[300x249]
Сентябрь. Первое. С цветами
Они летели, чуть дыша,
На школьный двор.
А где-то рядом
Война готовилась, спеша.
Свивались провода в гирлянды,
Декором траурным в спортзал,
Считали пули диверсанты,
И в каждом щерился шакал.
Потом был ад. Восстала злоба,
Геенской прорвалась рекой.
Огонь. И мрак. Над каждым гробом
Ужасен был вселенский вой.
Пусть память болью пустит корни
В душе умеющих любить.
Цунами материнской скорби
Не дай нам, Господи, забыть.
Всех тех, кто, принимая муки,
Чужих детей не дал убить,
Сквозь взрывы протянув им руки,
Не дай нам, Господи, забыть.
Всех чад, растерзанных безвинно,
Всех чад, хотевших жить, как
Святые Царственные Страстотерпцы, молите Господа о нас!
На месте том, где люди злые
Сжигали тех, кто святы нам,
Поднимет главы золотые
Победоносный Божий Храм.
А мою статью в "Заводскую газету" о Царской семье не взяли. Сказали, что заводские рабочие с коммунистическим прошлым в цехах бучу поднимут -((((
[360x450]
Ланс который всё рав, Четверг-СтО, ЭКЪ, я-Михаил, Charly(Black), Безумный АлисАман и все, кого не поприветствовала, милости просим!
P.S. Шрифт увеличила в настройках до 14. Читабельно?
[319x450]
В каждом человеке есть глубина, где сам еще себя не видишь, но тем не менее это ты, и никто другой. И сначала один только Бог видит, как, например, в рыбаке Симоне кроется "камень" Петр, и как в гонителе Савле сокрыт "избранный сосуд", Павел. И начинает Господь класть основание Своей Церкви именно с этой сокровенной глубины. И Божий человек потому стоит так твердо, что как бы высоко ни вознес Бог, его сокрушенное сердце всегда на глубине былого падения. Павел говорил о себе, что "недостоин называться Апостолом, потому что гнал церковь Божию" (1Кор.15,9). А Петр до самой смерти плакал, слыша пение петуха.
Если павшему Господь говорит: "вспомни, откуда ты ниспал" (Откр.2,6), то и возвеличенный должен помнить, откуда вознес его Господь, чтобы поистине "ни высота, ни глубина" не могли отлучить "от любви Божией во Христе Иисусе Господе Нашем" (Рим.8,39).
Все наши эмоции, образующиеся от выплеска страстей, постепенно испаряются, окружая нас, как раскаленный воздух. Этот ядовитый пар перенасыщен горькой желчью - послевкусием греха. Человеческая душа, находясь в такой дымовой завесе, начитает гибнуть от постепенной интоксикации, задыхаться в смрадном мареве, концентрация которого становится невыносимой. Но у души есть своя точка росы. Это момент, когда благодать по милости Божией охлаждает парящие греховные взвеси и, превращаясь в слезы покаяния, они омывают и обновляют смертельно отравленную, погибающую душу.
Это цитата сообщения Mystykos Оригинальное сообщение
Церковь и ее призрак
(из воспоминаний С.И. Фуделя о С.Н. Дурылине)
Лет 30 тому назад я жил в провинции, в доме одного бывшего обер-кондуктора. Уйдя в отставку, он мирно жил со своей старухой, сам тоже будучи стар, хотя типичные обер-кондукторские усы дореволюционного происхождения еще молодецки топорщились. Человек он был вполне благочестивый, еженедельно ходил в церковь и ежегодно говел. Однажды мы сидели с ним за чаем и беседовали… Пили мы чай долго, и постепенно разговор перешел на серьезное – об умерших близких. И вот, когда я сказал, что придет день, когда мы их снова встретим, я увидел, как в искреннем изумлении поднялись мохнатые «дедкины» брови: «Это вы как? Или всерьез? Ну, это все поповские сказки. Умрем – и шабаш, и все кончено! Ничего там не будет».
Очевидно, для неверия можно и не быть Базаровым, а достаточно быть обер-кондуктором и при этом ежегодно говеть. Не наука нужна для неверия, а только холод сердца. Я много раз встречался с подобными фактами неверия «верующих», но каждый раз эти факты потрясают.
