.


В часе езды от дома, но в таких саксонских дебрях, что побывать удалось только сейчас в этом легендарном замке, откуда при осаде войсками Фридриха Сварливого в XV веке женщины вынесли на плечах самое дорогое что у них было, а именно своих мужей. Да-да, всемирная история, банк "Империал".

Роберт Ванситтарт, британский дипломат. Из книги "Уроки моей жизни", 1943.

"Множество людей по прежнему потрясены, узнавая, что я придерживаюсь антинемецких взглядов. Каких ещё я должен бы придерживаться? Вся моя деятельность основывалась на этом принципе и в итоге он оказался верным. Немцы убили, запытали, покалечили, замучили голодом, ограбили, пожгли вдоволь в нашем печальном мире, чтобы мало-мальски здравый человек не осудил бы их. Когда немцы изменятся, я поменяю мнение о них. Я очень бы хотел увидеть как они изменятся, но наверное я умру не дождавшись. "

"Немцев искони учат, что у них в мире есть миссия. Сколько из нас взяло на себя труд подсчитать немецких пророков XIX столетия провозглашавших, что Германия в самом деле должна съесть все маленькие народы на закуску? Я изучил немецкое меню последнего столетия. Оно остается неизменным и включает в себя всё и вся - и под тем же соусом. Немецкая политика была ничем иным, как монотонным каннибализмом. Тут мы приходим к еще одному уроку моей жизни, выученному не без труда. Если немцы пишут воинственную книгу или произносят пламенную речь - это патриотично. Когда я её цитирую, это клевета."

"Причины мировых страданий многообразны, но есть одна главная причина. Это миф о двух Германиях. По словам наших доверчивых любителей, Германия их мечты всегда не за горами и вот-вот возьмет верх. Это ребячество привело целые поколения к гибели. Однако именно на этом дискредитированном мифе наши пропагандисты основывают свои измышления. Другая Германия не ждет за углом. Её нужно создать. Если мы будем цепляться за старое заблуждение, мы никогда не достигнем мира.

Йозеф Геббельс: (из дневника)

"Ванситтарт выпустил очередной пасквиль, который отлично подходит под нашу пропаганду. Этот Ванситтарт для нашей пропаганды на вес золота! После войны нужно будет поставить ему где-нибудь памятник с такой надписью - "Англичанину, который более всех послужил Германии во время войны." 24.04.1943"

"Теория двух Германий" была популярной особенно во время Первой и Второй мировых войн. Она провела различие между «Германией таких людей, как мы» и «Германией людей из партии войны» и имела последователей в основном во Франции и Англии, а затем и в самой Германии.
Особенно во время войны монолитный образ врага овладевал общественным сознанием стран-противниц Германии. В результате граждане-германофилы в соответствующих странах нуждались в объяснениях, поскольку их восхищение немецкими культурными ценностями рассматривалось общественностью как сочувствие врагу.
Во время Первой мировой войны теория двух Германий означала в политическом смысле «…разделение Веймара и Потсдама…», т.е. различие между культурно и милитаристски ориентированной Германией. В философском контексте теория двух Германий проводит различие «между позитивно понятой философской традицией Германии, которую приписывали Канту и/или Фихте и Гегелю, в зависимости от предпочтения».
Также во время Второй мировой войны "Теория двух Германий" служила для политического позиционирования. Немецкие изгнанники разделились на два лагеря. С одной стороны сторонники ванситтартизма, т.е. тезиса о коллективной вине, а с другой стороны те, кто считал, что существование нефашистской Германии, так называемой «другой Германии», не может подлежать сомнению. Поскольку понятие «другая Германия» не могло быть точно определено, этот лагерь объединилися вокруг "теории двух Германий".
По материалам немецкой Википедии.

