наглая харя тов. Пыльного... "Обломов в домашнем интерьере и драном халате"... бойтесь, паства.
[600x800]

отдельно это творение бездарности Гришкевича... серебро мягкое, длина второй фаланги мне не подходит)) кретин ты, Андрей! продолжай делать кинжалы!!))
[700x525]

наперсть, печатка пастора-лютеранина, перстень культа Ленглассы... ну как раньше... аллилуйя...
[700x525]

любимый шлем.))
[700x525]

ожидание приговора (28-0905_18:38:12)

И свидятся небо с землею,
Притянутые струнами ливней,
Холодной водой дождевою,
Прелой листвой, перегноем,
Пожухшей мертвой травою,
Осенью полнится жизнь моя.

И окна восточных фасадов
Не раз еще вспыхнут восходом.
Водой дождевою, хладной,
Агонией гроз негаданных,
И вечно краплеными картами –
Осенью полнятся годы.

Но… выше, над храмом, выше!
Выше над городом, звери!
В предгрозовое затишье,
В сияние новой веры!
Запомнил я ваши лица,
Сквозь дымку, несомую мукой!
Звезды вонзились в глазницы,
Как гвозди – в раскрытые руки!
Как гвозди… Терпи же, ни звука…
Беззвучно.
Как столп мира,
Как земная ось,
Над города грязными кручами,
Над Иерусалимом, старым и сирым,
Над темными водами Стикса,
Кости – как гвозди, Гвоздь – словно кость.
И рядом, так же – над городом,
В роще иссохших олив,
Петлю затянув гордо,
Глаза смиренно прикрыв,
Разведя руки смиренно,
Над обрывом, сам себе Судия,
Завис, как при вознесении,
Иуда, Иуда, Иуда….

Захлебывалась криком ночь,
И мир был - болю, боль - проклятьем,
Нависли крыш московских скаты
Над разумом моим во хладном одиночестве

загривка шерсть подпалена,
и когти стесаны.
ты подойди, поближе, человек...
И посмотри в глаза мои..
Что, холодок по коже?
Я стар, но жив. и зубы есть пока что,
И кровь испить готов я, кровь пролить!
За ту, что мне дороже мира и души, готов я каждому
Вгрызаться в горло. Что ж уж там.. стреляй...

… (23-0905_20:00:07)

Сказала ты, что будем вместе мы лишь в снах моих,
Но, сон – забытье, снов не вижу вовсе.
И как, скажи, прожить мне эту осень,
Когда лишений
Череда стучится в двери,
А я лишь тщетно жажду обрести хоть сны?!

И что в час волка злобно шепчут звезды в вышине, я не смекну:
Усталости ведут опять на грань забытья,
Черчу, черчу богов и духов лица,
Когда лишений
Немая череда стоит за дверью,
Черчу ногтями по оконному стеклу.

Но буду нем я. Телефон молчит.
Вокруг лишь пыль и прах, и сумрака тенета…
И улыбнусь я сухо, чуть заметно,
Когда лишения
Толпою алчной и тупой ворвутся в двери!
Я буду нем. Пусть подойдут поближе,
Узнают, что из тенет ночи трон мой свит,
Что больше них я алчу испить жизни,
И есть еще клыки и когти… В добрый путь!
Вперед же, гости, дверь открыта!
По одному,
Смелее, заходите,
На жертвенный алтарь к престолу Моему!
Я буду нем. Тебя не призову,
Иначе силы мне изменят в этой ночи,
Ведь если ты придешь, то, значит, точно
Придется выжить мне, когда лишенья
Затопят трон мой, ворвавшись в эти двери!
А так, пускай придут.
На жертвенный алтарь, к престолу Моему.

Телефон молчит.
Из тенет мрака свит твой силуэт,
Нет ожидания – дверей ведь тоже нет,
Но телефон молчит.
Аминь, и приде
На жертвенный алтарь, к престолу Моему.

первый гвоздь (22-0905_23:37:10)

Если хочешь забыть о прошлом,
Закопай его прямо здесь –
На пустынных пляжах свинцовых,
В холодном и алчном песке.
Если хочешь проститься с прошлым,
Дождись ущербной луны,
И в предрассветный час волчий, тревожный,
На нем петлю затяни
Из колючего лунного света,
Под смех старых далеких звезд,
Что века и тысячелетия –
Зрители наших будней и грез.
Если хочешь убить в себе прошлое,
Разведи из газет костер,
Сожги его вместе с историей
Века, что был и прошел!
Если хочешь, выстрели в голову,
Хочешь – пусти ему кровь!
Прошлому, пустому, бестолковому,
Молотком переломай ты кости!

