слууушайте, а в каком фильме герою на работе говорили, чтобы он улыбался, когда отвечает на звонки клиентов, потому что его улыбку слышно, а?
я же голову сломаю.

Слушать этот музыкальный файл

to be honest i really don't care.

утопив свою изящную, как статуэтки из испанского музея Дали, душу-распашонку в ванной с холодной водой, она очень хорошо понимала, что нынешняя её свобода почти максимально походит на ту, что долгими ночными размышлениями после очередной прочитанной книги выпестовывалась приторными мечтами по ровной поверхности чистого тетрадного листа.
она вымечтала себе мир, который попахивает погорелым театром, впрочем, может быть, это просто сигаретный дым - словом, что-то отвратительно ненастоящее.
мораль: или не выдумывать себе героев, или смириться с тем, что их реальная второсортность опасно заразительна.
увы и ах.

год назад, напичканный идеями благодетеля-праведника, этот трогательный идиот искренне думал, что хуже не бывает.
так и оказалось.
он верил до тех пор, пока его не объявили калекой и не вручили прошение о самоуничтожении. он пожал плечами и с блаженной улыбкой растворился в воздухе.

он очень хотел вернуться. он растерянно стучался в стеклянные двери, невидимый и едва уловимый, и, стоя на двух ногах, без прежней коляски, в развевающейся белой мантии (и где, чёрт возьми, он её достал?), приставлял к стеклу свои новые незамысловатые проекты, обозначенные полётом обгрызанного карандаша по обрывку мятой бумаги. иногда он даже умудрялся где-то добывать нотные листы, и рисовал на них. его возвращения ждали, но очевидного принято бояться, и его предпочитали не видеть.
никто и не видел его с 18 августа.

однажды, правда, кто-то самый старший из них открыл двери и впустил его в комнату с юго-западным ветром. они долго стояли рядом, и впустивший с серьёзным видом специалиста объяснял ему что-то, обращаясь, правда, к линолеуму, потому что его уже не мог видеть. с каждым словом он всё больше приглаживал на себе белую мантию и улыбался тому же линолеуму, стараясь установить между собой и собеседником хоть какой-то контакт. он слушал долгие потрясающе рациональные объяснения, не понимая из них ни слова, имея в себе только желание никуда больше отсюда не уходить - вот же он, исцелившийся, с новым рисунком, отдохнувший и свежий; он точно знал, что окончательность его ухода отсюда глупа и неправдоподобна, он точно знал, что очень скоро понадобится им, что без него не смогут. они же все ослепли, они не видят его, бедненькие, несчастненькие, как они могли сознательно обречь себя на это.
говоривший закончил выдержанной паузой и чётким, но неопределённым: "...потом".
он убежал, счастливый, как никогда.
он создал ровно 236 карандашных заготовок, и завтра, проснувшись, нарисует ещё одну.
наивный дурачок, он до сих пор вздрагивает от щекочущего уверенной надеждой "потом".

мы здесь только благодаря ему.

наибольшую точность в характеристике себя в последние дни приобрело слово говнистый.

ничего не изменилось, ведь так?

мой брат помнит такие вещи из заграничных экскурсий; я порой думаю, что он вырастет и станет Джамалем Маликом.
а ещё абсолютно потрясающе объяснять маме догматический смысл зайца пц в собственной жизни.
и мы с ней решили, что завтра я никуда не иду. подождёт.

беспартийный поэт всё поюётся на май, а он, изъиздевавшись в 2006-2007, вот уже второй год тщательно старается искупить вину, подталкивая к верным выводам и давая мастер-класс потрясающего хладнокровия.
но что же делать, если стал таким чертовски чувствительным и легко_поддающимся? не вставать же во весь рост с плакатом: "осторожнее на поворотах, друзья, я живой, я-могу-взорваться"?
но скоро всё это закончится, и я уеду.

я так и не научился кричать.

не видела ничего гениальнее "танцующей в темноте" аж с октября.

