Она уже близко и вся жизнь, сколько есть во мне, начинает раскрываться ей навстречу. И снова просыпаются желания: говорить - словом и движением, видеть - глазами и всеми чувствами, быть - искать, менять форму и двигаться вперёд. Это пробуждение повторяется из года в год, но потом порыв куда-то растрачивается, теряется и ни к чему не приводит. Но с новой весной опять верится, что вот теперь я смогу. Может быть, какое-то движение есть, но совершенно незначительное по сравнению с тем, куда надо дойти. Ещё бы знать куда. Есть только общее направление. А чтобы понять, нужно проговорить, оттолкнуться от собственных слов и размотать клубок мыслей, которые, может, от того и путаются, что им выхода нет. Поэтому снова здравствуй, мой дневник. Мы с тобой не виделись лет десять. Но ты мне снова нужен. Можно, я пока не буду объяснять зачем. Месяц назад я с этого начала и так и не сделала шага навстречу. Теперь я здесь. Дальше видно будет зачем.

Трагичная история о душевно больных людях из разных времен - не безумных совершенно, вполне способных мыслить здраво, но с язвой в душе, которая не дает им радоваться жизни. Лейтмотив - жизнь Вирджинии Вульф и ее роман "Миссис Дэллоуэй". В разных временах повторяется история внешнего благополучия при внутреннем надломе, приводящем некоторых к самоубийству. В одной из параллелей умерла не сама душевно больная героиня, но выпила жизни всех прочих членов семьи.
Фильм интересный, хотя солидарности с прозвучавшей в конце максимой Вирджинии Вульф он во мне не вызвал - "Всегда смотреть жизни в лицо, видеть ее такой, какая она есть, любить ее такой, какая она есть, а потом - закончить ее". Может, замысел двуплановый, потому что одна из параллельных линий - как раз линия Мерилл Стрип - все же уходит в будущее и даже с улыбкой.
Наиболее сильное мое ощущение от фильма кроме восхищения актерами, среди которых очень понравилась Николь Кидман в роли Вирджинии Вульф - это благодарность небу за то, что во мне нет этой черной дыры, в которую может вылететь жизнь человека. Когда человек неспособен с радостью встретить рассвет, почувствовать счастье от простых и доступных вещей - красоты природы, тепла близких - это страшно тяжело, это болезнь. Еще возникла мысль, что от людей, не желающих жить, лучше держаться подальше - они тянут за собой и в лучшем случае выпивают порядком чужих сил.
Есть в фильме и гомосексуальная тема, но не особо навязчивая и в основном заслоняемая главной линией. Поэтому этот момент во мне особого раздражения не вызвал и фильм понравился.

Еще один фильм с Мэрилл Стрип. Говорят, книга лучше, но и фильм мне очень понравился в той части, которая была сыграна Мэрилл. Второй главный герой в исполнении Клинта Иствуда на ее фоне смотрелся очень уж блекло. А она потрясающе передала отчаянную любовь романтичной души, запертой в рамках очень уж обычного семейного быта. Любовь ее героини - как отдушина, как глоток буйства жизни, после которого можно снова вернуться в привычный круг и до смерти хранить ее, как заветную тропу в мир, где душа свободна летать. Любовь зрелой женщины, недораскрывшейся в сложившихся условиях жизни, недоисчерпавшей своей страсти, недобравшей чувств и ощущений, которых ждала. Любовь, не разрушившая сложившейся канвы, но ставшая духовной связью двух далеких людей, пронесенной ими до гроба и дальше, сказочной былью, восхититься которой смогли даже ее дети.

В прошлую субботу я первый раз за последние три или четыре года попала в театр. Малышка подросла - могу себе позволить )
Вошла как будто в дом к старому другу, которого давно не видела. В Охлопкова всегда особенная атмосфера. Я себя там чувствую своей и на своем месте. И еще этот дух вдумчивой, несуетной старины. Мне там хорошо. Душа разворачивается и светятся глаза.
Почему мы зачастую забываем те несложные вещи, что наполняют нас счастьем и дают силы? Когда чувствуешь все это рядом, думаешь - вот же оно, нужно только время от времени приходить сюда, чего проще. А потом закрутит, и бежишь, запинаешься, падаешь, терпишь, сжав зубы, и отбиваешься от сотни срочностей, а нужно лишь прийти туда, где тебе хорошо, и все ссадины заживут куда легче, и вдохновение появится.

Спектакль был хороший. "Ретро". Про одинокую старость, мудрую знанием простых вещей и любовью к делу, и задерганную, невнимательную современную молодость. Были грустные и веселые моменты. Актеры - замечательные. Ощущение - светлое.

