В то Рождество случилось настоящее чудо: ночью наконец-то посыпал снег.
К утру небо прояснилось и я решил спуститься к морю, чтобы сделать несколько автопортретов на зимнем пляже.

Есть вещи,
которые нельзя читать сразу
или одновременно. Или же вообще читать.
Например, свои письма,
отправленные ей в своё двадцатидвухлетие
в туманном городе с засохшими травами.

Она говорит: извини, я сожгла их
она говорит: не помню, что с ними стало – кажется, выбросила
она говорит: отъебись

Она возвращает мои бумажки в тридцать шесть,
я почти уже труп
выныриваю из тумана на той же улице, в другом городе
цепляюсь костяшками за листки в конверте
- Как холодно по эту сторону смерти

Произношу мысленно и скрываюсь в осени
она – в весне
Нас никогда и не было.
здесь

Энергетики (которые люди, а не напитки), отключив электричество в нашем районе на всю пятницу, разблокировали воспоминание о детстве, когда после сильных штормов и древопада, нам могли не давать света несколько дней, и готовить уроки (мне) и ужин (не мне) приходилось при свечах и керосиновой лампе.

Такое вот ламповое детство с привкусом моря.

А потом на нашей улочке поселился уважаемый человек и свет после различного рода катаклизмов стали давать мгновенно.

Морали у этой истории нет, есть только гирлянды на батарейках.

и завтра будет хороший

Вместе мы - почти пейзаж.
Вместе мы - совершенный никто.
Мне снится - мы в торговом центре, в кино. Идёт дым и что-то горит.
Теперь и не важно то, что было важно, но всё же - я имею воспоминания. Например,
мчащийся сквозь границы поезд, в котором окно. Луна. Станции, типа - "Молодечно" и "Минск". Кто-то выходит покурить,
но между - темнота. Между - мрак.
Полозкова читает "Никаких сирот", я дрожу двенадцать минут.
Я - живой.
А что есть у тебя?

У меня остались письма, фотографии, газеты, какие-то кусочки, буквы, обрывки разговоров - из всего этого я делаю карту. Наношу обломки картона на фанеру. Может быть лучше кричать что-то по ночам в пьяном угаре, срывая голос. Но я пью кофе, если наступает утро - ровно две чашки.

А если подумать, мы ещё легко отделались...

Ты оделась?

Поезда утра кофе кот монитор клавиатура календарь путешествие долгое-долгое память - есть забвение история - миф включить и выключить необыкновенная радость моя пена дней книжки малер редкий дождь частый дождь отпустил ночные животные просыпаются по ночам, вытягивают свои шеи и заглядывают в тёмные окна, лягушки продолжают квахотать

- Заводная Птица, напиши мне, если поедешь на Крит. Я люблю длинные-предлинные письма. Только никто мне не пишет.
- Напишу, - сказал я.

Туман всегда приходил с востока. Окутывал нас своей пеленой, клубился и кружил вместе с нами. Нежное покрывало. Молоко.

Мы были влюблённые, счастливые. Глупые. Смешные. Бродили по пляжу - часто. Читали умные книжки. Умели разговаривать. Умели молчать.

Делились на частицы. Оставались вместе и один на один с этим миром. Были сильными. Были слабыми. Писали письма друг дружке.

Туман приходил с востока. Мы были его пленниками. Перепрыгивали с камня на камень, вытряхивали песок из кроссовок. Ноги, намоченные набежавшей волной. Неожиданно. Крики птиц. Резкие. И всё вокруг такое искреннее, и мы - такие живые. Правда же?!

Ты, наверное, напишешь об этом в своём дневнике, вернувшись домой. Сразу же. И прочтёшь потом - через много лет.

Через много лет.

_весна_2010

Я говорю простым языком. Чтоб не выть.
Рад, что всё так. Так, как есть. Иногда захожу посмотреть твои фото. Не могу узнать мысли. Не вижу во сне и тебе не снюсь.
Осталось что-то размытое, как воспоминание о далёком лете, о детстве. Как фотокарточка со сбитым фокусом.
Мне это нравится.
Мы стареем как-то яростно. Сокрушительно. Этого не видно внутренне, но есть же зеркало. Мы - рушимся.
Я тоскую, что наполовину призрачный. Что мой стол пуст, пустынные его ящики, - и почтовые.
Радуюсь, что могу плакать над строчками, над её голосом.
Твой я не помню.
Собиратель хлама, мне ничего не осталось от тебя практически - материального. Ощутимого.