Первый гвоздь – в длань левую, сжатую,
Гвоздь второй – в правую длань!
Поднимайте меня, проклятые,
Ближе к небу, над храмом, над храмом!
Третий гвоздь – через ноги и в дерево,
Ржавым копием – пустить кровь,
Эй внизу, особо верующие,
Проверьте, как держатся гвозди!
А быть может, я не прикованный?!
А быть может, все лишь дурман?!
Как сойду с креста по ваши головы,
Собирать кровавую дань!
Как сойду с креста с косой ржавою,
Алчный крови, разгневанный Бог,
Вы падете ниц моей жатвою,
Агнцы жалкие, кроткие!
И скажу я тогда, Иерусалима народ,
Вонзая лезвие в ваших шей плоть,
Молитесь, вы жаждали встречи со мной.
Беспощаден я, я – Господь.
Молитесь, вы ждали чуда.
Чудодеец я, я – Господь!
Возопите! Это День Судный!
Судия я, я – Господь!
Ниц, свиньи, ниц! На колени!
Лорд ваш я, я – Господь!
Не будет, глупцы, спасенья…

…В руку левую – первый гвоздь….

медь (22-0905_22:09:50)

Я бедняк, скудна земля моя,
Что ж в жертву дать могу тебе, мой ангел?
Воды ль из родника, которая, струясь
Потоком хладным, себе пути пробила через скалы?
Или муки с полей моих?
Но нет, зачем… Зачем твой оскорблять мукой мне вкус…
Вина ль из погребов налить?!
Нет, ангел, дом мой пуст…
Возьми кольцо, хоть медь, не злато это… стой!
Возьми, но потерять не смей…
Хоть беден я, но на своей земле – король,
А медь моей земли – здесь злато королей!
Ступай ты осторожно, ангел!
Тебе я путь своими снами выстелю,
Они одни – сокровища мои, я умоляю,
Ступай легко, ты идешь по грезам и мыслям!
Ступай, мой ангел, и вниз – не брось ты взгляд!
Смотри на небо, к небу устремись!
Не надо видеть, как хлеба горят
И рушатся опоры моей земли!
Не надо видеть, как на тех следах,
Где прикоснулись к снам моим твои лучезарные ноги,
Лишь пепел и огонь – обрывки сна,
Тебе домой я выложил дорогу!
Ступай легко, я жертву заплатил…
Ступай легко ты, солнцекрылый ангел!
Я жил прикосновеньем твоих крыл,
И мир свой отдал за тебя! Ступай же!

Но лишь одно смущает разум мой,
Коробит душу в этот день осенний:
Возможно как, скажи, Господь, такое –
От крыльев ангелов – и то бывают тени?!

распахивая церковные двери (22-0905_01:04:52)

Распахивая церковные двери:
Первые выстрелы – в пастора.
Дружище, как славно ты говоришь о вере, но веруешь ли?!
Не ясно. Там разберутся. Не ясно.
Левая скамья первого ряда:
Семейство Фаррелл – улыбочку! Сейчас вылетит пуля!
Какие же вы все сегодня нарядные,
Давайте хором кровью побулькаете?!
Аллилуя, аллилуя,
Тут и господин молочник!
Тушей своей вы, боюсь, раздавите, падая, стулья.
Точно? Проверили. Точно! Точно. Точно попал.
Кто-то слева в галерее
Быстро ломанулся к двери!
Блин, как тир – бегут мишени!
Хомяки, другие звери!
Вы бегите порезвее!
И на стенах живописно
Висят ошметки чьих-то мыслей!
И пастор, гад, живой, ползет в конфессионал…
Исповедоваться хочешь сам, отче?! Точно в голову. Пастор снова упал.
Не жаль! Не жаль! Не жаль!
Он старую Библию продал за тридцать монет,
А новой все еще нет, нет, нет,
Нет Библии! Значит, чего, и Бога для нас нет?!
Первый ряд, скамья направо!
Здравствуй, Сара! Здравствуй, Клара!
Здравствуйте, другие дети!
Возрадуйтесь! Скоро у вас у каждого будет черный пластиковый пакетик!
Мальчик, отдай сюда сигарету.
Тебе выстрелом челюсть снесло, все равно курить уже нечем.
Вас всех засунут в холодильник, в холодильник,
Правда мило?! Мило, мило, мило.