В конце XIX века был такой уже судебный случай. Деревенская девочка возвращалась после пасхальных каникул из дома в школу и несла с собой немного денег, корзиночку с домашними пирогами и несколько штук крашеных яиц. На дороге ее убили с целью ограбления. Убийца был тут же пойман, денег у него уже не нашли, пироги были съедены, но яйца остались. На случайный вопрос следователя, почему он не съел и яйца, убийца ответил: «Как же я мог? Ведь день был постный».
За спиной этого человека ясно видны звенья длинной цепи (почему-то мне хочется сказать «византийской»), уходящей в века. Оказывается, что можно числиться в Церкви, не веря в нее, можно считаться православным, не зная Христа, можно верить в посты и панихиду и не верить в загробную жизнь и в любовь.
Очень это, конечно, страшное дело, но мне представляется не менее страшным тот факт, что высоко над этими людьми, пропившими свою веру в ночных кабаках и на железнодорожных вокзалах дореволюционной России, стояли люди, часто вполне порядочные, обладающие знанием и властью, саном и кругозором, которые все это величайшее духовное неблагополучие Церкви замазывали каким-то особым елеем словесной веры: «На Шипке древнего православия все спокойно». Ведь и «дедка», наверное, мог прочесть Символ Веры, а этот постящийся человек на дороге твердо отличал среду от четверга.
Что может означать этот факт для верящего в Церковь, но «немощного в вере», по апостолу, каким и был Сергей Николаевич? Уж не померещится ли ему, что на Тайной Вечере Церкви сидит не один Иуда среди одиннадцати святых и любящих учеников, а двенадцать неверующих и нелюбящих Иуд? Уж не покажется ли ему, что не удалось то единственное и величайшее дело, для которого приходил Христос, - созидание на земле из любящих Его святой Церкви, Непорочной Невесты Божией? Что вместо нее в истории, за стеной византийского устава, существует некая область неверия и нелюбви, область внешности без содержания, лицемерия и тщеславной пустоты, оцеживания комаров и поглощения верблюдов, холода и равнодушия души? Это всего только «призрак Церкви», но этот «призрак», или ее «двойник», совершает в истории страшное дело провокации: создает у людей впечатление, что иной Церкви кроме него, не существует, что нет на земле больше Христовой правды, что нет на земле больше тела Христова, «плащаницей обвитого». Нестеров как-то сказал о Сергее Николаевиче: «Что вы все осуждаете его отход от Церкви? Если хрупкую вазу бить молотком, она обязательно разобьется». Таким молотком был для Сергея Николаевича «призрак Церкви». Обман действовал всегда, но более крепкие люди, противодействуя ему, всегда искали и всегда находили истинную Церковь: шли в глухие монастыри и леса, к старцам и юродивым, к Амвросию Оптинскому или Иоанну Кронштадтскому, к людям не только правильной веры, но и праведной жизни. Они-то и есть истинная Церковь, живущая и в городах, и в пустынях, а всякое зло людей, только причисляющих себя к ней, есть, как говорил отец Валентин Свенцицкий, зло или грех не Церкви, а против Церкви.
Но здесь есть один «секрет». Для того, чтобы видеть в истории и хранить в себе, как непорочную святыню, истинную Церковь, неодолимую и от тех врагов ее, которые внутри ее исторических стен, нужна не только любовь к ней, но и всецелое покаяние в себе самом, в том числе и в этом самом грехе древнего фарисейства – неверия и нелюбви. «Я-то лучше ли дедки?» «Не убивал ли я любовь Христову?» Только тогда яд «двойника» Церкви перестает действовать, так как Церковь есть неодолимость любви при постоянстве покаяния.
pretre-philippe.livejournal.com/8197.html
Это цитата сообщения Lalaif Оригинальное сообщение
– Говорят, что вы стали другим человеком. Почему?
- Когда мне стукнуло 45 лет, я совершенно потерял интерес к жизни. Вроде все есть – жена у меня любимая, дети прекрасные, родители хорошие, работа замечательная, свободное время, полная независимость, все меня любят и я их люблю. И вдруг уперся в то, что мне незачем стало жить. А у меня есть двоюродный брат – строитель. Как раз тогда он строил поселочек людям, которых уважал. Лёне Филатову и другим. И брат сказал мне: «Петь, возьми участочек». А я всю жизнь в городе – зачем мне участок? Он говорит: «Ты хоть приедь, посмотри». Я приехал, увидел эту неописуемую красоту, эти сосны, речечку и говорю: «Вот, я здесь и останусь».
