Это цитата сообщения Наталия_Прошунина Оригинальное сообщение

Веселое кладбище.

[367x576]

 В румынских Карпатах, в небольшом селении, где проживает около 5.000 жителей, находится самое необычное в мире христианское кладбище - «Веселое кладбище» Сапанта (Sapanta).

По традиции, сложившейся в начале XX века, вместо торжественных надписей на надгробиях и крестах, памятники богато украшены яркой росписью в юмористическом стиле. На надгробиях изображаются портреты усопших и сценки из их жизни или рисунки, изображающий момент смерти покойного.

В тридцатых годах прошлого века жил в селе мастер Ион Петраш. Он был отличным мастером по дереву, а кроме того неплохо пел и сочинял стихи. Как резчик по дереву он занимался изготовлением надгробий, а как веселый и творческий человек он эти надгробия решил украсить какими-то жизненными сценами связанными с умершим человеком. После чего разукрашивал кресты самыми яркими красками и узорами (из которых больше всего ему нравилась жизнерадостная голубая краска). Он прекрасно знал своих односельчан, поэтому сопровождал каждое надгробие оригинальными стихами. Популярность подобных крестов росла из года в год, и вскоре соседи стали заказывать ему работы еще при жизни.

Петраш создал мастерскую и взял себе учеников, за сорок лет своей работы создал около 700 ярких памятников... Эпитафии на них - небольшие новеллы - примерно такие: "Здесь лежит моя теща. Если бы она прожила на год дольше, то здесь бы лежал я..." Или назидательного содержания: "Водка – это чистый яд. Она приносит слезы и мучения. И мне она поставила подножку, принесла смерть. Кому водка нравится, с тем случится то же самое. Я пил водку, с ней в руках и умер"

Надо ль говорить, что нынче он тоже похоронен на этом кладбище с таким же надгробием, а его последователи продолжают работать. Бродить кладбищенскими тропинками можно до бесконечности, несмотря на то, что само кладбище действительно деревенское, размером не более одного акра, каждый памятник на нем заслуживает пристального внимания. К сожалению нам доступна лишь половина его прелести, надгробные стихи на румынском естественно безо всякого перевода. Так что внимательно наблюдаем лишь картинки. В картинах отражена жизнь региона. Женщины нянчат детей и ткут, мужчины - пасут скот, валят деревья, но чаще всего застольничают. На каждом кресте можно расположить 1-2 картинки, которые и отображают всю твою жизнь. Невольно задумываешься, чтобы такого нарисовали на твоем кресте... Кладбище действительно веселое и оптимистическое, никаких печальных мыслей и дум  при его посещении не накатывает.

[699x490] 

Прогуляться по кладбищу

Есть такое место, ты знаешь,
Где не ходят мертвецы по хатам,
Не уводят своих жён к могилам,
Не целуют их губами ледяными.

Вот только там промокают ноги,
Вот только там я болею ангиной,
Вот только там нам хамят в трамваях,
И, знаешь, я туда не хочу.

Есть такое место, ты знаешь,
Где принцесс не крадут драконы,
Не запирают их ведьмы в башнях,
Не надевают на них жабью шкуру.

Вот только там плохо пахнет в лифтах,
Вот только там плохо пахнет воздух,
Вот только там плохо пахнут реки,
И, знаешь, я туда не хочу.

Есть такое место, ты знаешь,
Где детей не едят великаны,
Где не жарит их жадная ведьма,
Не таскает их волк из люльки.

Только там детей убивают люди,
Только там детей убивают дети,
Только там детей убивает голод,
Только там детей убивает пища,

И я туда совсем не хочу…

Зачем ты крадёшь мои кости? —
они не годятся на флейты,
они чересчур пока живы
и слишком их розов цвет.

Не станут их слушать крысы,
не будут они бояться,
а будут они смеяться
над слабостью губ твоих.

Не станут их слушать птицы —
ни голуби в белых перьях,
ни ласточки в чёрных платьях,
ни лебеди на пруду.

Их вой не подхватят кошки
на гулких сердитых крышах,
облитых — сметаной будто —
сиянием лунных щёк.

— Затем я краду твои кости,
что, только пока они живы,
их слушаться будет ветер
и золото волчьих глаз.

