Это цитата сообщения
Xek Оригинальное сообщение
[340x255]
Стоик, который не устоял
Автор: Тимур Щукин
Раздел: Имена
Журнал: № 2 (февраль) 2013
Александр Башлачёв (СашБаш) погиб 25 лет назад — 17 февраля 1988 года. За свою короткую жизнь он создал около 60 песен. Совсем немного. Но никто не будет спорить, что эти песни — лучшее, что дала миру русская рок-поэзия. Все (или почти все) аудио- и видеоматериалы изданы, опубликованы воспоминания о поэте, интервью, черновики и даже дипломная работа Башлачёва. Мы же хотим навести фокус на мировоззренческую, богословскую суть его творчества.
Небо с общину
Основное настроение поэтических текстов Александра Башлачёва — тревога. Смятение, неопределенность окрашивает все, о чем он берется говорить. Проще всего это объяснить исторической ситуацией, тем социальным распадом, следы которого особенно ясно проступали в середине 1980‑х годов. Башлачёв действительно историчен. В некоторых смешных и страшных песнях он точно описывает позднесоветский абсурд. В некоторых показывает его генезис. Внятно противопоставляет государственно-советское, как нечто злое, но активное, и этнически-русское, как светлое, но пассивное. Россия, считает поэт, была в буквальном смысле изнасилована коммунистами, которые предстают в его песнях карикатурными полулюдьми-получертями. Самый жуткий, отталкивающий персонаж СашБаша — обобщенный советский начальник Егор Ермолаевич. Он сидит в грязи, ест и пьет грязь, весь мир вокруг себя превращает в эту субстанцию. Его судьба — торжество бесов, выгодно обменявших свои «стеклянные бусы» на духовное золото: «Дорогой Егор Ермолаевич…/ износил ты душу/ до полных дыр,/ так возьмешь за то дорогой мундир». Потом иллюзия исчезает, — Егору остается только повеситься. Заканчивается песня так: «Мы сидим, не спим./ Пьем шампанское./ Пьем мы за любовь/ за гражданскую». Концовка пародирует «Красный треугольник» любимого Башлачёвым Александра Галича: «Она выпила „дюрсо“, а я „перцовую“/ За советскую семью, образцовую!» Галич иронизирует над «совком», социальные скрепы которого все же кажутся ему реальными и живыми. Башлачёв видит в них только бесовщину и морок.
Неестественная двойственность социальной вертикали (сверху «злые коммунисты», снизу «честные, хорошие» русские люди) порождает разлад общественной горизонтали: «Гадами ползут времена, где всяк себе голова». Результат — то, что поэт назвал «временем колокольчиков», ситуация, в которой уже нет «большого колокола» русской культуры, но есть множество достойных любви и способных любить индивидуальностей. Пристально смотрит Башлачёв в тот самый живой корень русского этноса, который не смогли задушить большевики. Национализм поэта трогателен, он готов любить своих соплеменников даже «неумытых, да бытом пробитых, да потом пропитых». В соединении с этой потаенной Россией он и видит смысл любой жизни и своего поэтичес-кого ремесла. Очень важный для Башлачёва образ: человек, подобно зерну, должен быть перемолот, превращен в тесто, а затем в хлеб, которым насытятся все — ближние и дальние. Конечная цель — идеальная человеческая общность. Чувство этой эсхатологичес-кой перспективы у Башлачёва присутствует постоянно, но именно как неясная, не отрефлексированная интуиция: «Молнию замолви, благослови!/ Кто бы нас не пас худом ли, добром,/ Вечный пост, умойся в моей любви!/ Небо с общину. Все небо с общину./ Мы празднуем первый гром!»
Восьмой круг лада
Но неизбывная тревога башлачёвских стихов коренится не только в переживаниях окружающей социальной действительности, но и в осмыслении изначального, глубинного устройства психического мира личности. В некоторых текстах остро переживается разрыв с детским восприятием жизни. Например, восемь из девяти строф «Рожественской [песни]» — это стилизация дореволюционного описания традиционных семейных праздничных развлечений. Но последняя строфа «То-то будет хорошо!/ Смеху будет много./ Спите, дети. Я пошел./ Скатертью тревога…» превращает ее в песню самоубийцы, или, по крайней мере, человека крайне депрессивного, не способного разделить наив-ную праздничную радость. Конечно, в этой песне есть и тоска по ушедшему до-советскому миру. Где, скажите, в родном Череповце или в Ленинграде мог СашБаш увидеть рождественские забавы? Он как бы подсматривает в щелочку за уже чужой для него реальностью, а потом вновь окунается в ненавистную советскую действительность… Главный посыл, однако, в другом: как ни прекрасна иллюзия детства, наступает момент, когда душа «просыпается».
Это пробуждение одновременно и мучает, и делает человека человеком. Для Башлачёва душевный разлад — болезнь, но болезнь, свидетельствующая о жизнеспособности и творческой активности души («Я проклят собой/ Oсиновым клином живое, живое, живое восстало в груди/ Все в царапинах да в бубенцах/Имеющий душу да дышит»). Поэт доводит эту мысль до
Читать далее...