Первые два года жил один, потому что условия были трудные. Жена и дети бывали наездами. И вот помню я один зимний вечер, темный, длинный, когда я вдруг осознал, что утратил. Без ложной скромности скажу, что человек я развитый и неглупый, поэтому пить из-за этого не стал. А стал думать, для чего вообще жить, для чего мне эти отпущенные 70 или сколько там лет жизни. А прапрадед мой был протоиереем собора Василия Блаженного. Дай, думаю, куплю молитвословчик – посмотрю, о чем они там молятся. Читал поначалу с ужасом и с неким удивлением. Даже стал отмечать молитвы, с которыми я согласен и с которыми не согласен. Уже не помню, почему – что-то мне казалось очень высокопарным или не подходило в тот момент моему сердцу. Потом это все прошло, и я понял: все, что мне надо, все там есть. Стал в храм ходить. Деревенские спрашивают: «Ты че, Петро, в церковь зачастил?», а я им: «Ты пивко любишь попить, с мужиками в пивной целый день простоять?» – «Люблю» – «А я в церковь люблю ходить». Это было начало, а настоящая встреча с Богом произошла не так давно, года полтора назад. Я не мог выбраться из одного греха. Никак не мог. И вот утром на Сретение встал и вдруг почувствовал, что Господь залил мое сердце любовью и обезоружил меня. И все прошло. Исаак Сирин говорил: «Бог наш – это любовь, это океан любви». И причина Боговоплощения и крестной смерти – только любовь к человечеству, а все остальное вторично.
– Контрольный вопрос: не верующих в него Бог тоже любит?
– Один священник сказал: «Богу неважно, что вы в Него не верите, главное, что Он в вас верит». Бог верит в человека, он надеется на нас. Мы ему нужны, потому что любовь – это чувство с обеих сторон. Ему нужна наша любовь. Вы, как я понимаю, атеист, я верующий, но при этом мы остаемся нормальными, уважающими, слушающими и пытающимися понять друг друга людьми. С одной стороны, никто никого за уши в церковь не тащит, с другой – никто ни от кого не требует отказаться от Бога.
– Я не знаю, есть ли Бог, и придерживаюсь двойственного принципа: «Мыслить следует в основном так, как будто Бога нет, а поступать так, как будто он есть». Мне кажется, что у России вообще довольно сложные отношения с Богом.
– Непростые. До 1917 года у нас была настолько богатая и сытая жизнь, что человек забыл Бога. Господь посмотрел на это и сказал: «Ах, я вам не нужен, получите Ленина и Сталина». А когда мы перестали им поклоняться, дал нам все блага. Я в провинции живу и совершенно не разделяю распространенного взгляда, что все плохо и все воруют. Народ заинтересован в работе, бросает пить. До 10 часов вечера трудятся на своей земле. Домики все покрыты, во дворе по два автомобиля. Я маме в Москву из наших магазинов вожу местные продукты – нарофоминские, обнинские. И молоко, и сметану, и колбасу – у нас все дешевле. Вот стада племенные из Голландии привезли. Как не радоваться? Или вот про молодежь всякое говорят, а встречаюсь с молодыми людьми и вижу, что им не нужна ни порнуха, ни уродская реклама. В прошлом году я снимался у Сергея Лобана в «Пыли». Ему 24 года, он сделал картину на свои деньги, ни у кого не просил – заработал, снимая хирургические операции. Так вот, это на поверхности пыль плавает, а в глубине – чистая вода. Это когда входит в троллейбус пьяный хам, то кажется, что ехать нельзя. А остальные сорок сидят и тихо едут. Вот мы с вами сидели в Сочи в фестивальной роскоши, а люди встали в 7 утра и пошли на работу. Я депутат от этих людей.
– В конце 80-х вы были рокером, и мне очень нравились «Звуки Му». У вас был собственный сценический образ – такого юродивого «протестанта». А недавно я посмотрел фильм Марины Любаковой, где вы и ваши коллеги отрекаетесь от своего прошлого, как будто занимались чем-то нечестивым и ужасным.