Все-таки в театре есть какая-то магия. Эти живые эмоции - от человека к человеку, не через экран - они очень сильны и осязаемы. Хочу снова там оказаться. Может, вскоре увидимся, друг.

Невероятный фильм, который даже не знаю с чем сравнить. Поразительная эмоциональная насыщенность почти при полном отсутствии сюжета. Это история о том, как два человека влюбляются день ото дня и никто из двоих не может противостоять нарастающей лавине чувств, хотя у каждого своя семья. Смотришь и будто чувствуешь встревоженную пульсацию новой любви, от которой сердце то замирает и холодеют руки, то бешенно гонит кровь и горит лицо. Не верилось, что такое вообще можно снять, и что фильм американский. Пожалуй, лучший фильм про любовь, который я видела. Однозначно заслуживает постоянного места в личном киноархиве.

Когда такое смотришь, вспоминаешь свою историю - только самые теплые и нежные моменты, и плачешь, и улыбаешься. О них не всегда помнишь в суете дней. А тут не только воспоминания - тут ощущения как наяву. И еще я подумала: какое счастье любить собственного мужа )

В главных ролях Мерилл Стрип и Роберт де Ниро. Оба великолепны, но она - просто несравненна. С этого фильма я заинтересовалась Мерилл Стрип. Раньше видела ее только в "Мама миа!", но там акцент не на ней, и я ее не рассмотрела. Теперь вот подбираю киноколлекцию с ней. Есть еще фильм, который уже посмотрела и о котором расскажу, но другой раз.

Найденная по совету знакомых мелодрама понравилась новой нотой традиционного любовного сюжета - любовь через границу жизни и смерти без мистики. Покойный муж помогает любимой жене найти себя и стать счастливой через письма и подарки-подсказки, которые он, умирая от рака, подготовил на долгое время вперед. И все получается. Она переживает потерю и готова снова дышать полной грудью. Фильм слезный и светлый, хотя, может, и не все в нем бесспорно. Кроме эмоциональной стороны, меня зацепила тема обретения своего дела, которое он ей помогает найти, напоминая, к чему она когда-то стремилась. А она хотела творить: "каждый человек должен создать что-то свое в этом мире - творить что угодно, хоть носки расписывать, но это должно быть что-то свое". Мне эта мысль сейчас близка. И если подлинное творчество не всем доступно в равной мере, то созидание как таковое никому не закрыто. Создавать, а не манипулировать чем-то готовым - сейчас в работе хочется этого. Пока есть лишь отчасти, но, думаю, будет больше, если я этого хочу.
И еще одна тема, которая задела, пожалуй, больше всего - это его забота о ней. Фантастическая сказка, если сравнивать с жизненным опытом. Почему-то мне чем дальше, тем больше обидно: зачем столько сюжетов, столько сказок, где он ее понимает, ценит и бережет, если в жизни можно в лучшем случае найти лишь слабую тень такой преданности. Раньше казалось, что где-то оно есть - вот такое, пусть не у меня, и не близко, но где-то есть. Теперь я в этом сильно сомневаюсь. Может быть, конечно, но что-то не похоже. И хочется сказать юным девочкам, читающим романы: ваши мысли и чувства по большей части так и не станут никому нужны, они - только для вас самих. Но что-то есть неправильное и напрасное в том, чтобы так говорить. Наверное, потому что я сама скоро включу очередной фильм про беззаветную любовь и буду наслаждаться тем, чего не бывает, ведь момент ощущения все-таки есть. К тому же, чего только не бывает на свете (хотя бы раз в сто лет).

У Макаренко в "Книге для родителей" есть много ценного. Меня особенно зацепила одна фраза, касающаяся не только воспитания. Это можно и к самому себе применить. Что касается меня - так прямо в точку.
Смысл такой: чтобы все было в порядке, нужно "ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ПРОКЛЯТОЙ МАНЕРЫ УГОРЕЛОЙ КОШКИ ВСЮДУ БЕЖАТЬ И ВЕЗДЕ ОПАЗДЫВАТЬ". Это точно. Только я, видно, от этой манеры все никак не могу избавиться. Проваленный экзамен по вождению еще одно тому подтверждение.

Пройди по воздуху ночному,
Коснись сияющих вершин,
Отдай долги всему земному
И с божеством побудь один.

Не бойся дать душе свободу,
Позволь заполнить плоть и кровь,
Миров духовную природу
Познай, как познают любовь.

Лети – границы нет стремленью,
Что слышит музыку светил,
Побыть попробуй полутенью
Иль легким дымом от кадил.

Целительную нежность полусвета
Прими в себя, отдай другим.
Найди исток прохлады лета,
Реши загадку теплых зим.