Кто-то хочет позвонить?! И куда?! Шерифу?
Э…Да вон он, справа у стены… И, боюсь, звонка не слышит…
И не дышит…
И на стенах живописно
Развешано еще больше чьих-то мыслей!
Мозги стекают по алтарю,
Прими, Всевышний, жертву!
Хочешь, я как хор черн… афроамериканцев тебе молитвы спою?!
Прости, что?! А, шевеленье у двери?!!
Да успокойтесь вы там, охамели!
Что, Господи, ты спрашиваешь, за что я их так?!
Перечислить по каждому или скопом?
Ну, понимаешь… тут вчера был такой пустяк…
В одно из моих окон
Залетел воздушный шарик внучки нашего доктора,
Я пошел бить ему морду,
А он сказал, что у меня обнаружился рак легких.
Ну, так они все виноваты!!!!
Это все из-за того, что в прошлом году на дне города колбаса была какой-то зеленоватой….
Понимаешь, Боже?

сорок третий год (22-0905_01:22:12)

У Штирлица было хреновое чувство, что на него подозрительно косятся.
Штирлиц ехал по Берлину на розовом «кадди». 43й год. Ранняя осень.
Припарковавшись лихо у Рейхстага,
Он вышел в дождь в своих зеленых панталонах,
Пока закуривал, на сапоги нагадила какая-то фашистская дворняга,
Напевавшая шифровку из центра про дороги на кордонах.
Штирлиц догадался: кордоны на дорогах!
И позвонил из таксофона в Москву проверить догадку.
Тут в Рейхстаг влетел 737ой «Боинг», пилоты кричали «смерть безбожникам!»,
И война закончилась на полтора года раньше намеченного, что само по себе было как-то не очень логично и оттого неприятно.
Штирлиц уехал в Камбоджу, ошалев от подобной наглости,
И спился там, среди партизан.
А розовый «кадди», с пацификом на борту и кривой свастикой
Отправили в музей, как личный транспорт фюрера. Музей был в Рязани.
Тут из рощи вышел похмельный Сусанин и расстрелял из нагана станцию «МИР».
А всем сказали, что ее затопили планово. Вот и верь после этого правительству.
I know, why the children called him Ronnie frown -
When he pulled that gun from his pocket,
They all fall down, down, down!!!

Битца. горнолыжка (Узкое). а вот кто прыгает? не помню.)) но не я точно))
[630x600]

слева направо:
Груневич, Сомов (Фиши) и конечно же Ларинов (Стикман Ту) )))
[700x525]

Девалэ, Терри, Роуберг
[700x525]

жатва (20-0905_18:46:12)

Мне говорили, что близок конец,
Что День Судный придет, что Сатана есть,
Мне говорили.

Мне говорили, что наш мир плоск,
Что есть далеко на Востоке к солнцу хрустальный мост,
Мне говорили.

Мне говорили, что «не верим, смерти нет»,
Что не услышишь ты, гад, твой последний выстрел из пистолета,
Мне говорили.
А я молча шел сквозь версты, метры и мили,
К тишине ручьев, к тени минаретов,
К блаженным склепам, застывшим и стылым.

Мне говорили, что нет в мире Богов,
И гибли от Рока говорившие.
Мне говорили, что нельзя пить за упокой,
И сами пили как портовые нищие.

Мне говорили люди свои имена,
И проносились вверху сквозь века кометы!
Мне говорили, что я виноват,
Но увольте, вины нет в моем деле светлом.
Мне говорили, что я – лишь мираж,
Мне говорили, что слишком рано,
Меня просили дать еще час
Или хоть пять минут. Напрасно. Я пунктуален.
Меня просили: «нет, только не косой»,
А чем же еще приятель мой?!
В этот час ты колос на поле, колос созревший, прости. Смирно постой.

Вы называли меня жнецом, ублюдком, засранцем, Новым Мессией,
Я выше этих имен, не ищите сострадания в пустых глазницах!
Где-то ваши беззаботные дети
Находят бациллы сибирской язвы в красивом конверте!
Где-то задыхаются десятки от одной сигареты,
Где-то взрывают самих себя с криками «веруйте! Верьте!».
Если удобно, как раньше, зовите меня Смертью.

Мне говорили, что вечен мир,
Что достичь вечности они в силах,
Мне говорили!

Мне Фауст говорил, что у него сделка,
Смешно, право.
Что мне до ваших мелких
Сделок с лукавым?!
Мне говорили, что отомстят,
Что вернутся они из могилы.
Но я молчал, что отвечать…
Я молчал – коса за меня говорила.