– Я к своему прошлому действительно плохо отношусь. Потому что вел тогда скотоподобный образ жизни. А музыка – это просто талант, который мне Бог дал. Все говорят: Пушкин, Пушкин… А покажите мне мать, которая хотела бы, чтобы ее сын прожил жизнь так, как прожил ее Пушкин. Гением своим, что от Бога, он хорошо распорядился. А вот жизнью…
– Вы полагаете, что образ жизни и творчество можно разделить? Я вот не уверен, что если бы Пушкин вел жизнь праведника, то остался бы в истории как великий поэт?
– Я вам маленькую притчу расскажу. Когда Господь наш въезжал в Иерусалим на
На крестный ход я не успела. Прилетела сломя голову уже к Покровскому храму, к которому потихоньку стекались встречающие. Народу было не очень много, все лепились к заграждениям в надежде ближе увидеть шествие и уловить лучший ракурс. Основную массу составляли работники органов правопорядка, голубевшие и зеленевшие униформой повсюду.
Сначала послышался колокольный звон, т.к. впереди крестного хода ехала специальная установка со звонарями.
Потом показались многочисленные хоругвеносцы, за ними – духовенство с иконой святого Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, и, наконец, великая святыня – его нетленная десница, несомая в деревянном ковчеге, украшенном цветами.
Как только процессия скрылась в храме, ворота затворили, и практически все участники крестного хода остались далеко за милицейским кордоном, по ту сторону ограждений, начинавшихся на перекрестке улиц метров за 200 до храма.
Пройти внутрь в сам день встречи святыни я не надеялась. Этому во многом способствовали рассказы тех, кто уже поклонился мощам в Москве, выстояв в очереди по 16 часов. Планировала приехать ночью вместе с маленькой дочкой (по свидетельствам очевидцев, в Москве для детей была отдельная очередь).
Ни на что особо не рассчитывая, я купила иконки святого Иоанна Предтечи и вдруг увидела, что народу у заграждений совсем немного. Я зашла в разреженную толпу и стала ждать. Вдруг пропустили часть людей из крестного хода. Началась ужасная давка. Дабы ослабить давление на ограждения, милиция пропустила небольшую группу в очередной отсек. Волной занесло и меня. Там пришлось подождать немногим больше часа – до окончания молебна. Все время ожидания собиралась гроза, гремел гром, сверкали молнии, но с неба упало всего несколько капель. Было очень жарко и душно. По словам встречавших святыню в аэропорту, до начала крестного хода солнце шпарило как в Сахаре. Но как только десница спустилась на землю, оно скрылось за тучами и так было весь день. На этой фотографии оно скромно остановилось прямо над куполом храма.
25 июня наш храм Всех святых в земле Российской просиявших отметил свой престольный праздник. Божественную литургию возглавил Архиепископ Саратовский и Вольский Лонгин. Был торжественный крестный ход и праздничный молебен.
Несмотря на то, что температура воздуха порой достигала 30 градусов, настроение было замечательное. Храм просто сиял в свои именины.
Вот часть проповеди, с которой обратился Владыка к прихожанам храма в день праздника:
«Удивительно, что само установление этого праздника и составление службы (а эта служба – вершина русской литургической поэзии), произошло в страшные годы. Оно было установлено на Поместном соборе Русской православной Церкви, проходившем в 1917-1918 годах - годах крушения исторической России, в то время, когда начались невиданные в истории до сего времени гонения на Церковь, которые могли сравниться только с гонениями первых веков христианства. И вот в это время святители и другие чада Русской Церкви, собравшиеся на Поместный собор, когда уже через несколько недель после Октябрьской революции (собор начался еще до революции, в августе, но продолжился до 1918 года) было понятно, что добром все это не закончится, заседая, работая, передвигаясь пешком по ночной Москве, когда уже не было ни света, ни, порой, хлеба, все равно ходили на заседания Собора. Они понимали, что, скорее всего Собор закончится тем, что всех их арестуют и, или расстреляют на месте, или куда-то вышлют. И вот в этот момент, когда рушится все, когда Собор совершает уже первые панихиды о первых новомучениках и исповедниках, то и дело получая сведения о тех или иных растрелянных архиереях, мирянах, монашествующих, в этот момент, ради чего непонятно, ведь кажется что – все, кончилась историческая Россия, кончилась церковная жизнь – таким обвалом, равным которому не