мотылек вечности порхает в груди.
Его завораживает свет, а не на тепло.

"20 лет назад зимней ночью мы сидели на коммунальной кухне у одного московского художника (он жил напротив больницы им. Кащенко). Разговор шел об алхимии. Внезапно Головин сказал: "Я все время работаю только в двух стихиях - в земле и в воде…" "В земле и в воде". Но "ни сушей, ни морем… Weder zu Lande, noch zu Wasser kannst du den Weg zu den Hyperboreern finden - so weissagte von uns ein weiser Mund" (с немецкого: "Ни сушей, ни морем не сможешь ты найти дорогу к гиперборейцам, так пророчествовали о нас одни мудрые уста" - фраза Ницше, цитирующая высказывание Пиндара) - подхватил я, цитируя Ницше. Головин оторвал сияющие глаза от клеенки… И ничего не ответил. "В земле и в воде…" (с) А.Г. Дугин

[500x375]

[699x333]

Совершенно бездумно и отвлеченно читать полные смысла (=бессмысленные) стихи. И потом ловить удочкой плавающие субстанции, порожденные лихорадочным умом. Да, вот она. Вода.
И не надеятся на продолжение жизни.
Какой жизни?
В порыве праведного нигилизма сорвать маску с очередного temporary бога, упасть на цветущий луг и хохотать до изнеможения.
Вот так, и нехуй тут.

Весь мир покрылся серым инеем. На улице ветер гоняет по тротуарам безысходность. Безысходность от того, что "зачем всё это? Ведь я(мы) же здесь". Еда потеряла свой вкус, вернее он у неё есть, но отдает плесенью. Практически любая, за редким исключением сугубо натуральных продуктов. Люди. Люди как муравьи в асфальте. Вот он бежит и вот он исчез в какой-то трещинке. Всё больше и больше этих трещинок в объективной реальности, как на гриме старой балерины. Логическое мышление, которое все ещё правит оркестром, замечая корчащихся в эпилепсии музыкантов, "благоразумно" уповает на разыгравшееся воображение. И редкие мгновения вырывающейся из груди радости даже не от факта собственного бытия, а от того что ветер и солнце проникают сквозь эти трещины. И далее по пунктам, которые разбросаны черт знает где и не словишь даже. Вот такие строгие научные отчеты. Строко папочкой. Строго на подоконнике, у открытого окна.
Играть можно со всем, но не с тем, что играет тобой.

[показать]

[400x533]
Процесс выжигания душевных паразитов.
Мысли, как канарейки. Чуют дым от картона. Суетятся, бесятся. Невоплощенные идеи, мертворожденные.
Голос ворошит угли, шепчет. Так нежно, так холодно. Прекрасный внутренний голос, за гранью всего. Из бесконечности вещает на всех волнах и с разными помехами.
Экспедиция на руины Гипербореи станет актом завершения этого инициатического процесса.
Жив.

Оседлать тигра и уйти сквозь горизонт.
Подключиться к Истоку.
Проснуться.
Даже если не хочешь - подарки не отдают. Хехе.

I'm afraid, can't u see
Tell me where do u carry me?
You will soon realize
Said the birds of paradise

Зеркальный лабиринт внезапно трескается и взрывается на миллионы осколков. И вот, ты уже стоишь под ясным июльским небом и бескрайними полями на горизонте. Это осознание, как эхо от удара сердца. Естественно, не зафиксированное разъедающей субстанцией секундных стрелок. Это больше чем небесное дыхание. Столь странным образом спрятанное между тропинками судьбы. Это когда кровь, текущая по жилам, превращается в ослепляющий поток солнечного света. И фантазия смешивается с реальностью. Объятия Единства. Редкие цветы распускаются в пустыне тихой тоски. Память еле мерцает где-то в отдалении. Такая навящивая. Стоящая на коленях у могилы разума. Молящая. Блеклая...
Выпусти всех птиц. Останься землей. Взлети огнем. Да смотри, держись за прутья клетки. Не в первой тебе это испытывать. Странствующий. Тишина времени городским пейзажем ложится под твои сапоги. Мерцанием бликов ночного метро и усталых фонарей. Мерцанием сна. Мерцанием тонущих в шуме криков страдания. Такая нечестная игра для сентиментальных кукольных сердечек. Останешься ли ты в ней или уйдешь в горы. Знай, что солнечный свет уже взравщивает в тебе золото. Тишина становится священной. Медлительность - завораживающим блеском отражений вселенской энергии. Обыденность - копошащимися в трупе бога опарышами.
Все живо. От жизни к более чем жизни. Свет разума становится ярче. Сны распадаются на семантические обрезки. И тепло, так тепло...
Великий дух спрятался глубоко в вас. Найти его - единственное спасение. Все остальное - дерьмо и гниль на ваших озябших пальчиках. Он был выпущен, взорван и изранен на протяжении того темного мгновения. Того самого 20го века.
Слушать - это дышать и биться в стены. Не поддаваться сну, текущему из щелей разрушенной церкви.
Взорваться и утонуть.
Не против кого-то, но против сущности. Только увидев врага поймешь, что ты на войне. Сумрачной войне без закрытых глаз и не оборачиваясь. Не спасаясь. Не тлея пеплом на руинах...
Всё живо. Всё.

Чем глубже внутрь, тем ровнее зеркала.

В провалах зелени поет река чуть слышно,
И весь в лохмотья серебристые одет
Тростник... Из-за горы, сверкая, солнце вышло,
И над ложбиною дождем струится свет.

Там юноша-солдат, с открытым ртом, без каски,
В траву зарывшись непокрытой головой,
Спит. Растянулся он на этой полной ласки
Земле, средь зелени, под тихой синевой.