Глотаю кофе с мёдом. Листаю строчек стаи.
Пустая, как жалейка, кружится голова.
В колонку знобких будней ветра с утра сверстали
И слякоть на асфальте, и слоганов слова,
И скуку тусклых стёкол упрямого трамвая;
Но лужи — голубеют, и блеск витрин слепит.
На крыше капли кропко синкопу отбивают.
Ещё немного мёда — и кофе можно пить.

Порвались бусы — рассыпались песни,
Порвались песни — рассыпались грозы.
От идиом на листе занозы
И в горле зуд от трухи словесной.

Сгорели тучи — осыпались громом.
Свеча истаяла азбукой точек.
Иссохли губы от соли строчек
Из бочек старых с гнилым рассолом.

Воды б напиться — из гроз, исправно
Снизать бы рифмой звенящей бусы,
Связать запястья косой из русых
Прядей... а песни — растут, как травы.
[354x500]

На Масленицу ездили в посёлок под Подольском на гулянья, благо растеплилось. Нас туда массовик-затейник из местного ДК, приятель мой, зазвал на блины. Сначала просто на блины, потом попросил в костюмах, а потом и станцевать заодно.

Костюмы у нас были что надо. Не слишком аутентичные, зато очень расцыганистые. На мне было три юбки, два свитера и карпатская рубаха поверх (весило это всё дофига); до ДК я шла и ехала в распахнутой чёрной дублёнке. На голове, само собой, платок с розами. На Катьку мы надели толстые вязаные лосины поверх чулок, три юбки, водолазку, свитер, танцевальную блузку и мой жилет а-ля Карпаты; и ей на голову пришлось платок вязать, потому что холодно, а в шапке не цыганисто. Но колоритней всех выглядела Златка. Поверх тёплых колгот и бриджей у неё было две юбки; верхняя после неудачной стирки выглядела поношенной, но всё ещё колоритной. Сверху поверх майки с водолазкой она надела катькин чёрный свитер в блёстках и бегала, размахивая свисающими, слишком длинными рукавами. Пока ехали, Златка была в катькином же малиновом пальто с золотыми пуговицами, поверх которого был накинут взрослый фиолетовый жилет; на гуляньях пальто Злата скинула, но выглядела всё равно так, что рука сама к кошельку тянулась — то ли проверить присутствие, то ли дать копеечку. На голову ей тоже пришлось повязать платок, даже два — понизу тёплый, но неяркий, а сверху поярче, но летний. Бабушки со Златки млели нереально. Сочетание яркой одежды не по размеру, смуглого (особенно по контрасту с белым платочком и окружающими розово-белыми детьми) личика и типичных манер (кто видел Златку в жизни, тот поймёт) вызывали к жизни яркие воспоминания о нашествиях молдавских цыган в советские города. Бабушки пускали слезу, тискали ребёнка и осыпали конфетами. Народ среднего возраста отнёсся к нашему участию в гуляниях со сдержанным любопытством. Дети одинаково балдели от всех троих, не имея советских гештальтов и потому реагируя на нашу внешность как на одинаково экзотичную. Одна девочка лет одиннадцати выражено южной внешности вообще с нас обомлела: она, оказывается, цыган в жизни не видела и думала, что это сказочные существа вроде Бабайки, которым отдают непослушных детей.
Другие «ряженые», девочки-подростки и хор из пенсионерок, отнеслись к нам очень доброжелательно. Мы приятно пообщались. Хористки очень похвалили, что мы будем танцевать наши, русские цыганские танцы, а то все сейчас танцуют всякие арабские, забывая о патриотизме.
Перед выступлением мы сидели в холле, и Злата вдруг заявила, что тоже потанцует — хотя и за день, и за час до того категорически отказывалась, мне еле удалось упросить её постоять-похлопать. Тут же, на месте, она стала прикидывать танец — сначала вот так, а потом крутилочка на полминутку-минутку. Стоявшие в холле мальчики-подростки от крутилочки обалдели и громко выразили свой восторг. Вдохновившись, Злата показала им крутилочку ещё раз и ещё, всё увеличивая время кручения. Один из мальчиков пробовал повторить, но выдохся на повороте десятом-одиннадцатом и зауважал Злату ещё больше. Всё бы хорошо, но на «сцену» в результате обкрутившаяся Злата вышла уже пошатываясь, спутала угол, в котором должна была стоять, а потом, когда я выпустила её в центр, вяло сделала два движения ногами и полминуты обморочно повертелась — короче, по сравнению с тем, что было в холле, эффект сильно смазался. Я, впрочем, тоже не сказать, чтобы блистала, в десяти килограммах одежды, но очень старалась и у пожилых людей вызвала бурные аплодисменты. Зато «гадать» к нам потом сбегались не только пожилые, но и вообще люди всех возрастов. Катя то и дело пыталась тоже «гадать», но всё время терялась в самый ответственный момент. Впрочем, к её чести, она не бросала всё сразу, а пыталась снова и снова.
Поскольку одеты мы были хитро, нас то и дело спрашивали, не замёрзли ли мы — и особенно голошеея Златка в летнем на вид платочке. Одной женщине про Злату после такого вопроса какая-то бабушка сказала:

— Да ты чего, она же цыганка!

Ещё один дедушка подошёл ко мне погадать, позолотив руку десятью рублями. Эти десять рублей у него пытался отнять его приятель, уже несколько нетрезвый, взволнованно уговаривая:

— Вить, да она же обманет! Вить, да она же разведёт!

«Вите», заглянув в руку, я сообщила, что в двадцать-двадцать пять лет он перенёс серьёзную травму. Приятель отреагировал мгновенно:

— Ой! Не обманула! — и как-то разом успокоился.

Всю нагаданную мелочь и сладости мы сгружали Златке. В результате она постоянно бегала с конфетой за щекой, а когда мелочи набралось порядочно, побежала к продавцу шариков и потребовала надуть ей «самый красивый». После долгих переборов они с продавцом установили, что самый красивый — это с нарисованными сердечками и ангелочками. Злата довольно приняла шарик и отдала деньги. Пересчитывая их, продавец крикнул вслед:

— Эй, девочка! Тут два рубля лишние!
— Это вам на чай, — величественно сообщила девочка. Продавец выпал в осадок. А деньги всё-таки отдал — мне.

Вук всё время снимал что-нибудь и минут Читать далее...

Край бесконечных вьюг на груди зимы,
Край, где, куда ни плюнь и куда ни кинь -
Место найдётся правилу из тюрьмы,
Где только страсть и ярость сильней тоски -

Выбил меня, в рёбра вписав кастет,
Выпил меня всушь окоёмной синью,
Выжал меня, не глядя на юность лет,
Вылил меня в небо своё - России.

Пульс его бьётся где-то под языком,
Переплетаясь в горле с тяжёлым звоном
Пульса дорог - бескрайних, и чужаком
Смотрится после этого незаконным.
И ничего в них общего, кажется, нет -
Но от обоих мне дополна досталось
В вены того, от чего я теперь поэт,
Что их роднит - это тоска и ярость.

— О чём вы шептались ночью,
при свете чужих окон,
о чём вы шептались с братом,
ты мне расскажи, Лилит?

— Он мне рассказал сказку
о юном и дерзком цыгане,
который пришёл к невесте,
когда был гаджо убит.

— О чём вы шептались ночью,
под кружевом чёрных листьев,
о чём вы шептались с братом,
ты мне расскажи, Лилит?

— Он мне рассказал сказку,
в ней к мужу пришла цыганка,
когда свет луны гулкой
по улицам был разлит.

— О чём вы шептались ночью
весенней, под вой псиный,
о чём вы шептались с братом,
ты мне расскажи, Лилит?

— Он мне рассказал сказку,
о том, как придёт в гости
однажды такой же ночью,
под шорох ветвей ракит.

Вук ездил на сороковины в Тулу с братом. Стоят они на станции, пытаются выглядеть машину Вукова отчима, а там цыганки-гадалки. Вук так прикидывает - вроде плехановские. У него самого отец с плехановского табора - сейчас, впрочем, живёт в Дрездене. Но пол-табора с Вуком состоит в родстве.

И одна цыганка к Вуку цепляется:
- Давай, погадаю! Давай, погадаю!

Он отнекивается, отнекивается, и тут она выдвигает аргумент:

- Я тебе по-хорошему погадаю, потому что ты на мужа моего очень похож!