было ничего в истории, в этот момент Собор решает установить праздник в честь всех святых, в земле Российской просиявших. И молодой тогда еще участник Собора, иеромонах Афанасий (Сахаров), вместе с выдающимся отечественым ученым-египтологом Тураевым, который тоже был участником Поместного Собора, молодой иеромонах и маститый, с европейским уровнем, профессор, по поручению Собора в течение нескольких месяцев писали ту службу, которую мы служим сегодня, с ее стихирами, тропарями, канонам. Писали, не зная что будет – издадут ее или не издадут, для чего, для кого она создается и будет ли еще вообще через некоторое время богослужение совершаться на некогда Святой Руси… Это, дорогие братия и сестры, было проявлением веры…Той веры, которая, несмотря на то что вокруг нас все рушится, все равно знает, что обетования Бога не преходят, они не ложны, они сохраняют свою силу в любых условиях. И вот эта вера помогла им в их делании, служба эта была написана и даже чудом издана тогда очень маленьким тиражом. Святитель Афанасий более 30 лет потом провел в тюрьмах и ссылках. Но Господь соделал так, что вера тех, кто установил этот праздник, не была посрамлена и Церковь в нашей земле продолжала служить и в те страшные годы, и после, когда гонения прекратились, и праздник праздновался и была написана икона. Икона, которая является духовной картой России. Группы святых, которые изображены на иконе – это группы чудотворцев, святителей, великих князей, расположенные по географическому признаку. Наверху – север, там преподобные Валаамские и Соловецкие святые. Чуть пониже – Троице-Сергиева лавра и монастыри, связанные с ней, на западе – Киево-печерские святые, на востоке – Сибирь с Иоанном Тобольским и другими святыми, просиявшими там. Это удивительное приношение нашего ХХ безбожного века Святой Руси, которая должна всегда жить в нашем сердце. Я призываю вас всегда обращаться в молитвах ко всем русским святым. Мы сожалеем, скорбим, негодуем, порой ругаемся, видя то, что происходит вокруг нас. И в первую очередь мы должны молиться нашим святым сродникам, которые всю свою жизнь, весь свой подвиг отдали Богу, своей земле и соплеменникам, в том числе и потомкам, таким как мы с вами. Мы должны просить их и ныне ходатайствовать и предстательствовать перед престолом Божиим за свое земное Отечество, которое они любили и ради которого трудились во времена своей жизни. И тогда Господь по их молитвам и по нашему смирению подаст нам искомое благочестивое, мирное и безмятежное житие».
| [показать] |
С древних времен монахи помогали людям образовываться, несли в мир свет знаний. Монах – это не только отшельник и миссионер, но и ученый человек, просветитель и законник. Монастыри имели огромные библиотеки, в которых содержались труды известнейших ученых и философов. Сейчас, спустя столетия, научно-образовательный центр «Монах» исповедует те же цели: помощь в обучении и служение всем, кто нуждается в нашей помощи. |
26 июня в 13.00 ковчег с кистью руки, которую Иоанн Креститель возложил на главу Спасителя в миг Крещения Его в водах Иорданских, прибудет в аэропорт города Саратова и оттуда крестным ходом будет доставлен в храм Покрова Пресвятой Богородицы, где будет находиться до 29 июня.
Если спросить меня о фильмах, наиболее впечатливших в последнее время (обозримое прошлое, которое я еще внятно помню – т.е. последние года два), я, наверное, смогу вспомнить следующие: «Список Шиндлера» Стивена Спилберга, «Хранитель» Ральфа Зимана и «Война» Алексея Балабанова. Интересно, что все эти фильмы шли в ночном эфире, когда большая часть граждан мирно посапывает и видит далеко не первый сон. Телевизор я смотрю крайне редко, и на эти киноленты я просто «наткнулась», засидевшись за очередными домашними делами.
Такие фильмы принято называть «тяжелыми». Современные люди не любят их смотреть. Вот если бы там было «хрясь – и пополам» в каждом кадре, ошметки человечины на залитом кровью экране – это куда ни шло… «Это ж не настоящее» - киношка – подумает продвинутый телезритель и заест стресс попкорном. А здесь слишком похоже на правду. Здесь пугающая непредсказуемость реальности. Здесь душа копошиться начинает. Здесь режиссер препирает к стенке – думай, а как бы ты поступил, а что бы ты сделал? («Эх, вот так вот прижмет рогаткой – и любить или не любить!») И приходится либо отвечать без самообмана, либо отбрыкиваться от взбунтовавшейся совести (а это уже дискомфорт).