Год назад я бы изловчился, но написал бы длиннющий отчет про Париж, про Гавр, про много чего еще. Но сейчас какое-то оцепенение, попытка сгруппироваться. Плотные слои атмосферы, на лирику не тянет. Тянет к действию. Сколько всего прочитано! Со мной прошлогодним едва ли нашел бы общий язык! Еще я стал разделяться на фейсбук, Инстаграмм и Твиттер и это не пошло мне на пользу. В принципе, совершенно не важно где кто что прочитал. Удобнее лиру все равно ничего нет. Здесь только те, кому интересны смыслы, а не красивая обертка. Фейсбук постепенно обрастает читателями, но видимо буду только дублировать туда написанное здесь, а не наоборот.

Предписания посттоталитарной системы человек ощущает практически на каждом шагу. Она прикасается к нему, предварительно надев идеологические перчатки. А посему жизнь в системе [225] насквозь проросла лицемерием и ложью; власть бюрократии называется властью народа; именем рабочего класса порабощен сам рабочий класс; повсеместное унижение человека выдается за его окончательное освобождение; изоляция от информации называется ее доступностью; правительственное манипулирование органами общественного контроля власти и правительственный произвол — соблюдением законности; подавление культуры — ее развитием; распространение имперского влияния выдается за помощь угнетенным; отсутствие свободы слова — за высшую форму свободы; избирательный фарс — за высшую форму демократии; запрет на свободную мысль — за самое передовое научное мировоззрение; оккупация — за братскую помощь. Власть находится в плену у собственной лжи, поэтому и прибегает к фальши. Фальсифицирует прошлое. Фальсифицирует настоящее и фальсифицирует будущее. Подтасовывает статистические данные. Делает вид, будто бы у нее нет всесильного и способного на все полицейского аппарата. Притворяется, что уважает права человека. Притворяется, что ни в чем не притворяется.

Человек не обязан всем этим мистификациям верить. Однако он должен вести себя так, словно верит им; по крайней мере, молча сохранять толерантность или хотя бы быть в ладу с теми, кто эти мистификации осуществляет.

Уже хотя бы поэтому человек вынужден жить во лжи. Он не должен принимать ложь. Достаточно, что он принял жизнь, которая неотделима от лжи и невозможна вне лжи. Тем самым он утверждает систему, реализует ее, воспринимает ее, является ею.

Другую притчу предложил Он им: подобно Царство Небесное человеку, посеявшему доброе семя в поле своем;

25 когда же люди спали, пришел его враг и посеял между пшеницею плевелы и ушел;

26 а когда взошла зелень и дала плод, тогда явились и плевелы.

27 И придя, рабы домохозяина сказали ему: «господин, не доброе ли семя посеял ты в твоем поле? Откуда же в нем плевелы?»

28 Он сказал им: «враг человек это сделал.» Рабы же ему говорят: «так хочешь, мы пойдем, выберем их?»

29 Он говорит: «нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не вырвали с корнем вместе с ними пшеницу.

30 Дайте им вместе расти до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: выберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу соберите в житницу мою».


От Матфея, 1,3

«Притча двояка. Он прежде всего говорит, что зло, существующее в мире, исходит не от Бога, а от его врага, лукавого . Любопытно, лукавый собирается сеять сорняки ночью, в темноте, в смятении; он идет туда, где нет света, сеять сорняки. Этот враг коварен: он посеял зло посреди добра, так что нам, людям, невозможно ясно разделить их; но Бог, в конце концов, сможет это сделать.

