Мой замок весь зарос фиалками и мхом,
Я в нем уже столетья непрерывно жду,
Брожу по саду, очень тихо, босиком,
Незримой тенью окунаясь в темноту.

По вечерам, когда я зябну и молчу,
Мне что-то шепчет серебристо-тонкий дождь.
И зажигаю снова теплую свечу,
Хотя в душе я точно знаю - не придешь...

И безнадежность все сгущается, как сеть,
И отравляет мысли мудрое "забудь"...
И мне б давно уже устать и улететь...
Но... вдруг... ты все-таки придешь... когда-нибудь...

...А птицы небо разрывают так легко,
Зовут с собой... но стены древние молчат.
Мой замок весь зарос фиалками и мхом.
..но я все жду тебя, и теплится свеча...

В коробке большой под рождественской ёлкой
С красивым бантом, интересным узором,
С опаской косясь на ковёр и иголки
Сидит мой подарок - щенок лабрадора.

Его детский взгляд безудержно скачет
От пламя в камине к улыбке моей.
Теперь он со мной, и это значит,
Что жизнь моя будет куда веселей.

С утра просыпаться от ласки щенячей,
Накинуть одежду, забрать поводок.
А выйдя во двор, бросить маленький мячик
И видеть, как тешится с ним мой игрок.

В обед поваляться на мягком диване,
Смотреть телевизор и гладить щенка.
Смеяться над тем, как он весело лает,
Когда щекочу ему грудь и бока.

А вечером руку просунуть под скатерть,
Где ужина ждёт ненасытный мой друг,
Отдать кусок мяса и просто погладить
Услышав в ответ благодарственный "хрюк".

Когда потемнеет, расправить кроватку
И дверь приоткрыть, как будто случайно,
Чтоб верный мой друг придти смог украдкой
И я бы могла рассказать ему тайну.

И лёжа с ним вместе, зарыться бы носом
В пушистую шкуру, как будто в подушку.
А прежде чем крепко уснуть очень просто
Шепнуть ему в ухо: "Ты лучше игрушки".

По глухому бездорожью, по заброшенным вокзалам,
Мы задумаемся позже, от чего пошло начало.
Обернемся или даже нам подскажет кто-то свыше.
А потом как карта ляжет или как поэт напишет.
По проломленным ступеням, по разушенным столицам.
Мы не люди, мы не тени, мы небрежные убийцы,
Мы законченные твари, общепризнанные боги.
Дети королевской швали, господа своей эпохи.
По телам всех настоящих, прошлых всех и иже с ними,
Убираем в дальний ящик сантименты, и отныне
Мы чуть жестче, чуть сильнее, чуть взрослее с каждым кругом.
Только больше не сумеем шагу сделать друг без друга.

На верхней полке, глотая капли крови,
Лежал мужик, изрезанный ножом.
С клеймом на шее, на ладонях,
С разбитым носом, сломанным ребром.
Небрежно кашляя, чуть ниже этажом,
Лежал такой же зэк, с кровавой грудью.
Он долго говорил лишь об одном:
Какие суки нынче судьи.
В зубах его погасла сигарета,
Часы вне камеры пробили час,
И зэк, вздохнув, сказал, как бы минета
Ему хотелось прямо здесь, сейчас.
Мужик, что был чуть выше этажом,
Собрался было умирать. Увы, не вышло.
Рука массивная с заточенным ножом
Над ним настойчиво повисла.
"Вставай давай!" - басил вскочивший зэк.
(Мужик немного съёжился, боялся)
"Как и любой другой нормальный человек,
Хочу я удовольствию отдаться".
Увы, конец истории печален.
Мужик остался жить, а зэк погиб
(Ругаясь матом и кончая,
В холодной камере схватил он грип.)
На верхней полке, глотая капли "крови",
Лежал мужик, задрюченный ножом.
С клеймом на попе, на ладонях,
С счастливым и смеющимся лицом.