Вспоминаются слова диакона А.Кураева: «Прежде чем «обожиться», надо очеловечиться». Так вот, эти фильмы – именно о человеческом в человеке. Главных героев в этих трех лентах роднит одно – они поставлены в экстремальные условия выживания, когда каждый твой поступок – это запятая в предложении «Казнить нельзя помиловать». Все кругом горит и рушится. Ты сам напуган, инстинкт самосохранения вопит: «Куда ты лезешь? Сиди тихо-смирно – авось тебя не тронут!» А рядом – те, кому нужна твоя помощь. И эти нуждающиеся в защите – не родственники, не друзья, а совершенно чужие люди. Надломленные, забитые, угнетаемые. В «Списке» - это евреи, работающие на фабрике в гетто, в «Хранителе» - беженцы и несчастные одичавшие звери Белградского зоопарка, в «Войне» - заложники чеченских террористов.
В душе героев начинается борьба. На одной чаше весов – риск жизнью, неизвестность и шквал человеческой боли, на другой - относительное благополучие (процветающий «бизнес» Шиндлера, неприкосновенность Людовича в «Хранителе», размеренная жизнь в сибиской глубинке Ивана Ермакова в «Войне»).
Один мой ПЧ написал, что сейчас время, когда «предпочитают лучше быть подонком, чем «лохом». А кто такой «лох» в восприятии современного общечеловека? Это неудачник, человек, не являющийся успешным с точки зрения «мировых стандартов», аналог англоязычного «looser». Да, герои трех этих фильмов с точки зрения «мира» однозначно проиграли. Оскар Шиндлер – банкрот, потративший все свое состояние на выкуп жизней евреев, Людович может быть расстрелян при ближайшей «зачистке» за укрывание беженцев, Иван Ермаков попал в тюрьму за убийство «мирных» жителей при освобождении заложников.
За окном – гром, лазеры молний кромсают небо…Темно и светло…Светло и темно…Стекла не мешают, все распахнуто настижь…Ветер дергает жалюзи…Передо мной – гора, почему-то напоминающая Голгофу…Наверное, потому что тоже Лысая…И небо, кругом небо…Сейчас оно похоже на линялую джинсу, кое-где подъеденную отбеливателем…Внизу копошатся люди, семенят по пыльному асфальту, ныряя в цеха, подсобки, гаражи, лачужки, многоэтажки и другие филиалы муравейника…
Я не люблю "эстетствующее хамство". Это когда люди гордятся своим умением "грамотно опускать" и изощренно ставить на место, полностью "держа себя в руках". Им почему-то кажется, что они с честью вышли из сложной ситуации, чреватой мордобитием и базарной руганью, соблюли "свое достоинство". На самом деле, такое поведение дышит необычайным цинизмом и презрением к людям, снобизмом и надменностью, так что иногда предпочел бы услышать "крепкое словцо", чем высокоинтеллектуальную отповедь.
За мной грешок язвительности тоже водится, так что и о себе пишу, в первую очередь.
Еще один вышел курить. Год от года
Утюжит мир время. Следы на песке
Разгладит до мяса. И снова забота –
О том, как стихи не продать пустоте.
Собрал Крошка Цахес послушников роту,
Они наварили себе леденцы
Из тех мук, в которых ты умер от родов
Дождей новой грусти и ритмов войны.
В раскопках несвежих трусов-анекдотов,
Как мухи-врачи ковыряясь в дерьме,
Они задувают все искорки пота
На сгорбленных жилах и рваной спине.
В газетный архив засолив твое фото,
С небрежной улыбкой, с гитарой в руке
Ни разу не вспомнят, откуда и кто ты,
Как будто ты пел о вчерашнем вине.
Твой взгляд засидят паразиты и слухи,
И кровь почернеет от дыр на виске,
И ты не увидишь, как нищие духи
Харкают на имя твое на стене.
Хронический свет. Вышла ночь за ворота.
Ты любишь ее, но она не к тебе.
Ты сжал в кулаке камни звезд с огорода,
Но небо с землей, как и прежде - в огне.
Наболевшее.
Дети, кухня... Церковь?
