Я взялся перечитывать "Анну Каренину" по какому-то внутреннему наитию. Первый раз вышел лет в 16, когда я читал толстовский двенадцатитомник. И что я вам скажу? Конечно, книги надо перечитывать почаще, потому что сегодня я прочитал книгу совершенно другими глазами, чем тогда. Тогда меня интересовала канва, язык и проживание эмоций. Как катание на ковре-самолете, когда особо не задумываешься, а просто отдаешься читательскому кайфу.
Главное, что я вынес из нынешнего захода, кроме, конечно, кайфа от того какая это точная, мощная и бесконечно притягательная книга это то, что вовсе не Анна жертва, а Вронский и Каренин. Это такие типичные токсичные отношения описаны. Диагноз я бы ей ставить не решился, но скорее всего какой-то букет из бордерляйна и нарциссизма у неё имелся. Вронскому прямо очень сопереживаешь. Он славный малый, немного простоват, мягковат. Он, конечно, не альфач, ибо слишком эмоционален и идет на поводу своих чувств, отказываясь от своего призвания, чего альфач никогда бы не сделал. В конце романа он - руина. Вся эта затея с добровольчеством - завуалированное самоубийство. Ему бы к психотерапевту хорошему, который бы его вывел из этой токсичной истории. Но тогда этим не заморачивались. В момент написания романа дедушка Фрейд пешком под стол ходил. Но с другой стороны, если ему суждено будет выжить на войне, вполне возможно он вернется к жизни.
Вся сторона Левина, конечно, гимн омегизму. Не будет альфачом, тебе туда не надо! Жизнь альфачей, даже тех кто пытается туда пролезть тяжела и опасна. И часто коротка. Найди себе жену, стань подкаблучником. Ковыряйся в своих грядках, очаровываясь время от времени красотками-трофеями альфачей, но в целом весь этот мир страстей не для тебя. Толстой написал очаровательный и умный гимн омегизму.
Еще совершенно невероятно каким современным языком написан роман. Там есть сцена, когда Анне на станции и в поезде все представляется отвратительным и уродливым. Мне кажется, многие чистюли 150 лет назад плевались, читая эту сцену.

Шаброля называют французским Хичкоком, но мне кажется сравнение немного хромает. Нельзя не согласиться, что и по его фильмам разлито ощущение невидимой тревоги. Что вот-вот случится нечто ужасное. Но отличает фильмы француза то, что в них еще и мощное ощущение, что страшное уже случилось, но жизнь как-то катится дальше.
Вот и в "Неверной жене" ужасное кипит и булькает под корочкой нормальности. Герой Мишеля Буке, которого многие знают по "Игрушке", где он сыграл флегматичного отца, узнает, что его жена встречается с любовником. Приходит знакомиться с ним, треплет ему что-то, что у них это не зазорно. Разузнает подробности за вискариком. Потом смотрит квартирку любовничка и при виде кровати, в которой тот кувыркается с его супружницей, ему срывает крышак, и он первым попавшимся тяжелым предметом расхерачивает черепушку незадачливому ловеласу. Потом делово стирает следы преступления, кладет труп в багажник и топит его в болотце за городом. Вот собственно и все. Проблема решена. Правда полиция все равно докапывается - вероятно, работяга, моющий окна в доме напротив слил, но это уже не важно. Это слепая ненависть. Слепая боль. Она не знает юридического наклонения. Фильм простой как пять копеек и в этой простоте гениальный. Мужичок-то простоватый, весь застегнутый на все пуговицы, а вон поди ж ты, возопил ужо тебе! Чем-то "Шинель" напомнило в этом.
При этом в фильме показано замечательно, что жена-то неспроста к любовничку припала. Муженек уже давно того, не исполнял супружеский долг. Так, ни рыба ни мясо. Все сидел после работы телек смотрел. А она вся такая страстная, ножки выпростала из-под платьица. А он весь такой невтыкающий что происходит. Как сына-то сумел настругать непонятно. То есть что-то от собаки на сене. А может вообще секс в браке необязателен? Главные герои как оказалось в конце фильма очень даже любят друг друга. И без всякого секса. Правда растормошить эту любовь удалось совсем какой-то уже дичью. Вообще, интересная дискуссия получилась бы на тему любит ли герой Буке свою жену или это тупо собственнический инстинкт. Типа как вот есть у человека старая лада, стоит на улице и в снег, и в дождь. Он на ней не ездит. Однако ж, коли кто угонит её у него, то обидно до слез. На самом деле с женской перспективы жуткий совершенно фильм. Да и с мужской мало веселого. Вот такие мы простые натуры. Не для всех достижим идеал свободной любви, когда все со всеми когда хотят и никто по этому поводу не переживает.
[691x468]