шестой (17-0905_01:18:37)

Горите, горите, горите,
Осенние рваные листья!
В толпе, алчной, столикой,
Пропадают знакомые лица.
Небо, холодное, плоское –
Недосягаемо и высоко.
Складываются насмешливо звезды
В знаки Конца и Рока.
На перекрестке шести троп –
Твое имя начертано пеплом.
Сдувает ветер бренный серый порошок –
То сердце мое сгорело.
Костру топливом – строки и виски:
Недопитая четверть бутылки
И сумбурные, жалкие мысли
Горят яростно, горестно. Пылко.
И ветер колючий по коже –
Песком как колючей проволокой.
Складываются насмешливо звезды
В знаки Конца и Рока.
Пять из шести путей ложны –
Пять из шести гнезд пусты.
Стенают яростно звезды
С проклятой своей высоты.
Пять раз щелчок курка сух и тревожен,
Шестой – выигрышный, хоть и жестокий.
Сложились радостно звезды
В символ Конца. Символ Рока.

Фауст. Нимфетамин. (16-0905_19:49:12)

Когда-то мы касались с тобой звезд,
Теперь они смеются свысока
Над нами, проклятыми, ну, что же теперь, что ж,
Посмотрим, как сгорают в пламени века!
Когда-то желали мы все,
Весь мир к нашим грешным ногам,
И повернулось судьбы колесо –
Желаете власть? Извольте душу продать.
По рукам.
Подойди, мой друг, проверь,
Ради силы тьме открыли мы двери.
Хочешь фокус? Я – нет. Но открыта дверь,
И что мы? Марионетки без души и без веры?!
Кто я здесь, чтобы быть?
Каким алтарям кровь несут мои длани?!
Кто прядет моих дней черно-белую нить?!
Ответь, Мефистофель, засранец!!!

И на твоей могиле,
Я буду жрецом одиночества,
Быть может, я в силах
Призвать тебя ночью?
И однажды, во тьме,
В пустоте безнадежности,
На кресте из камней
Распятый, я услышу голос твой…
И Тьма вгрызается в душу снова!
Освобождает, открывает засовы!
Туннельное зрение, нервный тик брови –
Дар заката,
Нимфетамин.
Тьма кипит, подобно волков зову!
Одиночество – как жажда крови!
И к тебе лабиринты путей! Так по какому?
Куда же ты?!
Миражи. Нимфетамин.

За дверью – волков стаи, и в небесах – огонь,
Мир рушится вокруг нас с тобой.
Ну что же, Мефистофель, бес,
Спасай опять меня, владыку своего!
Да, что ж за наглый черт… ты здесь?! Ты здесь?!
Эй… и никого.

Аминь

твой звонок свяжет террористам руки (15-0905_00:18:51)

Кто-то мертв. Не я. И, в то же время,
Моею кровью обагрен паркет!
Здесь был звонок на телефон доверия –
О, ФСБ! Ну, здравствуйте, агент!
Пуля в голову, пуля в лицо –
Ты, засранец, сам террорист!
Пуля в голову, пуля в лицо –
Не звони ты нам, не звони!
А потом, свой труп убрав под стол,
Напоил я агента чаем.
Чай отравлен был: вкусно, козел?!
Чай отравлен был, чай был отравлен!
Агент весь посинел и скончался,
А потом линчевать меня вздумал,
Перекинул шнур через балку –
Заставил меня встать на стул он!
Пуля в голову, пуля в лицо –
Ты, засранец, сам террорист!
Пуля в голову, пуля в лицо –
Не звони ты нам, не звони!
И веревка стянула мне горло,
И умер я, второй раз за утро,
А потом мы с агентом поспорили,
Что и я его успешно линчую!
Проиграл мой гость нежданный
И с горя ушел, хлопнув дверью.
Мораль здесь для вас, обкуренные и пьяные:
НЕ ЗВОНИТЕ ПО ТЕЛЕФОНАМ ДОВЕРИЯ!

Пуля в голову, пуля в лицо –
Ты, засранец, сам террорист!
Пуля в голову, пуля в лицо –
Не звони ты нам, не звони!

Пуля в голову, пуля в лицо –
Ты, засранец, сам террорист!
Пуля в голову, пуля в лицо –
Не звони ты нам, не звони!

На каждого найдется пуля,
Да, на каждого найдется пуля,
На каждого найдется пуля,
На каждого найдется…

нам не хватило места в грузовике))) русских тянут наверх, к старту)

слева направо:

Артем Грек, ваш покорный слуга, Валера Семенов
[700x525]

фрирайд во Франции. ничего особенного
[600x800]