"Во что ты веришь?" Такой, казалось бы, абсурдный по своей простоте вопрос может поставить в тупик любую из нас. Скорее всего, в первую минуту представится что-то гораздо более свое, интимное, индивидуальное, из детства ли, из мечты или из книг. Теплый и темный чуть спертый воздух маленького храма (мама потом ругалась с бабушкой - зачем ребенка в церковь потащила?). Темная иконка и старинный, еще с ятями "Евандель" (так бабушка произносит название этой Книги). Разноцветные яички и пахнущий свежей пасхальной выпечкой мамин фартук (зачем это нужно и что это за диковинная булочка "паска" с буквами "ХВ", толком не знал никто из взрослых), солнечные лучи, проникающие в комнату сквозь тщательно вымытое в "Чистый Четверек" окно, и бабушкино "Христос воскрес!" - слова, смысл которых бабушка тоже толком не могла объяснить, Кто воскрес и отчего Он умер. Дружный воскресный обед по возвращении с мужем и детьми из храма (это уже мечты, а не воспоминания - и тут же чтобы муж был верующий, и чтобы детки слушались). Идеально чистенькая детская с кружевными салфеточками и синим огоньком лампадки перед иконами (уж не Толстой ли - семейная жизнь княжны Долли и Китти?).
Так и надо, так и должно быть. "Бога не видел никто и никогда", но Бог нас видит всегда - все в нашей жизни происходит перед Богом и должно быть посвящено Ему. На всем должен лежать (и лежит, если это безгрешно) отблеск Божественного света, но на некоторых предметах мы видим его ярче. Есть - даже мелочи - которые напоминают нам о Боге четче и острее, чем другие. По ним, как охотник в тайге по затесам, мы идем и не сбиваемся с дороги. Скольких людей отвратила от страшного греха невинная картинка из детства, внезапно вставшая перед глазами! "Чистая", нематериальная вера - вера без таких мелочей, картинок - невозможна. У каждого могут быть свои, особенные воспоминания, но есть и нечто общее, созвучное душе каждого человека, объединяющее всех. То самое, ради чего, согласно преданию, святой князь Владимир выбрал для Руси православную веру.
Не слишком ошибусь, если в качестве следующего составляющего веры назову заповеди и правила церковного обихода - как должно поступать христианину. Редкого воцерковляющегося неофита в свое время миновал этот первый шок: сколько, оказывается, нужно знать и уметь! Нужно уметь правильно ставить свечки и грамотно писать слова в записках, правильно складывать руки, подходя ко Причастию, вычитывать молитвенное правило (сначала хотя бы краткое, а потом и полное), стоять скромно потупив очи долу, в лад подпевать псаломщику "Отче наш" и "Верую"...
Однако со временем шок был преодолен, мы научились, наконец, отличать заповеди от правил церковного обихода и отвергать самые грубые проявления обрядоверия. Юбки и брюки наконец нашли подобающее им место в гардеробе, стриженые волосы, мини и крашеные губы перестали восприниматься в одном ряду с заповедью "Не убий", хотя и осталось понимание, что православной женщине приличествует скромность. Быт устаканился, прекратились вопиющие противоречия, мучительная раздвоенность между церковным бытием и жизнью за пределом ограды храма. Благочестивый идеал Kuсhe, Kinder, Kirche прочно воцарился в сердце, сменив соблазны современного эмансипированного и полного удовольствий мира.
Все пришло к некоему общему знаменателю, приобрело лад и строй, правильность и упорядоченность, изредка, но весьма регулярно перебиваясь какими-то бытовыми конфликтами и нестроениями - иногда, впрочем, доходящими до силы самых настоящих житейских бурь. Казалось бы - преодолеть их, перестать грешить досадно по мелочи (там прогневалась, там осудила, там не послушалась мужа), действительно, какая чепуховина остается до полного счастья, только отчего-то тянется год, и два, и три, и десять, и внезапно становится причиной больших проблем, но и они, наверное, преодолимы...
И - и все? Не кажется ли, что для многих из нас вот это и есть все? Что же такое происходит, бабоньки?