Я рад, что превращаюсь в руину. Потому что не думаю больше о смерти, как бы ни была б она притягательна.

Если бы вы могли вернуться в любой из дней, который вы уже прожили - что это был бы за день?
Опишите

Люблю это состояние, эти долгие прогулки - высадиться у метро на окраине города, чтобы неторопливо двигаться у центру, плутая по проспектам и улицам. Наблюдать, как меняется город. Следить на временем. Третье транспортное, Садовое. Лабиринты ходов с табличками "Обход ->" и "Проход запрещён", Патриаршие и Чистые, конструктивизм и модерн. Стереть ступни. Успеть к поезду - перрон Белорусского, путь 7.

Жить как будто в пол силы, пол сердца. Чувствовать наполовину. Так?

Эти люди не знают, что похожи на ангелов. Внутри них этот - свет. Это - тепло.

Нескончаемый апрель. Здесь всё уже расцвело и выжженные поля покрыты зелёным. А там ещё голые ветви, голые струны. Бессонные ночи - звёздные, звёздные. И тихо. Робкий утренний свет сменяется электрическим. И это - "граница, приготовьте транзитные визы и паспорта".

р р а р и п е а с в ы в ф ы ь у л к п у к п и у к п з х и е в с б ю н и е у ц с о п е т н в у ц х з щ и н ь б ш г
в к м а е ь х щ ъ ь е к у с у ь л б п е р е i а ч с м л э т н м к н б г н е к и е л н а с к н т и щ ь н м е и ь л г
п а б х н ь е д п а в с о л о п р а в а в п о щ ъ з б ю ш н а и н е у ц с в а д е т к с ж г э е т к ц т ш б г d е
ю г я ц ы к р е м к л г д ш г ж щ э ъ н h т р е н л д ш т р q и е л ь н г р е d н р н а в у м ю ж ш р э х ш о г
р н т р п ы ц у б ю д ш а с в ч х ъ ж щ л р м а в к т и е б ц ш щ ц т н и е я л ж к н т е л в ы э х ъ д h щ д
л ш ь б л о п а м п и р т ь ш и н б н п д ж э ш т о р о г о f н р н р п и т д д т в н р е е н т б д а и п и к а в
ы с м п ь о л б л о п р п а в в в с р т о л ш о р е в ы

не знаю как с помощью всего этого выразить всё что внутри
и что есть внутри
и что такое это внутри
но если мы ВНУТРИ состоим из частиц
то
частицы тебя есть и во мне и
весь мир в тебе есть тоже это ли не чудо

я думаю об этом целыми годами целыми днями и каждое мгновение и буквы не приходят мне на помощь потому что есть чувствовать
ч у в с т в о в а т ь
э т о т а к в н у т р и

**09

Вечером забегал Герман. Забрал Зенит, какие-то старые мои катушки. Оставил ролик киноплёнки, оставил какое-то чувство надежды и другие чувства...

Огромный лунный диск лениво выползает из-за соседней многоэтажки, я слежу за ним и делать в общем-то нечего. Пью много кофе. Читаю заброшенные дневники людей - незнакомых и разных. Смотрю старые фото. Вижу сны. Луна поднимается выше и переползает вправо. Будто бы её переносит гигантский небесный кран. По комнате бродят призраки. Призраки бродят внизу по улицам и крышам, не замечая друг друга. В лунном свете их лица - живые и меланхоличные.

Вроде бы уехать куда-нибудь к морю утренним экспрессом в одном вагоне с Северяниным, который мог в четверостишье уложить целую жизнь; со всех любящим Рыжим; с забытым Петруниным; с Цветаевой и её про/странными/ письмами. С Тихим и Вудман. И разрывался бы состав от щебета их голосов, и стояла бы тишина.

Т* на неделе передал Киев. Я проверил, шторки не светят, экспонометр в порядке. Заряжу завтра Kodak 1999, позавтракаю, выберусь туда, где рельсы и море. И сгоревшие поля. И вечная весна.