И мы подходим ко второй теме: противоположность между нетерпением слуг и терпеливым ожиданием владельца поля, который представляет Бога. Иногда мы очень спешим судить, классифицировать, помещать хорошее сюда, плохое туда ... Но помните молитву этого гордого человека: «Боже мой, благодарю Тебя, потому что я хороший, я не такой. остальные люди лукавые… »(ср. Лк 18, 11-12). Бог, напротив, умеет ждать. Он смотрит в «поле» жизни каждого с терпением и милосердием: он видит грязь и зло намного лучше, чем мы, но он также видит зародыши добра и уверенно ждет, пока они созреют. Бог терпелив, он умеет ждать. "

Папа Франциск , 2014 год
[700x496]

"В исследованиях Штауба четырёх геноцидов постоянно встречаются ссылки на чувство превосходства и величия у тех, кто совершает подобного рода преступления. Чувство, как правило, усугубленное условиями опасности. Во всех четырёх случаях геноцид осуществлялся народами и режимами, которые глубоко верили в своё собственное врождённое превосходство, но испытывавшими некую угрозу этой убежденности. Например, Штауб указывает на то, что у немцев был чрезвычайно положительный взгляд на самих себя. Идеи 'Германства' и 'немецкой Культуры' German K u l t u r, литературных, музыкальных художественных достижений) несли в себе идеализированное чувство гордости, удовлетворения и превосходства. Нацистам удалось оседлать это чувство превосходства, особенно мистическое представление о народе (Volk), чтобы мобилизовать германские массы перед лицом 'угрозы', представляемой врагами. "

James Waller , "Becoming Evil"

"Я рожден в Советском Союзе.
Я рожден в Советском Союзе,
Сделан я в СССР

Глинка, Толстой, Достоевский, Чайковский,
Врубель, Шаляпин, Шагал, Айвазовский
Нефть и алмазы, золото, газ,
Флот, ВДВ, ВВС и спецназ,
Сделан я в СССР"

Олег Газманов

Доктор Томас Фогель:

"В целом мы имеем чрезвычайно разнообразную картину сопротивления немцев Гитлеру и его режиму во время войны. Несколько тысяч человек не только остались порядочными, но и мужественно и активно бросили вызов режиму. Конечно, они составляют ничтожное меньшинство в немецком населении. Если и не активная поддержка или, по крайней мере, симпатия к национал-социализму, то отношения между немцами и национал-социалистическим режимом определялись скорее политической покорностью и апатией."

1.

Ты как цветок под сению листа
Приятна, и прелестна, и чиста,
Смотрю я на тебя и грусть
Мою охватывает грудь.

Тогда тебе на голову персты
Хочу я возложить с молитвой богу внятной
Чтобы навеки оставалась ты
Как есть, прекрасной и приятной.

2.

Ты как цветок приятна и прекрасна,
Чиста: когда я на тебя смотрю
Становится со временем мне ясно
Откуда грусть, что давит грудь мою.

Тогда тебе на голову перстЫ
Хотел бы возложить, моля Творца стократно,
Чтобы навеки оставалась ты
Чиста, прекрасна и приятна.

3.

Ты как цветок приятна и прекрасна,
Чиста: когда я на тебя смотрю
Становится со временем мне ясно
Откуда грусть, что давит грудь мою.

Тогда тебе на голову ладони
Хотел бы возложить, с молитвой до Христа,
Чтоб ты в его осталась обороне
Как есть прекрасна и чиста.

Оригинал

"Есть те, кто сжали кулаки
В карманах, взгляд невесел,
Бычок потухший между губ,
А в сердце только пепел.

Если ждешь времен ты лучших,
Ждет с тобой твоя решимость,
Как дурак, что день за днем
Ждет на берегу реки
Пока в ней вода иссякнет,
А ей течь веками.

Кто за голову схватился,
Кто проникнут злобой,
Кто-то стал весьма-весьма
Безмолвною особой.
Вечерами вопрошают,
"Что день грядущий принесет?
Что дарует нам спасенье?
Что спасенье принесёт?"

Если ждешь времен ты лучших,
Ждет с тобой твоя решимость,
Как дурак, что день за днем
Ждет на берегу реки
Пока в ней вода иссякнет,
А ей течь веками.

Кто-то видимо считает,
Что срок потоку истечёт.
Но весною половодье,
Когда тает первый лед.
Кто-то хочет это время
Словно зиму переждать,
Нет, должны мы научиться
В передрягах побеждать.