Вернись к прозрачному истоку,
Качни надежды колыбель.
Здесь нет следов несчастий рока,
Но есть ключи к твоей судьбе.

Дыхание почувствуй чуда
И у порога вечности склонись,
Испей из древнего сосуда –
В нем красота, и свет, и жизнь.

Не бойся отдавать и верить,
Для каждой раны – свой бальзам.
В святилище всегда открыты двери,
И лучшее всегда доступно вам.

Две легенды о счастье

На большом тяжелом троне, хмуро подперев рукой щеку, сидел скучающий император. То и дело к нему входили приближенные, каждый с каким-то своим делом, и говорили ему о том, что засуха грозит погубить весь урожай и нужно собрать людей для строительства ирригационной системы; что необходимо вмешаться в давний спор глав двух кланов, грозящий междоусобицей. Другие говорили, что народ желает чаще видеть своего императора, что он не может служить и быть верен тому, кого почти не знает. Его просили позаботиться о безопасности людей вне кланов, ведь в последнее время значительно участились случаи загадочных смертей на лесных дорогах. Едва ли услышав хоть что-то из того, что до него пытались донести люди, которых он не мог считать ни друзьями, ни слугами, император все же, наконец, поднял взгляд.
- Оставьте меня!- сказал он властно.
Полурастерянные, полурассерженные его слуги-друзья удалились. Оставшись один, император зашагал по залу, едва ли не вслух выговаривая слова раздражения и досады.
- Всем от меня что-то нужно. Я должен и то, и другое, и третье. Меня замкнули в кругу вечного долга и обязанностей, а я не хочу ни слышать, ни видеть всего этого больше. Я не могу думать обо всем и всех сразу.
Через три часа взмыленный конь императора уже стоял у стен Белого Храма и чувствовал заботливые руки Эдеры, ученицы Утра. Сам же император сидел напротив служительницы Утра Ивеллы.
- Я ведь человек, мне надоело быть только правителем, - продолжал император свой монолог, - У меня есть иные мысли и желания. Почему я должен всегда жертвовать ими?
- Ты слишком растревожен, властитель, - промолвила Ивелла, - я помогу тебе. Однако, ты видишь – солнце входит в зенит, кончается мое время. Но я продлю его для тебя, ведь ты не взял у этого утра духовные силы, не прислушался к нему и не узнал верной дороги, которую указывает Утро. Ты еще не готов вступить в день – время для действий. Поэтому иди за мной.
Дарительница поднялась и быстрыми, легкими шагами вышла из Храма. Чуть недовольный, император последовал за ней. Сделав на ходу знак Эдере, служительница повела императора к реке. Еще какое-то время ее летящие шаги скользили вдоль берега и вот, наконец, оба оказались у тенистой заводи. Войдя в шатер ивовых ветвей, служительница села и взглянула на императора. В его лице она прочла намерение продолжить исчисление своих повседневных мук и, не теряя мгновения, спросила:
- Я поняла тебя, чего же ты хочешь?
Император с упоением стал описывать жизнь свободную от принуждений, налагаемых высокой ответственностью, жизнь по собственной воле, спокойную и радостную.
- А ты не думал, что возможность заботиться о своем народе, беречь его от бед тоже может быть наградой и счастьем? Ты только взгляни на это по-другому. Это не бремя, это твоя величайшая привилегия. Это твой святой долг, исполнение которого должно быть радостным, исполнение которого делает тебя первым среди детей твоего народа. Пойми, суть не в том, что вокруг тебя, суть то, что в тебе. Измени в себе то, что мешает тебе быть счастливым, и мир вокруг тебя изменится сам.
Ничего не изменилось в лице императора – он слышал и не слышал ее. Его слишком сильно занимала мысль о том, как он устал и как ему все надоело. Заметив это, Ивелла сказала:
- Хорошо, будь по-твоему. Тебе будет дано то, чего ты хочешь. Несчастным людям действительно трудно быть мудрыми и сильными. Хотя если бы ты смог перешагнуть порог, своих нынешних мыслей, ты бы уже не был несчастен. Я спою тебе песню, слушай.
Она запела, и император потерялся в неуловимых звуках. Когда мелодия стихла, он вдруг понял, что находится на площади перед дворцом, что на нем бедная крестьянская одежда и что он стоит в густой толпе людей, с нетерпением чего-то ожидающих. На прекрасном коне на площадь въехал император. Величие его облика и слов, с которыми он обратился к народу, покоряло и приковывало к нему все взгляды, все сердца. Люди чествовали своего мудрого и доброго правителя.
- Как?! Это же я! Вернее, это должен быть я! Почему же я в толпе? Эта слава, эти подвиги и почести мои, мои по праву! Ведь это Я – первый среди живущих. Видеть каждый день только землю, простой дом и одни и те же лица, когда вся эта сверкающая жизнь должна быть моей! У императора есть власть для сиятельных свершений, а что может незаметный крестьянин? О если бы я мог, все вернуть!
- Проснись, император!- сказала Ивелла.
И император очнулся. Но открыв глаза, он тут же оборвал золотую путеводную нить, которую подарил ему сон. Он тут же вернулся в свой прежний мир ничуть не измененный ни внутри, ни снаружи. Не чувствуя себя более уютно в присутствии жрицы, чей испытующий взгляд он чувствовал, император нахмурился и быстро встал.
- Постой,- попросила Ивелла, - порадуйся хотя бы этому короткому мигу, этой водяной лилии или этой мягкой тени.
Не принимая того, что говорила жрица, и в то же время смущаясь своего упрямства, император быстро пошел прочь.
На большом тяжелом троне, хмуро подперев рукой щеку, сидел скучающий Читать далее...