Снизились из-за подушки облаков и открылся вид на заснеженные поля. Именно так мы всегда прилетали в Москву на Новый год. Нас ждали две недели веселья, встреч, шуток, игр, прогулок. Времени с мамой, бабушкой и друзьями. Сейчас Петры нет уже семь лет, мамы уже скоро два года. Друзья все Москву покинули. Никаких праздников, а Перепеченское кладбище. А я прилетел к другой женщине в противоположную сторону. То пронеслось, не закрепилось. Я живу в новом.
В Париже я был пару дней с Петрой и тогда еще одной только только забегавшей Софией в 2011-м. Я смотрел на всё, что мне показывала Петра с блаженной улыбкой и прислушивался к языку.
Потом было три поездки с детьми. 2022. 2023. 2024. Обстоятельные и долгие, в общей сложности месяц. Я многое там пережил, передумал. Для меня Париж стал как Питер когда-то, когда я туда приехал в 2005 первые раз. Ожившей историей. То, о чем я читал в книгах стало осязаемым. Стало реальностью. И как всегда эту реальность надо было вместить в себя.
В районе Пантеона встретились с Пьером. Потом пошли в Люксембургский сад любоваться зеленой травой припорошенной снежком и красками осени на деревьях. Сад оказался много приятней о такую пору, чем летом. Зеленые металлические стулья сгрудились как мерзнущие голуби. Редкие посетители кутались в демисезонные пальтишки. Паломницы-модницы со всех концов Восточной Европы выгуливали меховые сапожки и куцые шубки.
Пьер знает русскую историю лучше большинства русских. Этот факт особенно забавен, потому что в своей работе он никак с Россией не соприкасается. Когда он начинает рассуждать про Чаадаева, я вспоминаю своих однокурсников которые с трудом могли назвать сколько было Толстых в русской литературе.
После встретились с Клеманс, посмотрели её новую, еще не готовую квартиру. Мне нужен был отдых. Утром я чуть было не опоздал на самолет в Берлине. Автобус в 3 часа утра из Дрездена уехал без меня. Я его не признал. Два товарища по несчастью подхватили меня на машине. Под 200 км-ч по замерзшему автобану, потом бегом по головам людей через проверки. Впервые в жизни выпил залпом в 6 утра предложенную мне бутылку пива.
Вечером гуляли на Монмартре - оказалось, что это совсем близко от нашего старого гнездышка. Было холодно и сыро. В Сакре-кёр никто особо не шел. Никакой очереди. И я туда впервые в жизни зашел. Честно говоря я ожидал большего. Будто Васнецов расписывал. В центре огромная фреска с гигантским Иисусом. Получается размер один отличал его от других. Не слово. Выйдя я сказал, что если бы был инопланетянином или папуасом язычником, то не понял бы после посещения собора про что вообще христианство.
В субботу были на смешной свадьбе подруги Клеманс в клубе на кораблике у причала Сены. Почувствовал себя там как на школьной дискотеке. Шумно, Бритни Спирс. Всем наливают. Хорошо, что мы оттуда быстро ушли и смогли еще погулять в ночи. А до этого была выставка посвященная революционным года 1793/1794 в музее Карнавале. Куда мы успели до прихода толп. В воскресенье побродили по каналу Урк. Я всё думал каково было бы прожить там всю жизнь. Родиться там. Прожить 90-е, нулевые, однако ж решил, что ничего лучше в моей жизни быть не могло и как говорят немцы, нельзя гулять одновременно на всех свадьбах. Везде все одно и то же. Только книжные магазины во Франции ни с чем не сравнятся. Я нашел там "Заповедник" Довлатова и "Шведского всадника" Перуца. Во всей Германии вряд ли найдется магазин с этими двумя книгами. У Сены разговорились с букинистом, который оказался большим поклонником литератюрь рюс и прочитал Клеманс лекцию минут на десять про ЧеКова и Толстого. Потом, подошед ко мне, поведал мне про свои странствия по России в приснопамятные годы. Как ездил в Кисловодск и Дербент. Удивительная встреча. Никому в Германии это нафиг не нужно. Никто тут книг не читает, даже студенты-филологи, кого это непосредственно касается, умудряются ничего не читать. Во Франции читают не только всех своих классиков, которых там в четыре раза больше, чем в России, но еще и русских захватывают невзначай.
Улетел я так же как прилетел. Смурной и уставший вернулся в полумертвый сырой Дрезден. Эта глава моей жизни почти дописана...