Если ждешь времен ты лучших,
Ждет с тобой твоя решимость,
Как дурак, что день за днем
Ждет на берегу реки
Пока в ней вода иссякнет,
А ей течь веками.

Нет, я не отдам своих сыновей.

Наверное лучше я обращусь к вам уже сейчас
Чтобы окончательно отказать.
Не нужно проверять по спискам,
Чтобы узнать, что у меня есть два сына.

Так вот я хочу вам сказать, что люблю обоих
Больше, чем жизнь, чем возможность видеть белый свет.
И они, они никогда не будут стоять под ружьем,
Я не отдам моих сыновей!

Я учил их уважать жизнь,
Ценить каждое живое существо.
Я учил их милосердию и прощению,
И, насколько возможно, любви.
Вы не испортите их своей ненавистью -
Никакая цель, никакая честь, никакой долг
Не стоят того, чтобы ради них убивать и умирать,
Я не отдам моих сыновей.

(В оригинале в третьем лице о матери, в новой версии этот куплет поет женщина)

Уж точно не для вас я, мать,
Рожала их в муках на этот свет,
Не для вас и не как пушечное мясо.
Не для вас я ночами, когда был жар
Стояла в отчаянии у маленькой кроватки
И охлаждала пылающее личико,
Пока, обессилев, мы наконец не засыпали -
Я не отдам моих сыновей.

Они не будут маршировать в строю,
Не держаться, сражаясь до последнего,
Замерзать на забытом богом поле,
Пока вы садитесь по мягким подушкам.
Защищать детей от всех опасностей
Мой, черт возьми, отцовский долг,
А это значит, беречь их и от вас в том числе,
Я не отдам моих сыновей.

Я научу их неповиновению,
Сопротивлению и несгибаемости,
Возмущению любым приказом,
И не гнуть спину перед всяким начальством.
Я научу их идти собственным путем,
Не давать отчета ни перед какими пугалами, страшными судами,
А только перед самим собой,
Я не отдам моих сыновей.

И лучше уж я с ними спасусь бегством,
Чем они станут вашими слугами,
Лучше поедем на чужбину
В нищите, как воры в ночи.
У нас только одна единственная жизнь
И я клянусь и скажу вам в лицо -
Они не отдадут её за ваши бредни -
Я не отдам моих сыновей.

https://youtu.be/1q-Ga3myTP4

Альбер Камю

"Письмо отчаявшемуся"

Вы пишете мне, что эта война вас изводит. Что вы скорее согласились бы умереть, чем сносить эту всеобщую глупость, эту кровавую трусость и ту преступную наивность, всё ещё полагающую, что людские проблемы можно разрешить кровью. Я читаю и понимаю вас. Особенно тот выбор, то противопоставление между собственной готовностью умереть и отвращением видеть смерть других. Оно отличает достойного человека. Оно возвышает человека до того уровня, с которого уже возможен разговор. Как в самом деле не прийти в отчаяние? Часто судьбы любимых нами людей были под угрозой. Болезни, смерти, сумасшествия, но всегда незыблемы были мы и то, во что мы верили. Очень часто наши жизненные ценности едва не рушились. Но никогда ещё эти судьбы и эти ценности не были под большей угрозой и к тому же в одно и то же время. Никогда ещё нам не грозило столь полное уничтожение.
Я вас понимаю, но я не могу согласиться с вашим стремлением возвести отчаяние в правило жизни и решив, что всё бесполезно, спрятаться в панцирь собственного отвращения. Потому что отчаяние - чувство, а не состояние. В нем нельзя оставаться. Всякое чувство должно уступить место ясному взгляду на вещи.