Тем вечером облака клочьями покрывали небо, закрывая от Земли лицо любимого ею светила. Солнце завершало свой дневной путь – торопливо нетерпеливо, стремясь скорее склонить голову на грудь Земли. Но облака сгущались немилосердно, грозя похитить чудесный миг. Земля и Солнце переглядывались сквозь просветы на небе, и на их лицах то возникала, то таяла улыбка. Вечер имел легкий привкус тоски. Ветер колыхал верхушки деревьев и крупной рябью пробегал по морю. С крутого берега сосны смотрелись в воду, но зыбкий образ то и дело разбивала набегавшая волна. К берегу подходил корабль.
Одномачтовое судно явно не было создано для того, чтобы бороздить необозримые просторы и покорять русалок красотой и величием. Его предназначением было: держаться на воде, плыть, куда ведут, и получать по возможности меньше пробоин в шторм. Все это он исполнял с завидной выносливостью, но без особого интереса. В море он любил только летающих рыб, дождливый штиль и дикие берега – такие, к какому он сейчас подходил.
Встав на якорь, но больше желая ткнуться носом в прибрежный булыжник, корабль остановился. У борта появились три фигуры. Ветер срывал с их губ слова и уносил прочь, путая и растворяя вдали обрывки чуть хмурого, невыразительного разговора. Договорившись о чем-то, они разошлись. Двое спустились в трюм, а третий, бросив быстрый и недоверчивый взгляд на берег – этот взгляд молниеносно выцеплял самые мелкие детали – прыгнул в воду. Он легко доплыл до берега и ступил на узкую полосу булыжника, отделявшую утес от моря. Поправив за поясом небольшой топор, слегка отжав серый балахон и спутанные, отросшие до плеч волосы, человек начал карабкаться по крутому склону. Зло и крепко хватаясь за осыпающиеся выступы, он поднялся наверх, весь в песке и глине, впрочем, его это мало волновало. Широкими, уверенными шагами человек направился в лес и вскоре скрылся за деревьями.

