Еду я сегодня утром в автобусе на работу.
Туда мне, как известно, к семи - соответстно, дело происходит где-то без четверти. Общественный транспорт в это время, чего скрывать, переполнен - трудящиеся страны едут к своим первым сменам...
Обычно, когда автобус номер 3 подъезжает к моей остановке, он уже всегда укомплектован битком, а люди со скудной сексуальной жизнью получают очки к экспириенсу путем трения. Я иногда даже пропускаю автобус-другой, если не сильно опаздываю, - когда вижу, что девушкой из транспорта не выйду.
Так вот, еду я сегодня в ооочень переполненном автобусе, перед дверями. Стою одной ногой на ступеньке, другой практически не строю. В шею мне кто-то дышит, под мышкой чья-то голова шевелится. Еду, воздаю молитву святому Эшпедиту, чтобы меня волной прибило к высокому красивому брюнету, стоя спящему в трех женщинах от меня. Тут, перед въездом на каменный мост автобус наш останавливается и неосторожно открывает заднуюю дверь, в которую за каким-то хуем начинает ломиться бодрая латышская пенсионерка. Видно, что сил для игр у бабушки ой как много, поэтому ей похрен, что у моста по этому маршруту идет уже дохуя транспорта, ей присрался наш, переполненный.
Бабушка любит вызовы. Хорошая такая бабушка, крепкая. Гламурная даже.
Так вот, ломится она прямо на меня, и начинает, что характерно, меня пихать и при этом орать, чтобы ей дали место. Я по деликатности чувств пытаюсь по салону продвинуться, но так как это невозможно, остаюсь сохранять свой хрупкий баланс на том же месте и жалобно на бабушку смотрю: Мол, сука старая, ты что, не видишь, что тут широко улыбнуться негде?
Автобус в это время стоит, потому как дверей закрыть уже не может. В них бабушка застряла.
А бабушка начинает меня не просто пихать, но прямо рукой бить, сумкой в лицо тыкать, и лезет мне в объятья нагло так, крича по-латышски "Что ты тут встала, как памятник? Пусти меня пройти!".
Я очень не люблю, когда меня без спросу трогают чужие люди. Даже бабушки. Собсно, особенно бабушки. Почти так же сильно я не люблю, когда мне без брудершафта "тыкают". Поэтому смотрю я на нее строго и говорю по-русски, медленно и с чувством: "Мадам. Что Вы так кричите? Вы же умрете скоро. Я бы на Вашем месте не была такой агрессивной перед смертью".
Бабушка затыкается, охреневшими смотрит на меня и делает шаг назад, на улицу. Двери, наконец, закрываются и мы едем дальше по своим скорбным делам.