[300x450]
Обними меня крепко-крепко,
Чтоб сбежать никогда не посмела,
Чтоб любила, желала, жалела,
Чтобы стало и шатко, и терпко.

Поцелуй меня жарко-жарко,
Чтобы в радости я утонула,
Чтобы ночью тебя обманула,
Чтобы не заслужила подарка.

Приласкай меня нежно-нежно,
Чтобы я о свободе забыла,
Чтоб тебя обожала, ценила,
Чтобы ночь наша стала безбрежна.

И я буду с тобой долго-долго.
И ночами целуя украдкой,
Научусь быть пушистой и сладкой,
Околдованной прелестью долга.

                                             10 сентября 2003 г.
[показать]

Настроение сейчас - Лирическое

Невидимой нитью сплетаются крепче, срастаются
Два сердца, которые часто стучат в унисон.
Прошёл ровно год. Сидим в "Торжестве", обнимаемся
И слушаем лёгкий бокалов с вином перезвон.

Я белую розу тебе подарила, любимому,
Как нежности символ средь моря безбрежного чувств.
На столике ярко горит нам свеча негасимая,
И мягко касаешься ты моих пламенных уст.

Твой взгляд устремлён на меня, озорной, согревающий...
Приятно ловить, вспоминать, улыбаться ему.
А ты, дорогой, - самый близкий, родной, понимающий...
И счастье мне знать, что любишь меня лишь одну.

Невидимой нитью сплетаются крепче, срастаются
Моменты из жизни с тех пор, как мы вместе, вдвоём.
Что будет потом - неизвестно, быть может, расстанемся,
Но хочется верить, что вместе по жизни пойдём.

                                                                                              6.09.07

Написано любимому мужчине в первую годовщину наших отношений.

[500x375]


Быть может повторим это мгновение:
Прощанье на перроне многолюдном,
Моей щеки к тебе прикосновение
В молчании столь искреннем и трудном.

Быть может отыграем нашу преданность
У тех, кто связан с миром предрассудками.
Простим друг другу мыслей наших ветреность,
Общаясь по сети бессонно, сутками.

И скажем у порога нежно шепотом,
Обнявшись, возбужденно, с придыханием:
"Быть может и любовь приходит с опытом,
Рождается немыслимо... с прощанием."
[показать]

art by tenaku
[450x506]
Крушение мечты влечет немой вопрос:
Нужна ли сердцу соль любовной муки,
Коль нам существовать возможно только врозь,
И камень на душе отчаянья и скуки?

Мне до тебя вовек не долететь,
Чтоб крылья не спалить и не разбиться.
И недостаточно лишь верить и хотеть,
И сердцем и душой к тебе стремиться.

Покуда мнишь себя ты солнечным огнем,
Протуберанцев всполохи мне страшны.
Любовь моя прольется ледяным дождем -
Земное станет вмиг таким неважным.

И только солнца свет пробьется из-за туч,
Коснувшись слез моих с небес упавших,
Я легким облачком на небо поднимусь,
Бесчисленных веков не помня, в лету павших.

Твой пылкий поцелуй и нежный шелк волос,
Объятьев сладкий яд, заботливые руки…
И счастье станет мне ответом на вопрос:
"Нужна ли сердцу соль любовной муки?"

30 мая 2005 г.

Она снова пришла, мой дурной нервный сон,
Разлила по бумаге чернила.
Я кричу на неё: «Не пошла бы ты вон,
Ты, бездушная глупая сила!»

Ухмыльнется в ответ. Перемерзлый апрель
Не способен понять этой речи.
Против ветра пойду прогуляться в метель,
Чтоб игры не стоили свечи.

Поскользнусь. Упаду. Будет больно опять:
По весне умирают надежды.
Ну а мне – не впервой. Все труднее дышать
Под прикрытием лживой одежды.

Смейтесь громче, когда над землей поднимусь
Одиночеством теплого ветра.
Никогда от себя я уже не спасусь,
Пусть и стану искуснее мэтра.