День был теплым и ласковым. Доносившееся издалека дыхание моря разгоняло жару. Эста сидела у порога Храма. Она только что завершила полуденный обряд и передала жезл верховной жрицы служительнице Дня. Звонкий бубен подруги еще звучал в ее ушах, и сама она еще не успела отдышаться после веселого, буйного танца. Но самозабвенную улыбку на ее лице уже начала сменять задумчивость. К ней вновь вернулось то неуловимое, и в то же время настойчивое ощущение, которое впервые посетило ее тем утром во время праздника Зари: тогда ее сердце вдруг пронзило теплое и терпкое, как подогретое вино, предчувствие чего-то очень важного и очень близкого. Это чувство пришло в тот самый миг, когда самый яркий луч Рассвета пронзил наполненную водой хрустальную чашу. Ей еще показалось, что она слышит слова: «Сегодня, до конца дня». Она взглянула на восходящее Солнце, она склонилась к Земле, и те повторили ей: «Сегодня, до конца дня». Сейчас Эста сидела у порога Храма и вспоминала Время этого Утра, минуту за минутой, думая, не пропустила ли она то особенное, что ждет ее сегодня. Но нет, она знала, что мимо этого нельзя было пройти, даже …… если захотеть. Неизвестно откуда в ее голове всплывало слово «предназначение», вырываясь из общего хода мыслей. Продолжая перебирать их цепочку, Эста встала и пошла по тропинке в лес.
Дойдя до родника, она склонилась и умыла лицо холодной водой. В тени деревьев села она на землю и будто замерла. Она думала о всех тех людях, которые когда-либо приходили к ней; о том, что она говорила им; о том, с чем каждый из них приходил и с чем уходил от нее. Она вспоминала свою растерянность, когда не знала, что дать человеку – и как потом из неоткуда находились и слова и волшебные дары. Она вспоминала лица, которые видела только раз, но которые стали дороги ей, ведь она вкладывала в них нечто, прошедшее через ее душу – это связывало, давало ощущение причастности. К некоторым она старалась приблизиться со всем тем, что у нее есть. От других отдалялась, заставляя через усилие дойти до того, что она им предназначила. Они и Храм, и красивый, таинственный Мир – вот была ее жизнь. Она вспоминала Рассветы, которые праздновала песней и обрядом, танцем или стихотворной строкой. Она возвращала в сердце радость Утра. Она думала о том, насколько сумела передать это сокровище людям – ведь столько уже отдано, и столько еще остается только в ней, не зная путей в Мир. «Предназначение ….. предназначение? …» Она была предназначена Храму, служению гармонии, была предназначена Утру. Откуда же этот новый таинственный смысл привычного слова? Эста опустила руки в маленький прозрачный бассейн, созданный родником, и вдруг тихо произнесла: «Мое предназначение – вынести из себя все, воплощенное и зарождающееся, отдать источник себя Миру. Только тогда я смогу с ним слиться и уйти в Рассвет.» Как неожиданно и просто к ней пришла разгадка тайны «ухода» служительницы Белого Храма. Она вздрогнула от внезапности этой мысли и слов, показавшейся ей чужими, сказанными не ею. Она даже оглянулась, желая увидеть того, кто произнес их – лес тихо шумел, пропуская сквозь высокие кроны тонкие солнечные лучи и Читать далее...

Легенда хрустальных слез

Только сто семнадцать дней прошло с тех пор, как из звездного света на небе был выткан первый млечный путь. Только сто семнадцать дней уносили в прошлое тот миг, когда рассыпанные по Земле частички красоты и гармонии, повинуясь тайной силе притяжения, собрались воедино, породив Белый Храм. Только сто семнадцать дней Мир с восхищением, удивлением и смущением смотрел на него, ещё не понимая тех путей, которые привели их друг к другу.
И много ещё было в Мире уголков, которые не отзывались на голос Храма, не верили ему и не хотели брать его даров. Храм страдал, остро чувствуя эту чужеродность и неприятие. Храм посылал им на крыльях ветра сокровища своей души, но напрасно. Протягиваемая чаша неизъяснимой прелести и тайны оказывалась опрокинута всякий раз.
Но наибольшую боль Храму причиняла каменная Пустыня, жившая, нет, существовавшая в трех днях пути от Храма. Бурые камни бесстрастно и тупо взирали друг на друга. Они морщились от солнца и фыркали, когда ветер доносил до них морские брызги (Пустыня заканчивалась крутым обрывом, у подножия которого бились волны). Когда же рассерженные Силы Природы насылали на них бурю и грозу, они с тем же безразличием на каменных лицах бились друг о друга, раскалывались, размалывали друг друга, покрываясь новым слоем пыли.
Храм знал об этом. Сердцем и кровью чувствуя его скорбь, первые Служительницы прилагали все силы, чтобы найти ответ на вопрос: Как разбудить каменное сердце? Розовая краска Зари не ложилась на каменную пыль. Заносимые семена погибали среди булыжников, в которых не задерживалась даже вода, спеша скорее убежать поглубже в подземные реки. Самые прекрасные и яркие сны были беспомощны: эфемерные создания Ночи не находили приюта в беспросветной каменной сути. И тогда Дарительницы погружались в задумчивость, устремив взор в даль и взывая к самым тайным силам прекрасного.
И вот когда сто семнадцатый рассвет Времени Первого Млечного Пути нежно разбудил сладко дремавшую Землю, первая служительница Утра Эос принесла в ладонях чистую росу и сказала,
- Утро – это всегда новая надежда, и в ней есть сила. Эти камни будут плакать также, как плачут по утрам травы – слезами восхищения и счастья или, может быть, слезами очарованной печали.
- Да, - сказала первая жрица Дня Эола, - я посвящу Солнцу самый жаркий свой танец и призову все лучезарные силы помочь нам.
- Да, - сказала Дейдре, первая дарительница Вечера, - я наполню водную стихию вечерней негой моей самой лучшей, самой тонкой песни. Пусть Вода и Солнце создадут чудесную радугу над Пустыней, такую, какой ещё не видел Мир – целый купол переливающейся радости.
- Да, - сказала Селена, первая жрица Ночи, - а когда Солнце скроется, я зачарую ночное небо самой загадочной из своих баллад и заставлю звездный дождь смывать бесчувственность с серых глыб.
- Да, - сказала Эос, - и у меня есть свой путь.
Никто не задал ей вопроса, потому что все Дарительницы знали, что ее путь – подарить себя глухому камню, подарить и сердце и жизнь. Никто не возразил ей, потому что все Служительницы знали, что это ее истинный путь.
Тогда Эос обратилась к своей ученице, первой ученице Утра Делле,
- У нас есть ещё одни сутки. В них ты должна успеть взять от меня все самое важное и решить, как ты продолжишь наше служение. Завтра утром я уйду. Когда же ты одна проведешь тридцать девятый праздник Встречи нового дня, отправляйся в Пустыню, возьми то, что найдешь, и подари всему миру.
Утром следующего дня она ушла. Служительницы Храма сопровождали ее обещанными чудесами. Она постоянно чувствовала их присутствие. И они тоже, как наяву, видели её, говорящую с камнями, танцующую в лучах Зари на острых краях, шепчущую им свои сказки, изливающую всю свою любовь на немой булыжник и – умирающую с самой нежной улыбкой, которая когда либо украшала её уста. Семена, гибнувшие в мертвой пустыне, она принесла в своем сердце. И когда последний земной вздох слетел с её губ, они проросли из её тела, которое слилось с рожденным ростком. В тот же миг камни, растревоженные красотой небесных переливов и умытые долгими ночными дождями, вдруг заплакали крупными прозрачными слезами, блестевшими на солнце.
Когда Делле, исполнив просьбу прежней жрицы, вернулась из Пустыни в Храм, она принесла с собой тяжелые, чистой воды кристаллы и сказала,
- Каменной Пустыни нет больше – есть Долина Хрустальных Слез. Отныне все камни будут плакать такими слезами, которые я назвала хрусталем, а каждое Время Млечного Пути будет отмечено рождением нового розового дерева, которое сейчас раскинуло свои ветви над Долиной и которое я назвала Эос.