Вы говорите - "Но что же делать? И что могу сделать лично я?" Однако, сама постановка вопроса неверная. Вы ещё верите в отдельную личность, а все потому, что четко чувствуете в себе и окружающих вас людях доброе начало. Но кажется, что личности эти, взятые отдельно, не могут ни на что повлиять, и общество приводит вас в отчаяние. Заметьте, что это самое общество вызывало в вас отвращение задолго до катастрофы. Что и вы, и я знали, что это общество закончит именно войной. Что мы оба об этом кричали. Что между нами и им не было ничего общего. Сегодня это то же самое общество. Оно подошло к своему естественному концу. И, рассуждая хладнокровно, сказать по правде, у вас не больше причин приходить в отчаяние, чем в 1928 году. Если быть точным, причин ровно столько же. В действительности, у воевавших в 1914 было больше причин прийти в отчаяние, потому что они меньше понимали причины происходящего. Вы мне скажете, что сам по себе факт, что 1928 был столь же беспросветным, чем 1939 ничем вам не поможет. Но это только так кажется. Потому что в 1928 вы ещё не были в полном отчаянии, тогда как сейчас всё вам представляется напрасным. Однако, раз положение вещей осталось неизменно, значит ваше суждение о нем неверно. Так происходит всегда, когда правда появляется не в свете рассуждения, а доказанная самой жизнью. Вы полагали войну возможной, но думали, что способны её предотвратить. Только это удерживало вас от полного отчаяния. Сегодня вы осознаете, что больше ничего нельзя предотвратить. Вот в чем узел рассуждения.
Для начала нужно вас спросить сделали ли вы всё необходимое, чтобы предотвратить войну. Если это так, то эта война вполне может казаться вам неизбежной, и вы могли бы считать, что всё кончено. Но я уверен, что вы не сделали всего необходимого, как не сделал этого никто из нас. Вы полагаете, что это было невозможно? Нет, это неверно.

Нет, эта война не была неизбежна. Достаточно было пересмотреть вовремя Версальский договор. Этого не было сделано. Такова история, и вам видно, что она могла бы быть другой. Но это договор или любая другая причина ещё могут быть изменены. Ещё можно обессмыслить ту или иную претензию Гитлера. Ещё не поздно отказаться от несправедливостей, которые только порождают новые, а также запретить их бесконечные повторения. Есть ещё одно полезное дело, которым следовало бы заняться. Вы считаете вашу роль как личности ничтожной, а я переверну свои рассуждения выше и скажу вам, что она ни больше и не меньше, чем в 1928 году. Наверное, вы и не завязнете надолго на аргументе бесполезности, поскольку вы вряд ли сознательно прибегнете к на нем основанному возражению. И не оттого, что вам не хватает смелости или уважения. А потому что вы считаете, что пользы в нем никакой нет. А значит вы уже овладели определенным представлением о полезности, что облегчит понимание вами моих дальнейших рассуждений.

Дела для вас есть, не сомневайтесь! У каждого человека остаётся более или менее значимая область влияния. Он ей обязан как своими недостатками, так и достоинствами. Неважно, она есть и доступна уже сейчас! Не склоняйте никого к бунту. Нужно быть скупым на чужую кровь и свободу. Но вы способны переубедить десять, двадцать, тридцать человек, что эта война не была неизбежной. Что возможности её остановить существуют и не были ещё исчерпаны. Что это надо говорить, писать, пока возможно, и, если будет необходимо, кричать. Эти двадцать, тридцать, в свою очередь, скажут десяти другим, которые будут это повторять. Если лень их остановит, не страшно, начните с других. И когда вы сделаете должное в вашей области, в вашей зоне, то останавливайтесь и отчаивайтесь на здоровье. Поймите, что допустимо отчаиваться смыслом жизни в целом, но не отдельными её проявлениями. Читать далее...

Надо за ближайшие пять лет дописать диссер, найти пост-док местечко где-нибудь во Франции или на худой конец на юго-западе Германии. Там начать четвёртый этап жизни. Если его не провалить, то пенсия на Мартинике, которую я задумал (пятый этап) вполне реальна.

