Падали листья, ветки хлестали ветер, собаки выли.
Старая бабка Варвара молилась на календарь.

Бабка Варвара давно и усердно готовит себя к могиле,
так, как готовились все её бабки встарь.
Вышита чёрным крестом рубаха из серо-седой холстины,
белый платок отложен на полку с таблетками от хвороб;
в грубый подол рубахи зашиты четыре пера воробьиных,
и у печи давно стоит домовина, по-современному то есть — гроб.

Старая бабка Варвара молилась, поклоны била.
Где-то неслось машинами и поездами её письмо:
правнучка Настя — писала — голубка моя белокрыла,
ты приезжай, не мешкай, чую, выходит мой срок этой зимой.

«Ты не грусти и не бойся, мы все там будем, Настасья,
дай тебе бог прожить столь же, сколь я жила,
только не так, как я, лучше в миру да согласьи.
Ты приезжай, смотри, двадцатого-то числа.»

Свечка коптила, ставни гремели глухо, дрожали стёкла.
Голенький клёныш у тына, тощий без листьев, дрог.
Злой и косматый, в медвежьей шкуре, с картинки блёклой
молча глядел на Варвару древний, забытый, суровый бог.

Словно стрела, не несётся песня —
Ведь, как известно,
Цыгане не знают стрел
(И не строят стел).
Наши песни — чёрные птицы,
Они темнолицы,
Их голос — ал,
Полёт их — шал.

Нет, мы не строим стел —
Как жаль.

Словно река, наша песня льётся,
В ней бьётся солнце
Дорог, этих пыльных кос,
Русел песен-слёз.
Нет, цыгане не строят стелы,
Не ставят стены,
Лишь голос — след
(Но голос — слеп) —

Одна только память слёз
И бед.

Карты врут очень горько и гадко,
Словно что-то себе замышляют:
Говорят, что меня расстреляют,
Что пора мне бежать без оглядки;
Будто в яме нас будет полсотни -
Мы сплетёмся бесстыже телами
И кровавыми дырами-ртами
Мы прильнём, как бомжи в подворотне,
В поцелуе нечистом и страшном
К меткам пуль и сапог друг на друге,
И холодные твёрдые руки
Будут сцеплены, как в рукопашной.

рисовано на работе между делом на обратной стороне рекламок :)

[320x227]

[320x227]

[320x228]

[320x228]

[320x227]

[320x230]

[320x227]

В моей клетке прутья —
Золотые струны.
На таких не много
Наиграешь песен.
Мне бы разогнуть их
Да сыграть на лунных,
Над рекой дороги
Под обрывом леса!
Мне бы только силы
В кружевные перья,
Мне бы только стали
В коготки-царапки —
Пела бы, не выла
В яму завечерья,
Да плясала с шалью
Чёрной моей бабки...
Льётся блеск латунный —
Надо мной глумится,
Злой тоскою крутит.
Отворите дверцу!
Разорвите струны!
Отпустите птицу!
Дайте
просто
прутик —
Натолкнуться
сердцем...

40 лет со дня объявления цыган нетерриториальной НАЦИЕЙ!!!

[показать]

[показать] [показать] [показать] [показать]

[показать] [показать] [показать] [показать]

[показать] [показать] [показать] [показать]

[показать] [показать] [показать]

...
[399x600]

с фотками

http://dir-for-live.livejournal.com/2407063.html
[640x480]

страшно бронхитичная

оживлять обстановку.
Оживила.
Фото обещают.

Как у царевны чертоги белы, да, белы, ровно крылья лебяжьи,
Будто пруды отражают полы с витражей голубые пейзажи.

У царевны во дворце
Ночевало солонце,
Ночевало, почивало,
С утра укочевало.

Как у царевны одежды красны, да, красны, будто зорьки румянец,
В одном рукаве сидят песни грустны, да упрятан в ином жаркий танец.

У царевны во обед
Сидел месяц - древний дед,
Как сидел он, всё гундел он,
Да вдвое похудел он.

Как у царевны косы темны, да, темны, словно зимние ночи,
Губы смешливы да очи сумны, непонятно, кричит аль хохочет.