Утро

Он чуть слышно входит и легко приподнимает звездный балдахин, занавешивающий ее постель. Он невесомо касается ее лица и целует спящую, согревая ее своим теплом Первого Солнечного Луча. Вслед за ним в чуть рассеявшуюся тьму входит его брат. Он берет красавицу Землю за руку и кровь начинает быстрее бежать в ее теле. Но она все еще крепко спит, устав за долгий день, полный трудов. И вот появляется третий, гасит поредевшие и поблекшие звезды. Свет Первых Утренних Лучей пронизывает верхушки деревьев и будит птиц. Откликаясь на призыв их тонких трелей и щебетанья, над Землей встает Заря. На полнеба разворачивает она свои светозарные цвета. Улыбаясь ровно и ласково, излучая надежду, она вдохновенно окрашивает в розовые тона облака и горы, замки и руины, луга и пожарища, заставляя иное окно бедной лачуги вспыхнуть золотом.
Миг в розовом свете. Мир в розовом свете. Этот свет смывает остывшие остатки прошлого дня и дарит новое начало, новую возможность – возможность чего, каждый решает сам. Он освящает путь в новый день. Земля открывает глаза и вбирает в себя этот свет. Она – родящая, кормящая, взращивающая и лелеющая – знает, что «мир в розовом свете» это не глупость и не удел слепца, это дар свыше, это живая вода и источник новых сил, стремлений и веры.
Земля пьёт свежую росу, и на губах ее появляется тихая улыбка. Она собирает в ладони сверкащие прозрачные капли и подносит к лицу. В ее глазах искрится радость. Ее взгляд касается каждого Солнечного Луча. Она знает и любит их всех. Они – вестники Солнца, несущие ей его послания.
Перед ней новый день. Она еще не сделала первый шаг, но уже готова его сделать, и не один. Еще миг и она устремится вперед – легкой, утренней, окрыленной походкой. Ведь день разливается как песня перед тем, кто берет из рук Рассвета свежие силы и частички доброй вечной красоты. Она приняла дар Утра, и ей все подвластно. Может быть, сегодня она научит еще нескольких своих детей тому, что такое Утро, что оно несет и как его нужно встречать.