В субботу вернулся с конференции франко-немецких докторантов в Касселе. Лучшие дни моей жизни за последние годы. Познакомился с потрясающими людьми - единомышленниками, коллегами, читавшими одни и те же книги, смотревшими одни и те же фильмы. Целый час завтракал с профессором-антропологом из Парижа, Эмманюэлем Дэво, учеником Леви-Стросса, проведшим несколько лет среди индейцев Канады и написавшим о них большой труд. Говорили о массе разных вещей связанных с фашизмом, изменением отношения французов к собственному участию в Холокосте в течение послевоенных лет. Впервые за 8 лет так долго говорил по французски. Нет, ничего не забылось. Стоит только снова начать. Видел documenta fifteen - скандальную выставку современного искусства, проходящую раз в пять лет в Касселе. Свинью в форме Цахала уже завесили, но и других работ хватило, чтобы составить впечатление. Было бы время обо всем этом писать. От самого Касселя мало что осталось, но барочный парк под Геркулесом впечатляет. И, конечно, картинная галерея Старых мастеров - с Дрезденской ей, конечно, не тягаться, но голландцы в ней представлены вполне серьезно. Дюжина "рембрандтов", Рубенс, утрехтские караваджисты...

Время как-то стало сжиматься - разгоняясь и разгоняясь...

Границы важны и совсем не важны. Чтобы границы стали неважны, они сначала должны стать очень важны. Хорошие отношения, позволяющие открыть двери и быть в гостях как дома, не берутся из страха, трепета, склонения головы. Они берутся из уважения к выбору соседа. Даже, если он нам не нравится. Нравится немецким властям нынешнее ПИС-правительство в Польше? Уверен, что нет. Как соблазнительно было бы от обидки выкатить им претензию на Силезию, на Бреслау, на Данциг, город "славы немецких моряков". Установить колючую проволоку на границе. Заодно уже и Чехам отомстить за послевоенные депортации, в ходе которых погибли тысячи стариков и младенцев. Но почему-то они этого не делают. Государство - и это подлинное государственничество - не обижаются. Обидеться может один отдельно взятый человек. И вы знаете как этого человека зовут.
Сегодня здесь можно ездить на велосипедах из всех трех стран туда и обратно. Никакой колючей проволоки, никаких блок-постов. Только разные языки еще напоминают, что ты в другой стране. Точно так могло быть в треугольнике Россия-Украина-Беларусь. Но сейчас примерно там ждут прорыва белорусских войск, тактических ядерных ударов и прочих ништяков. Огромный пролом, засасывающий людей тысячами - никаких велосипедистов и дешевых заправок, пикников и мерного журчания ручейков. Этот пролом латаем, но латаем усилиями поколений, которые в свою очередь должны будут уйти, умереть, дать дорогу новым, для которых следующий уровень общежития станет нормой. Но для этого надо, чтобы на смену фюрерам, двигающим границы и создающим рейхскомиссариаты и протектораты, пришли умные политики, понимающие, что мирной торговлей, открытостью, отказом от угроз можно добиться куда больше, чем грубой силой.
Эту новую границу провели в 45 году. Для многих немцев она была не менее странной, чем границы 1991 для многих россиян. Спустя без малого 80 лет здесь в центре, в средоточии трех стран, в месте тогдашнего пролома, танковых прорывов и смертей от голода и холода на бесконечных депортационных маршах, высится флаг свободной Европы.

Я всегда считал, что "друг познается в беде" это про то, что когда тебе плохо, настоящий друг не покинет и поможет. Вчера меня озарило, что еще и обратная ситуация важна - когда другу плохо, чтобы он про тебя не забыл несмотря на свою беду. Если первый экзамен на дружбу сдает добрая часть друзей, то второй - единицы. Проверено на опыте.