Не кажется ли нам, что вера наша стала пуста? Боговдохновенная формула Символа Веры и обращение к Отцу Небесному - всего лишь часть молитвенного правила или хоровое пение на Литургии. Евангелие - часть богослужения. Отцы Церкви, праотцы, пророки и святые лишь дали свои имена праздникам. Положа руку на сердце - часто ли мы читаем Отцов Церкви, Евангелие... да хоть просто что-нибудь читаем, хотя бы мирскую литературу, над которой можно поразмышлять, порассуждать, поспорить? Часто ли мы молимся и
Удивительно требование современного человека воспринимать его "таким, какой он есть". Еще удивительнее требования СМИ к человеку оставаться "самим собой". "Будь собой, оставайся собой" - кричит реклама, "люби его таким, какой он есть" - надрывается рок-певец. Что это за странное требование - "быть собой"? Если Сократ задачу "познай себя" поставил краеугольным камнем познания вообще, отодвинув тем самым границы этого самопознания в бесконечность, то может ли человек с достаточной твердостью говорить о самом себе, как о некоей неизменно пребывающей постоянности? Не подсказывает ли нам само время - продукт нашего сознания - что стоит согласиться с философами, когда те говорят: "человек не факт, но акт".
Однажды некий преподаватель взялся доказать студентам, что никто из них никогда не был ребенком и что детские их фотографии, где они сидят на руках у родителей, не имеют к ним никакого отношения. Студенты завозмущались: "Как так?" - А все дело в том, что вы не чувствуете в себе биологического, вегетативного роста, - стал провоцировать на мысль преподаватель, - ведь ваши клетки постоянно делятся, дробятся и отмирают. Вы даже не чувствуете, как отшелушивается ваша кожа, а тем не менее, больше половины пыли в жилых помещениях - это отшелушенная кожа. У человека весь клеточный состав меняется примерно раз в 5 лет, а у женщин и того скорее - раз в 3 года (у них обменные процессы текут быстрее из-за ускоренного кровообмена). Теперь посчитайте, сколько за вашу недолгую жизнь полностью сменился весь ваш клеточный состав. Так вот, в вас нет ни одной клеточки от тех ребятишек, которые изображены на ваших детских фотографиях. Биологически никто из вас не был ребенком, и если вы будете жить долго, то никто не будет и стариком.
- Есть.
- Не стану любопытствовать о содержании вашей мечты (это слишком интимное), но спрошу, сколько лет назад эта мечта появилась, и сколько еще лет нужно, чтобы эта мечта исполнилась?
Отвечают, что появилась мечта примерно лет пять-шесть назад, и примерно столько же нужно, чтобы она исполнилась (студентам лет 19-20)
- Не кажется ли вам странным, что 25-летний человек станет исполнять мечту 13-летнего ребенка?
Действительно, странно. Или не странно, кому ничего не странно. Этот преподаватель, он провоцировал студентов на самый главный вопрос: "А кто я?" Кто мы? Куда мы идем? Что все это значит? Удивление, с которого начинается homo sapiens, с которого начинается самопознание.
Мы не можем войти дважды в одну реку, - говорил философ Гераклит, имея в виду не столько текучесть воды, сколько изменение самого человека. Человек все время больше самого себя. Юноша или девушка не потому раздеваются донага и рассматривают себя в зеркало, что фрейдовские комплексы их обуревают, а потому что разум их привыкает к новым функциям тела, его новому виду.
Вот поразительный образ - женщина у зеркала. Она внимательно долго смотрит на свое отражение, и, наконец, выносит вердикт: "С этим нужно что-то делать!" Кто и кому - говорит в ней? Этот бесконечный труд женский по выщипыванию бровей, напомаживанию губ, смене цвета волос, и ногти равняются пилкой, и волосы выжигаются бигудями и т.д. и т.п. - что за усилия улучшить произведение Создателя? Откуда это недовольство собой?
Греки называли лицо словом "просопон" - буквально "проглядывающее"; истинный, внутренний человек лишь проглядывает иногда, в лучшие свои моменты бытия, когда лицо - это поле боя между ликом и личиной - вдруг озаряется тишиной и покоем. Женщина у зеркала - почему вообще человек бывает недоволен собой? Крыса ведь не бросается на рельсы, узнав, что она крыса, червяк не станет душить себя тройным узлом, увидев свой непривлекательный вид. Это недовольство собой, эта неравнозначность человека самому себе показывает удивительное величие человека. Человек есть больше, чем он кажется, и требовать от него оставаться самим собой значит требовать перестать дышать, меняться, жить. Все дело в том, что недовольство собой, как и недовольство кем-то другим, есть функция такого странного органа в человеке как совесть. Человек не любит в себе и других грех, и это отвержение дарит ему Бог. Совесть - это голос Бога в человеке. Человек