопоголика.
Здесь же было все как в детстве: в нескольких метрах друг от друга – оттаивающая рыба, свежая картошка, бюстгальтеры, ситцевые платья – и толчея, сгрудившаяся на узком пятачке холма. Русские туристы, что характерно, мгновенно рассредоточились, грамотно зашли с флангов и стали брать развалы бюстгальтеров и рыбы приступом.
Мы же постыдно бежали вниз и в Кносс.
Так что ждать от банка Laiki чего-то хорошего не приходилось с самого начала. Читайте слова.