У царевны в сундуке
Сапоги на каблуке,
Как наденешь, так запляшешь,
Да ведьму перепляшешь.

Как у царевны чертоги белы, да, белы, будто белые кости...

Одна девочка жила с папой, а мамы не было, потому что она пропала без вести. Папа целый день был на работе, только вечером приходил и приносил с собой красное печенье. Девочка его очень любила и всё съедала.

Однажда вечером девочка поднималась по лестнице из прихожей в свою комнату, и вдруг у неё порвались бусы. Они все просыпались между ступеньками вниз, и девочка полезла под лестницу их собирать. Долго собирала, пока папа не пришёл. Стал подниматься по лестнице, а девочка на него через ступеньки смотрит и вдруг видит, что у него вместо ног - копыта! Стало ей страшно, сидит тихонько и думает, что делать.

А папа походил наверху, позвал её, подумал, что её нет дома, и обратно спустился. Потом подошёл к стенку в прихожей, куда-то нажал, и вдруг кусок стены уехал, а за ним - лестница. Папа по этой лестнице спустился, а девочка тихонько на крыльцо вышла, дверь прикрыла и стала слушать. Услышала, что он снова в прихожую вышел и за собой закрыл, и тогда вошла, будто гуляла.

- А, пришла! - говорит папа. - Поздно ты сегодня! А я тебе в комнату красного печенья отнёс. Иди, поешь, а мне надо ещё по делам сходить.

И ушёл из дома. Тогда девочка подбежала, нажала на то же место на стенке в прихожей, и потайная дверь открылась. Стала девочка спускаться по ней, долго спускалась. Там оказался под их подвалом ещё подвал, и в нём на столах лежали мёртвые люди. И у всех была вскрыта голова и выскоблен мозг. И на самом крайнем столе возле головы мёртвого дядечки две тарелки, на одной фарш из мозгов, а на другой красное печенье налепленое.

Девочка ходила-ходила, смотрела-смотрела, вдруг слышит - сверху дверь хлопнула. Это папа вернулся и сразу увидел, что девочка нашла вход во второй подвал. И побежал по лестнице вниз. Бежит, а копыта стучат по ступенькам. Девочка испугалась, стала по подвалу бегать, искать, где спрятаться. Негде. Вдруг смотрит, на столе возле самой стены лежит её мёртвая мама. Тогда она между мамой и стеной влезла. Лежит и дрожит. Тут папа вбегает. Стал он её звать и уговаривать, что ничего не сделает, но она ему уже не поверила. Вот он стал вдоль столов идти и смотреть под столами. Уже совсем близко подошёл, под соседним столом смотрит, к ней спиной стоит. Девочка тогда схватила большой нож с другого стола и как всадит папе в спину! У него рёбра, как стеклянные, аж насквозь проломились, и нож с другого конца вышел, а сам он упал и умер.

Девочка вызвала милицию, и в том подвале нашли ещё и её настоящего папу, тоже мёртвого.

Розой упала багровая шаль
заката,
в окнах звеня древнейшей тревогой
крови.
Ночь начищает морозом свои
дукаты,
тучами сивыми пряча глаза
коровьи,
а за подол её держится кроха-
город,
вшивый машинами и от весны
чумазый.
Чем-то он ей, сопливый и мрачный,
дорог:
старый надела на ручку фонарь
от сглаза.

Жила в одном посёлке девочка. Была она пионерка. Вот как-то летом она гуляла и ушла далеко от дома. Вдруг видит - старая бабушка стоит над ямой, и так сильно наклонилась, что вот-вот упадёт. Девочка за неё испугалась и подбежала, чтобы от ямы оттащить. Схватила и ненароком в яму глянула. А там мёртвые младенчики ползают. Она на бабушку смотрит, а у неё глаза разные: один жёлтый, другой чёрный.

- Ты что, - говорит, - куда не надо лезешь?

Девочка хотела убежать, а её руки и ноги не слушаются. А бабка говорит:

- Ещё не хватало, чтобы ты всем разболтала. Выбирай, мне тебе язык резать или рот зашивать.