Цветами окружен, он крепко спит; и, словно
Дитя больное, улыбается безмолвно.
Природа, обогрей его и огради!

Не дрогнут ноздри у него от аромата,
Грудь не колышится, лежит он, сном объятый,
Под солнцем... Две дыры алеют на груди.

(с) Артюр Рембо

Перевод, ясное дело, ужасен. Ради этого поэта стоит выучить французкий и читать в оригинале. Хотя даже тогда можно будет только стать немножко ближе. Нужно быть рожденным этим языком.
В авангарде агонизирующей поэзии Серебрянного Века.
Выжигает небо на сердце.
Вот так и спасаемся, раз уж "своего" ничего не осталось.

Я бы поверил всей той философской хуйне, что вы любите повтирать за очередной бутылкой водки. Но ведь есть ещё и сны, а они обнажают то, что осталось за кадром. И они более свои.
Как будто умер и осталось только скинуть балласт.

Твоя завораживающая безмятежность. Способная заполнить потерянные сердца. Лишенные своих корней, покрытых инеем невыносимой и теплой лжи. Заполнить соком вечности. Вбирающей в себя все краски иллюзорной жизни и трансформирующей их в яркую синеву небес. Такая... настоящая НЕжизнь. Узоры облаков стелятся на поверхности. Этот диалог двух созидающих и разрушающих сил. Ты, что хранишь в себе миллиарды иллюзорных проявлений Единого. Под тобой лежат древние города. Они - пыль, что поднимается на горизонте. Которую можно увидеть, когда идешь по полю и вдруг оглядываешься назад, влекомый какой-то нездешней тоской. Назад, но только не вперед. Впереди страх. Бездна. Настоящее. Плеск волн играет музыку не для человеческих ушей. Все, кто могут тебя постигнуть - мертвы. Тебе осталась только кучка пьяных матросов на старой шхуне. И ты готов её перевернуть, впитать в себя. Ты - знак, символ. Ещё остались маяки для полумертвых душ. Живых только тем, что они выгнали из себя всякую надежду. Молчи. И пускай твоё молчание станет громом.
Нам осталось только не выйти отсюда живыми.

"Нет вещи, которая в своей последней субстанции не содержала бы золото"

Свет золота падает на гранит и проявляет в нем солнечные нити. Подлинное отделяется от ложного.
Простите все, от кого я отвернулся.

Мне надоело протягивать вам свою
Открытую руку, чтобы снова пожать кулак.

Мой элемент - вода.
Я в потоках Гольфстрима.
И никакая бездна не сможет дотянуться.
Дальше от жизни, дальше от дома.

"На Север, на Север, на Север
Неистово рвется пропеллер!"

Каждый из нас сочиняет свой ад
С помощью личных химер и наяд.

Жизнь человека — солнечный зайчик.
Дальше не хуже. Дальше иначе.



Михаил Боде

Сначала какой-то нездешний щепетильный психолог слепил из глины огромную вазу. Надев очки, он начал рисовать на её поверхности сцены прошлого и будущего. Тоненькой кисточкой, плавно и нежно прикасаясь к теплой глине. Сцены росли, переплетались. Уходили куда-то вглубь, всплывали на поверхность. Они превратились бы в бесконечный океан, если бы не нарисованные берега. Они превратились бы в бесконечное звездное небо, если бы не тоненькие линии созвездий.

раз

два

три

небо синее в цветке

Внезапный порыв ветра. Откуда-то, вроде как с севера. И уже пространство плавает перед глазами. И ты заходишься от хохота. От холодного прикосновения вечности. И тебя просто выворачивает наизнанку от всего того, что происходит и что всегда происходило. Стоило только об этом догадаться. Чуть раздвинуть сраное это воспритяие, будь оно неладно.
Душа разорвала эту вазу на мелкие кусочки. Никто, никто не придет сверху! Не протянет руку. Тебя заберут снизу. Утащат за ноги, пока будешь спать. Все эти наслоения рухнут в прогнивший пол. А сейчас остается только хохот. Дикий, несдерживаемый. Холодный и родной.

[показать]

Ощущать себя изрешеченой стеной. Между экзистенцией и бездной. Изрешеченной, водянистой стеной, через которую из бездны дует холодный и пронизывающий ветер.
Какого цвета будут глаза наших детей? Какими цветами вспыхнут ихние прикосновения?
Разъедающая кислота взгляда, гуляющего среди бескрайних снежных полей. И зеленого луга, залитого мертвым светом угасшей звезды.
Проникнуть и разорваться. Стать пламенем.
Не от куда ждать помощи. Жизнь проноситься мимо, еле задевая кончики твоих секущихся волос.
Замри и иди. Замри и иди вовнутрь. Человеческий камень. Застывшая лава.
С тоской по небесным сферам. С тоской по себе самому. По земле и солнечному кругу. Сплетению.
Первобытное яйцо хаоса упадет в тебя. Разольется желтком по серду. Спи, спи, спи...
Спи. Элемент воздуха. Спи, застывший в муссоне. С рассветом придет вакуум. С рассветом ты упадешь вовнутрь.
Кем мы станем, когда полюса изменят своё положение?
Кому нужны будут эти глаза и уши? Эти руки, которые приросли к земле. В механическом оргазме советских квартир.
Кому нужна твоя истосковавшаяся кожа?
Когда она треплеться на тебе, как флаг над Рейхстагом.
Пережить бы сотню другую рождений. А потом...
Потом найти дом у озера. Разжечь у воды огонь. Лечь на землю, вдохнуть воздуха. Элементы протянут невидимые нити друг к другу рождая новую жизнь.
И устремись навстречу к солнцу.