Идея храма

Идея храма развивалась веками. Возникла она из стремления человека к красоте – это ее родная мать. Отец – все культурно-эстетические традиции человечества, взятые как единое целое. Она была вскормлена осознанием красоты и совершенства этого мира, его природных форм. Идея – живая, она растет, изменяется, впитывает новое, совершенствуется. Ее связи с миром нерушимы, и все же она несколько не от мира сего, если брать его конкретное воплощение в определенном месте и времени. Она берет свои истоки в мире и выкристаллизовывается в форме нигде в мире не встречающейся, поскольку ему чужды абсолютные вещи. Идея храма – это квинтэссенция красоты и эстетики, сам храм – реализация идеи. И все же храм не абсолютное воплощение красоты, скорее, максимальное к нему приближение. Он все-таки часть мира, где нет предела совершенству. В этом же заключена и вечная жизнь храма, по крайней мере, в идее. Стремление подойти к чистым формам прекрасного все ближе и ближе – сердце храма, не позволяющее ему остановиться в своем развитии, а значит поддерживающее в нем жизнь (остановка – смерть, в силу устройства этого мира).
Итак, храм – живой. Его душа – служительницы храма, они несут в себе его идею, прошлое, настоящее и будущее. Без них идея абстрактна, не выражена даже в словах или образах. Они несут идею миру, они – ее дарят в самых различных ее проявлениях, они – дарительницы. В силу того, что им больше дано уже при рождении, их извечное призвание – приумножить это и отдать миру. Дар – высшая цель храма, без нее он – ненужный осколок, не органичный этому миру. Дар чего? Это определяется сутью храма. Дар красоты, которая может быть разной. Именно в разнообразии образов красоты и уровней ее существования состоит широта, и даже необъятность, жизни храма. Красота формы, линии, звука, запаха, движения, мысли, слова, чувства и даже впечатления – все это частички храма, которые он дарит руками своих служительниц тем, кто этого ищет, тем, кто за этим приходит, а также тем, кто об этом даже никогда не думал. Красота многообразна, и каждому человеку находится свой дар. Высшее искусство служительницы, к которому она стремится всю свою жизнь, угадать, какой дар нужен человеку, и суметь его преподнести.

Образ храма

Храм – белый и потому вбирает в себя все радужные цвета, из которых ни один не может быть признан прекраснее другого. К тому же белый цвет извечно был символом высокого и доброго начал (за некоторыми исключениями). И еще он белый – как чистый лист, на котором яснее видны письмена прекрасного. В убранстве храма будут и яркие линии, а преобладание белого придаст им особую значимость, ими будут подчеркнуты лучшие образы, которые взгляд пришедшего не должен обойти. Какими будут эти яркие детали – решать служительницам. Единственное, что в них с необходимостью должно присутствовать – это символизм, может быть глубокий, а может быть и нет.
Всего служительниц четверо. И как все они вместе составляют душу храма, так же руками всех четверых создается его материальный образ. На каждой из служительниц лежит обустройство одного из помещений храма. Они свободны в выборе деталей убранства, которые создают согласно своим предпочтениям в творчестве. Т.е. у каждой есть своя часть, где ее слово решающее. Эта часть станет также ее лептой в создании храма. Соблюдены должны быть только основные принципы, неизменные для всего храма: красота, таинственность, лаконичность и выдержанность стиля. Несмотря на то, что храм может включать лучшие элементы культур всех времен и народов, его эклектичность должна быть гармоничной. Гармония – должна быть во всем: в убранстве храма, в одеждах служительницы (по стилю они должны соответствовать той части храма, которую она представляет), в ее речи и поведении, в ритуалах и празднествах, во взаимоотношениях служительниц (их расхождение гибельно для существования храма).
Итак, за каждой из служительниц – один из залов храма: Зал утра, Зал дня, Зал вечера и Зал ночи. У каждого из них свой характер и свои особенности, то же можно сказать и о служительницах, неразрывно связанных со своей частью храма и со своим временем дня. Свое время служительница выбирает по своим духовным склонностям. Храм не однороден, но его целостность этим только дополняется (день и ночь имеют разный лик, но не нарушают гармонии течения времени в сутках, только оживляют его; однотонность – скучна).
Кроме четырех залов, у храма есть два алтаря – посвященных одному и тому же (красоте), но противоположных по характеру. Они представляют как бы два полюса красоты. Северный алтарь – святилище красоты возвышенной, легкой, изящной, иногда даже едва уловимой, красоты светящейся изнутри, красоты доброй и утешающей, зовущей подняться до вершин и устремиться в небо. Северный алтарь излучает приглушенный чудесный свет, проникающий в душу. Южный алтарь – святилище красоты земной, жизненной, даже несколько животной, очевидной даже слепцу, поражающей, слепящей глаза, красоты гордой и не оказывающей снисхождения слабым или Читать далее...