Одно из самых актуальных литературных произведений сейчас повесть Веркора "Молчание моря", тайно опубликованная в оккупированной Франции в 1942. Сюжет её таков: немецкий офицер Фон Эбреннак, утонченный эстет, музыкант и галлофил, расквартирован во французской семье в захваченном немцами городке. Рассказчик и его молодая племянница свели общение с непрошеным гостем до минимума, пытаются не замечать ни его самого, ни его пространных тирад о грядущей мирной жизни, в которой "братские немецкий и французский" народы наконец сольются в гармонии. Немецкая дисциплина и французская страсть. Так должно быть, потому что того хочет бог и т.д. Каким бы ледяным не был приём оказанный ему в гостиной хозяев, Эбреннак, уходя в свою комнату, всегда произносит одну и ту же фразу - "Я желаю вам спокойной ночи!" Так его монолог не повисает в бездонном, как пучина океана молчании, а обретает завершение и надежду на возобновление безответного контакта в следующий раз. Отправляясь в командировку в столицу, немецкий офицер полон прекраснодушных мечтаний о мире:

"Я думаю, что в Париже увижу своих друзей; многие из них присутствуют при переговорах, которые мы ведем с вашими политическими деятелями, чтобы подготовить чудесный союз наших двух народов. Таким образом, я буду отчасти свидетелем этого брака…

Должен вам сказать, что я радуюсь за Францию, раны которой благодаря этому заживут очень быстро, но еще более я радуюсь за Германию и за самого себя! Никто никогда так не выигрывал от доброго дела, как выиграет Германия, возвращая Франции ее величие и свободу!"

Однако вскоре он убедился, что никакого союза братских народов не намечается. Вернувшись он сообщает об этом хозяину и его племяннице:

"Губы его с трудом разомкнулись, и он произнес глухим голосом:

— Я видел этих победителей. Затем, через несколько секунд, еще более тихим голосом:

"Инженер не пытается доказать свою невиновность. Он бродит в степи, а вечерами читает английские романы о любви. Через два месяца Петр присылает курьера с сообщением: Бертрана Перри, как государственного преступника, гнать пешеходом в Москву со стражниками. В Москве он сидит в башенной тюрьме Кремля и наблюдает в узкое окно, как на небе горят в своей высоте и беззаконии звезды. Он просыпается от людей, стоящих над ним. Это дьяк, читающий приговор, и огромный палач-садист без топора. Больше часа, скрежеща и сопя, палач-насильник исходит лютостью над угасающей жизнью Бертрана Перри. Пахнущее духами письмо из Англии, которое приходит в Епифань на имя мертвеца, воевода Салтыков кладет от греха за божницу — «на вечное поселение паукам»."

...и это всё, что вам следовало знать о Петре I.