бесспорно, самое большое и частое разочарование меня-блоггера - читать дневник страшно умного мальчика и ровно на той стадии, когда брови сдвигаются от сквозной мысли: "ого как!", понять, что он девочка.

контраргумент, между словом, но так уж ли важно.
я не слушаю - за океаном вы слишком поёте.
и с тех пор, как с меня стало можно писать пейзажи,
Вы так нерешительно и беспримерно врёте.
просто сбой, прорвало, и рисунки на старом паркете,
запоздалый конвой, квинтэссенция черновиков.
что Вы, право, забудьте, они же всего только дети,
мы же тоже когда-то боялись чужих голосов.
мне хватило б одной; я зачем-то опять целых двадцать
на наручных часах распустились, хромая, цветы.

это значило бы, что пора им закончить смеяться,
это значило бы, что пора перейти на

красный свет, и когда я спасусь от этой трясучки -
подо мной поезда. и воздушные стайки проклятий
шлют в штанах облака
и просто несчастные тучки,
робкие мотыльки
и просто уставшие бляди.

утонуть-затопить. мне хватило бы собственной речи.
на ноль можно делить.
почти все аксиомы - побочны.

родилась чёрт-те где. но считается, что в Междуречье.
дальше - тьма. умерла, говорят,
в междустрочье.

майская зелень без дождя удивительно бесполезна. из неё нельзя черпнуть никакого вдохновения. вся эта "небесная голубизна", "лёгкие облачка", "цветущая вишня во дворе", все эти отжившие свой век "свежепокрашенные лавочки", "улыбающиеся прохожие", "разноцветные очки" утомительны, как комплименты Виталия Каманина.
я отключаю радио совсем не потому, что на бизнес-фм нет музыки и рассказывают про пожар на газопроводе и как скоро наступит дно кризиса. просто там постоянно говорят.
в храме вечером можно теперь услышать не только вызывающий пшик веника, но и телефонный звонок.
да-да, ток-шоу "god", вы в прямом эфире, что вы хотели, ах да, это вам обойдётся в, спасибо за заказ, то есть, с божьей помощью.
если я вырасту и перейду в католичество, у меня непременно будет дом в Европе и рядом такая своя церковка, какие вдоль чешских дорог, впрочем, я когда-то уже писала.
на западном фронте без перемен.
что ты знаешь об одиночестве?

а три года назад завтра, ну надо же.

я чихаю по восемь раз подряд и несу в дремоте какую-то чушь,
такого состояния не припомню за всю свою счастливую-недолгую,
вообще неуспокабелен, бросает в жар
и нервный смех от слова "черепашки".
в меня верят все, даже малоприятные люди полузнакомого характера
и соседи по подъезду.
а я.

в перерывах между неврозом мне снится книга.
нет, даже несколько книг. все они повествуют о разном, написаны совершенно разными людьми,
и я не помню сюжетной канвы ни одной из них.
они все объединены только лирическими отступлениями -
в каждой значительная доля повествования про человека из белого помещения с большим количеством дверей.
этот человек знает всё, о чём ты думаешь, пока читаешь книгу.
ничуть не стесняясь, он бросает тебе это в лицо, и в книге напечатаны твои собственные мысли в их точной последовательности и форме.
он будто знает о тебе всё, и живёт отдельно от автора.
и во время чтения ты оказываешься внутри этого белого лабиринта.
никто не знает, кто придумал белое помещение с всевидящим человеком, но это, несомненно, гениальная литературная находка.

твоя главная задача - обхитрить его.
всем очевидно, что на это способен только ты.
но человек из лабиринта только с улыбкой качает головой.

***

а вообще, глядя на афишу кукольного спектакля "карибские приключения" или как-то так, где рядом с Бабой-Ягой и Ильёй Муромцем нарисован Джек Воробей (впрочем, о том, что это он, можно догадаться только по подписи справа), я снова думаю о несостоятельности.

всё будет правильно. на этом построен мир.
хотя обычно в этих случаях я говорила - я тебя, сцуко, сделаю.
не могу же я подвести стольких, а. ну никак не могу.
материть 11:00-14:00.