Муза бросит опять, уже в тысячный раз,
Оставляя лишь отблески ночи.
Но избавьте меня от бессмысленных фраз –
Вам бы тише и покороче.

[600x520]
Тишиной по телефонным проводам,
Моим сбивчивым дыханием всерьез,
Нарисованное солнце в небесах
Вмиг закрыли грозовые тучи слез.

От отчаянья бегу что было сил.
Понимаю — от себя не убежать.
Что наделал ты? Ну кто тебя просил?!
Ангел брошенный в смятении опять...

В зыбком мареве тумана над водой
Снятся сумерки и теплая рука,
Что прижав к себе, убьет однажды боль,
Разметает эти замки из песка.

И затравленный в оковы давних уз,
В полушаге полу криком замерев,
Разлетаюсь на осколки сладких грез,
Вновь пристыженный тобой за этот блеф.

Только руки помнят жар твоей щеки,
На губах впечатан горький сок обид...
И я вижу зыбкий берег впереди,
И плевать уже, что мой корабль разбит.

Глупый ангел, ты пытался вызвать шторм.
Ты направил мое судно между скал.
Ты ошибся. Я на гребне мутных волн
Разглядеть сумел ту землю, что искал.

28 августа (Файл восстановлен из Корзины)

Настроение сейчас - Больно

На перекрестке вчера и сегодня
Я собирала цветы тихим утром.
Радостям Света и тайнам подводным
Я предпочту серебристую мудрость

Стали, Огня и немножко – театра...
Звезды – на плечи ванильною шалью,
Струны рекой разливаются в завтра,
Искорки пламени ночь окружают,

Горечью полнится ветер весенний...
Тени в глазах – вот мои ориентиры.
Я собираю цветы из мгновений...
Я – только сон задремавшего мира.

Не касайся меня. Я отравлена, значит – опасна.
Ты не хочешь ведь шрамов и крови на теплых ладонях?..
Не люби меня. Я не сумею создать тебе счастье,
Долюбить до конца. Через боли-ранения-стоны.

Бесполезна борьба, никогда в этой жизни твоей
Мне не стать. Ни за что, меня – всю – целиком не получишь.
Я ведь сердце сожгла, отдала и сказала: «развей»...
Не старайся понять, отлюби и уйди, будет лучше.

Ты меня не привяжешь, я ветром уже зацелована,
Я как бабочка, у меня только день на любовь и беспечность.
Я другая, пойми, ты законами светлыми скованный,
Ты не выдержишь, ты ведь обычный, земной, человечный...

Ты решил посражаться? и думаешь, даже успел, настиг?..
Хорошо, я сдаюсь, вот, я рядом, давай же, зарежь меня!
Только ты не сумеешь. Не хватит ни силы, ни смелости...
Уходи! неужели не видишь, что я сумасшедшая?!

Уходи!! Я безумна, язычница, дикая, грешница,
Я давно продала душу Пламени. Нет, за бесплатно,
Не целуй меня, мне поцелуи иные мерещатся,
И не нужен мне Рыцарь в сияющих золотом латах.

Да о чем ты??.. мне б виделась хрупкость в объятии каждом...
Только так. А Огонь навсегда был бы третьим в постели.
За Него самолично взойду на костер я однажды,
Я не только ведь душу, но жизнь подарить бы хотела...

И хочу, и отдам, к черту серость общественных мнений.
Проклинай, ненавидь – изменить ничего ты не сможешь,
Где-то там мой нелюбящий, ясный и вечно весенний...
Да, нелюбящий, я в одиночку горю. Ну и что же?..

Это глупо? согласна, так я ведь сказала: не надо,
Не поймешь... я устала тебе объяснять. Уходи.
У тебя еще будут и смех, и любовь, и награды...
У меня... лишь безумие, Пламя и Тьма впереди.

[220x583]

---

Мокрый асфальт. Бензиновая плёнка.
Тихий шёпот шагов. Плач ребёнка.
Перегар и смех. Сигаретный дым.
Блёклый свет фонарей.
Надпись гордая "Крым".