Белый Храм – странное дитя этого мира. Он – тоже путь, но не вымощенный кирпичиками долга и традиции, а раз и навсегда указанный вектором полета души.
Храм Пронизанный Светом – он посвящен Красоте и Гармонии. Он призван воплотить их, чтобы затем дарить всякому приходящему. Дар – это смысл существования Храма, а служительниц его зовут Дарительницами.
Храм Прекрасного – свои истоки он берет во всем, что есть в мире красивого: в природе, в творениях рук человеческих, в неуловимых видениях и в душах людей. Именно поэтому пути живущих в этом мире редко обходят Храм. И когда ты придешь к нему, он будет тебя ждать и будет тебе рад. Никто не знает, что человек оставит в Храме и что унесет с собой, но в этой встрече всегда присутствует надежда заполнить еще не занятую часть себя тем лучшим, что есть в этом мире.
Далекий Храм – человеческим будням он не принадлежит, но им принадлежат его дары. Это не место паломничества и не церковь. Это место, куда человек приходит, может, всего раз в жизни, а потом несет сквозь нее то, что сумел взять с собой. Нужно угадать тот момент, когда встреча с Храмом станет необходимой. И чем вернее будет догадка, тем ценнее полученный дар.
Храм Чистой Идеи – его извечная цель – сияние абсолютной Красоты и Гармонии. Он живет и стремится к этому беспредельному идеалу, олицетворяя его настолько, насколько мир здесь и сейчас позволяет ему.
Итак, Храм живет, пьет утреннюю росу, дышит солнечным светом ясного дня, слушает соловьиные трели летних сумерек, разгадывает звездные письмена ночи. Его глаза не смыкаются ни на минуту. Он всегда открыт красоте, он всегда открыт приходящим. Он многолик, вбирая всевозможные радужные частички Красоты и рождая белый цвет, как символ гармоничного их соединения.

Я когда-то играла в ролевые игры. Это прошлое мне очень дорого. Я не погрузилась в них так, как удалось некоторым другим. И только один раз за все годы на этом богатейшем поле для фантазии и творчества я создала что-то свое. Это был Белый Храм. Игра называлась "Неведомые земли". В основе не лежала никакая книга, как зачастую бывает. Миры создавались нами. Мой был "мир пути". И в нем была очень важная часть, заполнить которую выпало мне. Я нашла еще семерых и мы создали наш Белый Храм.
Трудно что-то о нем понять, не зная про мир пути, но я пока хочу рассказать только про него.

Мне исполнилось тридцать в прошлом году. Первый раз за свою сознательную жизнь я ощутила некий рубеж, я поменялась, и перемены эти глубокие. Никогда раньше я не могла сказать, что стала другой. Теперь стала. Не во всем, но в чем-то. Менее трепетная, менее ранимая, более выносливая, более уверенная, более откровенная, более смелая. Вижу и принимаю то, что раньше видеть до боли не хотелось. Я гораздо меньше даю авансов будущему: все таково, каким я вижу это сейчас, а не таково, каким могло бы стать. Больше не боюсь нелестных оценок - ни своих, ни чужих, ни о себе, ни об окружающем. Эту перемену можно, пожалуй, назвать разочарованием, но оно не грустное - просто некий налет чувств на мировосприятии снят. Я чувствую себя вольнее. Сомнения отступили. Мир не стал хуже или некрасивее, он так же прекрасен, как и был, и так же чудесен. Но я - другая, больше нисколько не осталось юного очарования, ни во внешности, ни в чувствах, ни в мыслях. Я оставляю за собой право думать так, как я думаю, чувствовать так, как чувствую, и быть такой, какая есть. Может, так выглядит взросление, которое во мне так хотела увидеть мама, но не успела. Я созрела? - Кажется, да. Цветы облетели, на ветках наливаются плоды: много ли, сладки ли - скажу, когда урожай будет собран - это еще не скоро )

Бывают хорошие годы - счастливые, как 2009, когда я носила и родила Наденьку, когда была наша свадьба. Бывают плохие годы, как 2006, когда болела и умерла мама. Бывают годы - ничего особенного. А этот 2011 был очень разным. Он ударил очень больно и одарил щедро.
Прощай! я прощаю тебя за зло, я буду хранить твой дар - мое место на Земле: на Большом Лугу в долине реки, по Левитана до Айвазовского, и еще с задней калиткой на Репина. Спасибо!

Это - самый терпеливый из всех моих когда-либо бывших дневников. Бумажный, наверное, уже бы забросился окончательно. А этот - вон терпит. Кажется, пора его вознаградить. Попробую вернуться еще раз. Захотелось. Только время не могу на него никак выбрать. Днем - хлопот полон рот, а после десяти, когда ребенок укладывается - уже никаких мыслей. Все, побежала, пока моя хулиганка не выпотрошила окончательно очередной шкаф.