Это странно и страшно, когда едва ли не всем, что образует мой мир, опричь животных инстинктов - язык, образ мыслей, большая часть culture générale - я обязан Петру. Петра сейчас все стали вразнобой защищать от вчерашних путинских примазываний. Мол, тот "окно в Европу" рубил, а этот заколотил. Тот модернизировал, а этот поворачивает страну вспять. Этот создавал империю, когда это еще было относительно своевременно (на век позже Франции и на полтора века раньше Германии), а этот пытается что-то состряпать, когда век империй в классическом понимании давно прошел. Воюет за княжества, как какой-нибудь Людовик XIV. Скоро наверное наймет своего Вобана, чтобы тот ему крепостей настроил вокруг границ. Несмотря на то, что вроде бы всё так, но это только поверхностный взгляд. И узкий.
Петр Первый - читер. Он во имя своих внешнеполитических хотелок, в которых он верно следовал Ивану Грозному, закрепостил крестьянство почти так, как сделал этот Сталин два века спустя. Всякое САМОуправление, ГОРИЗОНТАЛЬНОСТЬ были растоптаны ради САМОдержавия, ВЕРТИКАЛИ. Какие платья при этом носили и какой кофий кушали совершенно не важно. Земских соборов больше не созывалось. Патриаршество было отменено. Церковь стала всего лишь отделом по идеологии при ЦК. Старообрядцам устроили нехилый геноцид. (На Западе многое в сторону политической самостоятельности подтолкнули религиозные конфликты. Потому что самостоятельность религиозная требует самостоятельности политической. И даже вис верса - пример Галиканская-англиканская церкви).
Петр делал именно то, что делал и делает Путин - дарил красивые в блестящей мишуре подарки элитке, тем, кто с ним. Путин дарит чемпионаты мира, олимпиады, Депардье и бутики, полные шмоток. Петр дарил фейерверки, построенные иностранцами дворцы, самую чудовищную в истории хотелку Питер, завезенных иностранцев "числом поболее, ценою подешевле", напомаженные парики и прибамбасы, скрывающие чудовищную милитаризацию, отравившую Россию на столетия вперед. Петр, которого Бердяев по праву назвал "первым большевиком", вполне мог бы подписаться под словами Сталина, сказанными на конференции пром. работников в 1931 году: "Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут." И все побежали. И сам забег стал самоцелью. Вестернизированная элита, особенно после разлагающего манифеста Екатерины "О вольности дворянства", окончательно уверовала в свою избранность и право гнать неразумную чернь вперед в забеге, начатом Петром. (Надпись на "Медном всаднике" красноречиво подчеркивает эту связь). Лишь немногие образованные люди хватались за головы и панически искали выхода. И были справедливо окрещены властью бунтовщиками хуже, чем какие-то грабящие и бузящие банды, наслушавшиеся фейк-ньюз. Пугачевское восстание несло ноль угрозы для самодержавия. "Путешествие из Петербурга в Москву" хоть непосредственной опасности тоже не несло, но было опасным прецедентом. А что если образованный класс массово откажется от работы погонщиками и эта книга лишь первый звоночек? Но тут слава богу подоспел Наполеон и безвольные хлебопашцы слились в экстазе со вчера еще поровшими их до смерти и проигрывающими их в карты офицерами. Каратаевщина. Без сопливых корсиканцев разберемся. Так жены забирают заявление на бьющего мужа из милиции - не сейчас, не до получки, вот Вася в школу пойдет... Потом были прожекты один краше другого, но все они стремились модернизировать политические институты, не трогая фундамента. Вся дальнейшая история - декабристы, народники, первые марксисты - это последовательное увеличение разрыва между возникшим при Петре вестернизированным классом, который рос от дворян до разночинцев и основной массы по преимуществу крестьянского населения. По меткому высказыванию Николая Первого, Россией правили столоначальники. Вяземский добавил бы, что немцы. Если уж не всегда этнические, то всегда ментальные. Правили они так неэффективно, потому что приводные ремни госаппарата висели в созданной Петром пустоте. Так что чиновничий аппарат из тех же немцев в Пруссии мог казаться Гегелю идеальным воплощением мирового духа в истории, а во многом схожий аппарат в России приводил в ужас всех - от Гоголя до маркиза Де Кюстина.
Искусственностью разрыва объясняется и вторичность русской культуры после Петра, которая была преодолена лишь на излете Серебряного века. Тут важно пояснить о чем речь. Вторичность в данном случае ни в коем случае не оскорбление. Просто всё прорывное и новое создавалось в Европе, в России подхватывалось, обряжалось в местный колорит и потом уже предлагалось на суд удивленной Европе. Пушкин наше всё, потому что он отзеркалил махом всю европейскую литературу - от рыцарских романов и сказок до Шекспира, Парни, Байрона и Гюго. Русские обычно тут обижаются, и ссылаются на непереводимость сладчайшего пушкинского слова. Но Гете, Данте и Шекспира читают по всему миру несмотря на подчас вздорные переводы. А вот Пушкина не читают. Он прекрасен, но Читать далее...

Дневнику 17 лет. Ещё немного до совершеннолетия. Начал я его, кстати, как раз в 18.