Бег и шум в темноте.
Цель моя - горизонт.
Теперь мохг в голове,
Словно вымерший дронт:

Крылья - не для неба,
Труд не ради хлеба,
Полёт мечта раба,
Счастье ползующего крота...
А до тех пор борьба...

---

"А мне не нужно никуда бежать, мне и здесь хреново". (с)
Дурочка Эшли кормит морских чаек, глядит на моряков в порту, на пенистые брызги, на утесы, куда-то вдаль. Эшли кажется манерной, лживой девчонкой. Я гляжу, как Эшли хохочет, запрокидывая голову, я гляжу, как Эшли касается грузного моряка. Моряк смеется, шлепает Эшли, отталкивает от себя эту дурочку. Эту дурочку... Я верчу соломенную шляпку, я пишу Эшли, танцующую, разбивающуюся о скалы. Мне кажется, я вовсе не хочу дурного, я желаю только чтобы Эшли ушла, стала чайкой, морской пеной, какая к чертям собачьим разница, кем станет эта девчонка, эта дурочка?! Я люблю Эшли, а значит, хочу счастья дурной девчонке, которая день-деньской торчит в порту.
Я пишу, как мы однажды столкнулись, что называется нос к носу. Тогда, в жаркий полдень, я шла по шаткому мостику, ощущая запах тухлой рыбы, слушая гам, гвалт, ругань моряков, купцов, сброда, мутного, солоноватого сброда. Я шла, думая, хватит ли пары пенсов на розы, которые я заприметила у чопорной торговки цветами, на Смешной ярмарке. Я думала как я куплю охапку пряных, колких цветов, и подарю мальчишке-плотнику, думала, как засмеюсь, а тот, напуганный, станет сцеловывать мои царапинки, а я ощущать запах смолы, деревянной стружки, терпкого пота. Да, я пишу, а значит, мне нравится сказки, ах, нет, то было тогда, тем солнечным утром, когда над скалами кружились чайки. Эшли скакала как горная козочка, хохоча, будто деревенская девка, я думала та отступится, даст дорогу мне, надменной барышне в соломенной шляпке, но эта сумасбродка, эта дурочка налетела на меня и мы, под гогот моряков и веснушчатой детворы, шлепнулись в солоноватую, морскую воду...
Я гляжу на Эшли, та прыгает через веревочку, скачет вместе с детьми из портовых хижин, воняющих рыбой и пылью лачуг. Я щурюсь, стараясь разглядеть каждое пятнышко, заплатку на мятом переднике Эшли, этой морской царевны, этой маленькой чайки. Этой дурочки... Та беззаботно смеется, держит за ручку маленькую девчонку с красным бантом. Эшли прыгает, Эшли кружится, Эшли пьянеет от счастья. Я знаю, что Эшли вечером отправится в кабак, целовать моряков, лакающих ром. Я знаю, что моряки станут гоготать, отшвыривать Эшли, грязно шутить. Брайан целует меня. Брайан пахнет кубинскими сигарами, Лондонской хмарью, пыльными томами Диккенса, Уайльда. Я люблю Эшли, я хочу туда, к тем морячкам, портовым шлюхам, оборванцам из трущоб. Я улыбаюсь Брайану, моему законному супругу, я пишу Скарлетт: "Да, девочка, завтра мы будем в Лондоне". Улыбаясь, рисую на конверте сердечки, цветочки, вроде тех, что на кувшинах торговки с базара. Я долго глядела на причал, на людей снующих, суетящихся в порту, стоя на корабле, до рези вглядываясь в это чудное мельтешение. Где Эшли, где эта дурочка?! Брайан касается моего локтя, уводит в каюту…
Лондон встретил нас, как блудных детей, моросью, гудками красных автомобилей. Окутал запахами, шумом как шалью. Я вглядывалась в толпу, хватала за локоть, за плетеные сумочки девочек в Метро. Я шла по мосту через Темзу, рыдая, комкая платок. Как гончая, ощущала морской ветер, солоноватый запах рыбы, бежала, бежала, и казалось, что капли падающие с неба пахнут миндалем, ромом, как эта Эшли, эта дурочка Эшли... Я кашляла, я глотала молоко, вересковый мед, я прятала взгляд, когда к нам заглядывала Китти, Скарлетт, Стив, черт знает кто, я думала ты отпечаталась в моих зрачках, как на фотопленке. Я целовала Лондон, а тот играл мне блюз на телеграфных проводах. Я думаю, я совсем не нравилась чопорной старушке-Англии, сумасбродной девчонкой, тобой, Эшли. Я говорила Темзе, красным автобусам, Биг-Бену: "Я люблю Эшли. Я люблю чайку. Эту дурочку..."
Я смотрю на фьорды, на морскую пену, я, кажется, рыдаю, как маленькая девочка, расшибшая коленку, как ребенок. Мы с леди М. пьем ром, держимся за руки. Леди М говорит мне, что знала Эшли. Леди М. говорит мне, что Эшли давно ссохлась, развеяна над портом. Я улыбаюсь, я жалко хлюпаю красным, распухшим носом. Я, чопорная старуха, дитя Англии, я дерзко усмехаюсь и шепчу: "Ты стала чайкой, Эшли..."