А девочка очень разных порезов боялась, и говорит:

- Лучше рот.

Бабка вытащила из кармана огромную иглу с толстой чёрной ниткой, стала рот девочке зашивать. То одну губу протыкает, то другую, пока весь не зашила.

- Всё, - говорит, - теперь иди.

Девочка прибежала домой и к папе. А папа ругается:

- Ты где так долго гуляла? Ты пионерка или кто?

Девочка ничего сказать не может, на рот показывает. А папа будто не видит ничего, ругается:

- Чего ты руками машешь? Отвечай, где гуляла!

В общем, он подумал, что она назло, надавал подзатыльников и в комнате её запер. Там девочка сообразила, схватила ножницы и к зеркалу: нитки разрезать. Смотрит, а никаких ниток нет. Пробует рот открыть - открывается. Пробует говорить - сразу губы слипаются и ничего не получается, только рот больно.

Родители ничего не понимали. Сначала думали, что она кривляется, даже били. Она плачет, ничего сказать не может. Тогда они подумали, что она заболела, показывали разным врачам. А врачи ничего не понимают. Тогда её заперли в комнате и никуда не выпускали, только в туалет и ванную водили, а еду ей туда приносили.

С отчаянья девочка себе даже губы хотела отрезать, но очень боялась порезов и не стала.

Вот она год так просидела, и стало ей однажды очень уж скучно, и она ночью, чтоб никто не заметил, в окно вылезла.

Пошла гулять. А фонарей в посёлке нет, темно, она заблудилась. Сначала в лесу оказалась, потом на пустыре, а на пустыре всё кочки да кочки, идёт и спотыкается. Вдруг она видит, что кочки шевелиться начали, и послышались голоса из-под земли:

- Кто это топчет наши косточки, кто по ним бегает?!

Тут девочка заметила, что возле каждой кочки по камню лежит или стоит, и каждый камень мхом зарос. Поняла она, что оказалась на кладбище, испугалась и побежала. Бежит, бежит, а кладбище не кончается, только кочки всё сильней шевелятся и голоса громче кричат. Тогда она за какой-то стоячий камень спряталась и села тихо, как мышка. Сидит, а голоса всё кричат, и она боится.

Вдруг видит, идёт какой-то человек. Смотрит, а это старая-старая цыганка, и в руке у неё довоенный фонарь на керосине. Сидит и не знает, бояться ей цыганки или нет. А цыганка её заметила, подошла и стала ругать:

- Как тебе не стыдно, такая сякая, человеческие кости топчешь, а сама небось пионерка!

Девочка руки сложила и к цыганке тянет: тётя, мол, не обижай, прости меня.

- Что руками трясёшь? Что ты тут делаешь? - спрашивает цыганка. Девочка только плачет и сильнее сложенными ручками трясёт. Тогда цыганка ей к лицу фонарь поднесла и говорит:

- Это кто же с тобой такое сделал? Подожди, сейчас я тебе рот разрежу.

Подносит ко рту палец - а на нём длиннющий кривой жёлтый ноготь - и ногтем этим чирк между губами. Девочке сначала больно, и чувствует, что будто кровь выступила вокруг рта, а потом она вдруг понимает, что от боли ойкнула! Голос вернулся!

Тогда она всё цыганке рассказала. Цыганка говорит:

- Это тебе сильно повезло, потому что та бабка детей убивает и ест. А те младенчики, что в яме, это кого нагулявшие девки задушили при рождении и под кустом бросили. Она собирает этих младенчиков и в яму относит. И им тоже даёт поесть мяса. Когда все другие дети у вас в посёлке кончатся, она и за тобой придёт.

Девочка спрашивает:

- Что же мне делать?

Цыганка говорит:

- Я вижу, ты, хоть и пионерка, а тебя твоя бабушка тайком окрестила. В шкатулке твоей мамы спрятан твой крестик, найди его и на шею повесь. Потом в одну руку возьми молотого перца, а в другую - ветку шиповника, только голыми руками, и иди с ними к яме. И не выпускай ни перца, ни ветки ни за что!

