Я умру, говорят,
мы когда-то всегда умираем.
Съезжу на дармовых,
если в спину сподобят ножом, —
Убиенных щадят,
отпевают и балуют раем...
Не скажу про живых,
а покойников мы бережём.
В грязь ударю лицом,
завалюсь покрасивее набок —
И ударит душа
на ворованных клячах в галоп!
Вот и дело с концом:
в райских кущах покушаю яблок,
Подойду, не спеша —
вдруг апостол вернёт, остолоп?
...Чур меня самого!
Наважденье, знакомое что-то:
Неродивший пустырь
И сплошное ничто — беспредел.
И среди ничего
возвышались литые ворота,
И этап-богатырь —
тысяч пять — на коленках сидел.
Как ржанёт коренник —
[укротил] его ласковым словом,
Да репей из мочал
еле выдрал и гриву заплёл.
Пётр-апостол, старик,
что-то долго возился с засовом,
И кряхтел, и ворчал,
и не смог отворить — и ушёл.
Тот огромный этап
не издал ни единого стона —
Лишь на корточки вдруг
с онемевших колен пересел.
Вон следы пёсьих лап...
Да не рай это вовсе, а зона!
Всё вернулось на круг,
и распятый над кругом висел.
Мы с конями глядим:
вот уж истинно — зона всем зонам.
Хлебный дух из ворот —
это крепче, чем руки вязать!
Я пока невредим,
но и я нахлебался озоном,
Лепоты полон рот,
и ругательства трудно сказать.
Засучив рукава,
пролетели две тени в зелёном,
С криком: «В рельсу стучи!»
пропорхнули на крыльях бичи.
Там малина, братва,
нас встречают малиновым звоном!
Нет, звенели ключи...
Это к нам подбирали ключи.
Я подох на задах —
на руках на старушечьих дряблых,
Не к Мадонне прижат,
Божий сын, а — в хоромах холоп.
В дивных райских садах
просто прорва мороженных яблок,
Но сады сторожат —
и стреляют без промаха в лоб.
Херувимы кружат,
ангел окает с вышки — занятно.
Да не взыщет Христос —
рву плоды ледяные с дерев.
Как я выстрелу рад —
ускакал я на землю обратно,
Вот и яблок принёс,
их за пазухой телом согрев.
Я вторично умру —
если надо, мы вновь умираем.
Удалось, бог ты мой, —
я не сам, вы мне пулю в живот.
Так сложилось в миру —
всех застреленных балуют раем,
А оттуда — землёй, —
бережёного Бог бережёт.
В грязь ударю лицом,
завалюсь после выстрела набок.
Кони хочут овсу,
но пора закусить удила.
Вдоль обрыва с кнутом
по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе принесу,
потому — и из рая ждала.
Вот первый день без неё.Никаких вскрытий разума и тому подобного...Просто апатия.Ко всему.Если день назад я еще жил,то сегодня я просто существовал.Обычное существо из серого мира.Так получается.Время до пятницы.Каким взглядом мне смотреть вперед?я не заню.я вообще мало что знаю.С уверенностью можно сказать,что я продолжаю любить этого человека.Давить на жалость этим нет смысла.Ну чтож.Идем дальше...Я храню сердце для тебя.Ты только шепни ему...
а еще вспомнились строчки из предсмертной записки друга нашей семьи,который "в петлю слазил" в середине 90-х:
"...дорогие мои,я вас очень люблю...",-написал он жене и ребенку.
Тот,кому я пишу это "письмо" поймет свою принадлежность к нему без всяких лестных и никому ненужным обращений.
Я хотел лишь сказать человеческое спасибо тебе за то что,именно ты,а не кто-то другой,сделал таки из меня в мои 20 лет не самовлюбленного барана,а человека и наконец друга.Спасибо.Я бы подставил на войне грудь между пулей и тобой...
"Ты рисуй, девочка, небо пошире, солнышко глазастое желти, не жалея,
Дети девяностых стали большими, тоже выбирают потяжелее.
Ты рисуй, девочка, открытые ставни, ты рисуй, девочка, горе - не беда,
Ты рисуй, девочка, кем ты не станешь, как ты обрастаешь словом "когда".
Ты рисуй, девочка, жаркие страны, голубые елочки, город весной,
Оставайся, девочка, юной и странной, зубиком младенческим под десной,
Ты не бойся девочка, это лото же, повезло с карточкой - значит, победил
Тяжело мне, девочка, и светло тоже, так рисуй, девочка, краски разводи.
Ты рисуй, девочка, золотой остров, у твоей кисточки нужный нажим,
Стали большими дети девяностых, тоже научились правильно жить.
Ты рисуй, девочка, вязкие кошмары, ты рисуй, девочка, дымку на морях,
Вроде всё нормально, а тебе мало, у твоей мамы седина в кудрях.
Ты рисуй, девочка, позабудь об этом, ты рисуй летом Казанский собор,
Мама твоя плачет, что ты стала поэтом, плакала бы лучше, что ты стала собой.
Ты бери, девочка, кальку и ватман, чтобы размахнуться во всю длину.
Заходи, девочка, заходи в ад мой, я тебя огнем своим прокляну.
Мир хороший, девочка, только для взрослых, он красивый, девочка, хоть и грубит.
Ты старайся, девочка девяностых, младшая сестренка моих обид,
Ты рыдай, девочка, всем, кто не дожил, все свои молитвы на листочке спрессуй.
Ты рисуй девочка, ты ведь художник, ты рисуй девочка, только рисуй.
Ты играй, Господи, в шахматы и нарды, ты вози, Господи, на печи Емелю,
Не давай мне Господи, того, что мне надо, дай мне только Господи, понять, что имею."
"я,конечно,вернусь.Весь в друзьях и делах.Я,конечно вернусь не пройдет и полгода..."26-09-2007 14:46
К Н.К.
У твоей нежности особый дар:
когда слова слетая с губ,
разводят глубоко внутри пожар,
и мозг становится словами скуп.
И руки сами тянутся к тебе.
В зрачках эмоций не могу укрыть я.
Такое ощущенье-как монета на ребре:
Ни вправо и ни влево...Лишь в объятья.
Ты чувствуешь как рвется моя грудь?
О,да!Прибавь еще и сердце,
Объевшись страсти и чуть чуть
Любви,с петель сорвется дряхлой дверцей.
Я пред тобой,чего ты ждешь?
что объяснять?Уже всё ясно!
ты как паук и паутину вьешь...
всё так серьезно что играть опасно.
Разбитый хрусталь.
Ночь огнями дышит.
Господь только меня услышит.
Из вены вытеку вдаль.
Вот я в кровавом экспрессе:
Пассажиры немы и краснее перца.
"остановите мне возле сердца!",-
Я бы орал стюардессе...