Настроение сейчас - хорошее

Я не могу тебя творить,
Как всех других, мной не-любимых,
Как не-любовь у не-ранимых,
Но не могу тебя забыть.

Я е могу тебя слепить:
Из камня – грубо, льда – мне мало,
Пера наточенное жало
Не даст призванью изменить.

Я не могу тебя писать:
Снег нетактичен и свободен,
Стиль граффити, увы, не сроден,
И затираю лист опять.

Я не могу тебя писать!
Тебя не держат слов границы,
Эпитет соскользнет с рестницы
И в мусор – нечего терять.

Но не могу тебя забыть.
А небо бирюзовым стало,
А было звездное начало –
Я не могу тебя любить.

Я  умру за тебя,

               как умирали за величие Рима,

Из рук твоих смерть приму,

               как Помпеи – ярость Везувия.

Нежность моя к тебе

               неизмерима,

Существование жизни моей без тебя

               недоказуемо.

 

Я оставлю сердце тебе,

               отправляясь в дорогу длинную.

Разрезая вечность напополам

               одиночеством пилигрима,

Я приду в ожидающий город,

               чтобы с твоим именем

Раствориться в предрассветном сиянии

               ИЕрусалима.

 

один философ позабыл про техногенный фактор
и его прямо тут же переехал трактор

Встань на пути у тех, кто не верит
Рви цепи, оковы, топи карабли.
В нас дух свободы еще не потерян!
Пусть его топчат! ты береги.


Пусть мы не в силах менять те законы,
Что вековая припудрила пыль
Сами себе сотворим пантеоны
И воплотим мечты свои в быль.


Мы не такие! Мы не привыкли!
Мы не сдаемся, не терпим обид!
И наши головы не поникли
Правда вот сердце чуть чаще болит.


Топчим их глупые стереотипы
Пусть покрывают нас клеветой
Наши сердца не будут зашиты
Чьей -то суровой железной рукой.

Окна раскрыты, глотают живительный воздух,
Снегом кружатся холодные падшие звезды
В танце последнем, под музыку дьявольской скрипки...
Дух декаданса... Прекрасный и облачно-зыбкий.

Кружево инея – произведенье искусства.
В нем заморожены мысли, стремления, чувства...
Но на душе, что застыла, как треснувший камень,
Радугу ветер рисует цветными мелками.

между нашими городами вереница дорожных столбов

между нашими именами звезды сошлись в знаке Льва

я впервые узнала всю недосказанность слов

я впервые узнала, как ничтожны бывают слова

между нашими взглядами время с разницей в час

между нашими зорями тонкое пламя свечи

это глупое солнце снова взойдет не для нас

я прошу об одном: молчи