Ну и дальше научила её, что делать. Потом взяла за руку и к дому отвела. Девочка в окно залезла, обернулась, чтобы сказать спасибо, а цыганки уже нигде нет. Девочка испугалась, окно быстро закрыла, забралась под одеяло и до утра там пролежала.

Утром приходит мама с завтраком, а девочка ей говорит:

- Доброе утро!

Мама даже всё из рук выронила.

Днём девочка потихоньку зашла в родительскую комнату, нашла в маминой шкатулке маленький крестик и на шею повесила. В саду отломала ветку шиповника, а на кухне взяла перца, и пошла. Она идёт, одну руку шиповником жжёт, другую - от пота - перцем. Чем дальше, тем сильнее жжёт.

Пришла к яме, там старуха стоит, кидает красное мясо в яму. Девочка её окликнула. Бабка посмотрела и говорит:

- Придётся Читать далее...

Белый ангел шествует мимо,
Розы неся в руках.
Взор его плещет синим, синим,
Хлеба белей щека.

Белый ангел несёт свои крылья -
Сахарные клинки -
Белым душою, чьи губы - лиры
И голоса сладки.

Белый ангел! - фарфор и мрамор!
Пальцев прозрачный лёд
Нежного сердца исцелит раны.
Как твой высок полёт!

Наших слёз и домов убогих,
Тёмных солёных губ
Ты сторонишься, ведь в чёрной боли
Голос наш - трубно-груб...

Нет утешения чёрным душам,
Видно, и поделом -
Чёрной тоской чересчур иссушен
Чёрных сердец надлом.

Только и нас посещает ангел
В угольной мгле берлог,
Нас укрывает, как будто флагом,
Чёрным своим крылом -

Не защищая и не обещая
В мире ином наград,
Не утоляя сердец печали.
Просто как чёрный брат.

рассказанная падчерице

Город пищит углами: ищут поживу крысы,
Сына Луны, младенца с нежным жасмином щёк.
Делят углы ночные быстрые бисектрисы,
Льётся по колыбелькам серый крысиный шёлк.

Робко глядят с комодов толстые морды кошек.
Прячут хвосты собаки между мохнатых ног.
Поторопитесь, крысы! Бледный тимьян ладошек
Ждёт в катакомбах мокрых серый крысиный бог,

Скалит нетерпеливо мелкие злые зубки,
В темень таращит чутко, насторожив, усы,
Ждёт, рассыпаясь дрожью, будто с похмелья — кубка:
Скоро он будет рядом. Свет его сердца. Сын.

Это цитата сообщения Frousi Оригинальное сообщение

Без заголовка

Женщина, которая уходила по частям
Сначала она высыпала свой бисерный смех в круглую жестяную баночку из-под кинопленки и выслала почтой DHL на деревню дедушке. Потом сгребла в охапку душистые разноцветные сны и подарила одному хорошему человеку прямо на улице. Затем пошла на вокзал, сняла ячейку в камере хранения и оставила в ней до лучших времен свое желание в хрустящем пакете, перевязанном ленточкой. Настроения, которых был полон шкаф, сложила в сундук, аккуратно пересыпав нафталином, и оставила себе только одно, самое серое, дорожное. Настал черед привычек: каждая из них была помещена в стеклянный флакон с притертой пробкой, флаконы выставлены в кофр, изнутри обитый бархатом, а кофр забыт в парикмахерской. Она съела свою улыбку за завтраком, посыпав корицей, между ложкой творога и сдобной булочкой. Нерожденные поцелуи раскрошила из окна голубям. Сохранила голос на Диск 3,5 (А:) и выбросила черный пластиковый квадрат со скошенным уголком, не церемонясь, в мусоропровод. Свое легкое яблочное дыхание выпустила в воздушный шар и долго-долго смотрела, как он тает в вечернем небе. Потом присела на дорожку, молча, сонно, равнодушно. Закрыла глаза, вспыхнула белым и исчезла.

Если у вас дома есть женщина, посмотрите, может, она не вся.
(с)hrivelote