Вук так на неё смотрит и философически замечает:

- Так, может, он на меня не просто так похож?

Цыганка так посмотрела, смутилась и ушла.

И всё.

Подари мне луну медную,
словно бубен — тугую, звонкую;
я надену к ней юбку красную
и на площадь пойду плясать.

Подари мне ветра южные,
как дыханье степное, жаркие —
себе в косы вплету светлые
и на площадь пойду плясать.

Подари мне ручьи первые,
от еловых теней — чёрные;
нанижу их на руки смуглые
и на площадь пойду плясать.

Но ты прячешь луну бледную,
и ветра, и ручьи звонкие —
но достану я юбку красную
и на площадь уйду плясать.

Когда говорят "ты прекрасна",
я отвечаю "нет,
я ещё прекрасней",
и говорю при этом
чистую правду.

Когда говорят "ты надменна",
я усмехаюсь "нет,
я ещё надменней",
и в этом ответе тоже
нет и капли неправды.

Когда говорят "ум твой остр",
я несогласна "нет,
он ещё острее",
но только ещё скрываю,
что он не знает пощады.

Когда говорят "но ты смертна",
я замечаю "да,
я уже проверяла,
и чтоб вас утешить, открою,
что я ещё более смертна".

В окнах
небес
дрожали
слёзы,
ветки
цеплялись
за
облака,
вены
забыли
зиму,
прозу,
рифмы
просила
мысль-
строка.
На свадьбе
весенней
гуляла
свора,
и воздух
был
несказанно
хорош.
На улице,
ночью,
в четверть
второго,
поэт
посадил
поэта
на нож.

Зачем вы упали,
Лорка,
Зачем эти красные пятна на вашей рубашке?
Зачем это ветер поёт
Горько?
Падает прочь из колоды Таро — Башня.

Сыграй мне, Талош, на жёлтой скрипке,
Янтарной, сладкой, как свежий мёд,
Сыграй мне лето, сыграй улыбку -
Пускай твой чардаш собак уймёт...

Сыграй мне, Талош, на скрипке синей,
Как ночь над лесом и глубь реки,
Дрожаще-нежной, как лист осины -
И заржавеют от слёз курки...

Сыграй мне, Талош, на скрипке алой,
Горячной, дикой, сестре огня,
Опасно-жаркой и сладко-шалой -
Играй, не надо жалеть меня!

Но ты играешь на скрипке чёрной,
Глухой, как омут, слепой, как дождь,
Смычком тоску мне плетёшь узорно -
И тем надежду мою крадёшь...

Умер один из младших братьев моего мужа, Лёша. Сшибло поездом, когда переходил пути. Причём непохожи, что не успел перейти - его ушибло по касательной, черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью. Скорая увезла его в Подольск, там он через три часа и умер.

В Подольске мужу и другому брату, Антону, отдали мобилу Лёши, но само тело отказались выдавать без лёшиного паспорта. Где оный хранится - мы понятия не имеем, Лёша был с нами несколько месяцев в ссоре. Кроме того, сам Лёша в документах больницы значился как "неизвестный". Потом его перевели в климовский морг, причём уже под своим именем - фиг его знает, как идентифицировали, опознания не было. Мент, который по процедуре завёл дело, стал бычить, названивать Антону с угрозами, чтобы он принёс паспорт, чтобы можно было закрыть дело. Пацану и так несладко, тут ещё этот бычара... при чём официально он вообще не имел права ТРЕБОВАТЬ это, только спросить, возможно ли. Короче, козёл какой-то.
В морге послали в паспортный стол, в паспортном столе послали за бумажкой в морг, в морге не дали бумажку, потому то паспорта нету, и опять послали в паспортном столе, нувыпонели. Пришлось просто прибегнуть к третьей силе, не имеющей отношения к закону, даже, я бы сказала, наоборот. Тело выдали. Лёшу похоронили в Туле в могиле, купленной когда-то на будущее для матери его отца.

Муж это всё перенёс очень тяжело, а свекровь тем более. Она не в себе :( не в том смысле, что тронулась, но, в общем, вы понимаете, наверное.

Такие дела.

Только вернулась домой - танцевала :)