Как-то повелось так у меня считать Лени Рифеншталь большой загадкой, этаким германским сфинксом, неразгаданным до смерти. В голове отложились её фильмы нацистской поры, например, "Олимпия" и цветные съемки с туземцами где-то в Африке, что какбе намекало, что с нацизмом, ошибкой молодости, Лени завязала и пошла замаливать грехи по принципу клин клином вышибают. Из Савла в Павлы.
Документальный фильм, который я лицезрел вчера в маленьком кинотеатре в ареале "Митте", спродюссированный известной немецкой журналисткой Сандрой Майшбергер, развеял мои иллюзии относительно Рифеншталь и ореола загадочности, который окружал когда-то для меня её имя.
Сам фильм почти целиком состоит из склеенных впритык кадров кинохроники с орущим и кончающим Гитлером, толпами баранов бьющих в барабаны, кожу для которых дают сами бараны и собственно фрагментов её знаменитых фильмов с её же интервью разных годов, причем частично с добавленным оффтейповым материалом. Интервью 60-90-х годов и все они одинаково вызывают зубную боль. Потому что любой мало-мальски острый вопрос сразу вызывал у старушки либо истерику, которой позавидовал бы Владимир Вольфович Жириновский, либо уход в панцирь "я - художник, политикой не интересуюсь. Попросил бы Сталин снять, сняла бы Сталину про колхозников!" Ну и неминуемое в таких случаях "нечего на зеркало пенять. Извините, атлеты на олимпиаде были все не пузатые, а накаченные". Короче, никакого отношения к нацистам, мол, я не имела. То, что это вранье становится понятно в течение фильма из её многочисленных проговорок, в том числе и из записей её телефонных разговоров с разными неизвестными гражданами. Кажется, номер Рифеншталь был у всех и после каждого её появления в телевизоре ей звонили и делились лучами поддержки. Конечно, никаких открытых зиг-хайлей, но ведь иногда, чтобы показать свое отношение необязательно заходить с козырного туза! Показателен пример ток-шоу конца семидесятых, где посадили рядом Рифеншталь и некую безвестную тётку, которая претерпела от нацистов и та начала ей проедать плешь про концлагеря, преследования инакомыслящих и проч. После этого интервью, где Рифеншталь пришлось как попало отбрехиваться, ей повалили мешками письма, которые она забавно поделила на категории в своем архиве - например, письма национал-социалистов .
Со Шпеером, откинувшимся после двадцатки в Шпандау, они были шерочка с машерочкой, об ухаживаниях Геббельса - тот стоял перед ней на коленях - она вспоминала с придыханием, а самого Алоизыча и встречи с ним хранила в доброй памяти. Вообще, сложилось впечатление, что Рифеншталь, технический и эстетический новатор, была птицей невысокого мыслительного полета, следовательно и метаний сложных иметь не могла. Её фильмы действительно занимали её гораздо больше, чем политическая повестка. Она и войну с Польшей не смогла снимать, потому что это было слишком, ту мач - одно дело фашизм гламурный, физкультурники на стадионе, ровные грядки шлемов на параде, а другое - мясо и кровь войны.
По делу создателям фильма удалось пришить ей две истории - гибель части цыган из массовки её фильма, за которых Рифеншталь якобы не вступилась (темная история) и более серьезная вещь. Якобы, во время съемок одной из сцен в Польше она попросила убрать из кадра евреев и... евреев действительно убрали. Сама Рифеншталь на все такого рода обвинения реагировала визгливо и требовала прекратить съемку и запись. Мир, в котором дружба с Гитлером и Геббельсом считалась зашкваром её совершенно не устраивал, но недовольный мир этот состоял в основном из евреев-владельцев крупных газет. Сами немцы любили свою Лени, писали и звонили ей регулярно. Я несколько раз за фильм хохотал. Оказалось, что даже из нейтральных интервью можно составить неплохой портрет. Портрет ли это, а может карикатура?
Чем-то фильм напомнил "Смерть - моё ремесло" Мерля. Рифеншталь тоже мучил отец, ветераны Первой Мировой сформировали (очевидно каким образом, хотя в фильме это только намеками), её мировоззрение. Конечно, в Гитлере она души не чаяла. Ведь тогда, по её словам, в восторге от него были даже западные дипломаты. Ну а Африка... Что Африка! Никакой антропологии. Чистое искусство. Ради которого надо и на толпу поорать, и детям конфет покидать. Так что никакого покаяния. Еще одна загадка разгадана. Спасибо за это создателям фильма.

Ждали красный террор, а будет теперь террор белый. (Сказал Миша поправляя пенсне)

Вот и прошел октябрь 2024. Зарубку надо оставить.

Случилось многость всеговость. Две трети месяца провели в Америке у отца. Мне было нужно. Спустя пять лет. Там я снял давнишнюю травму. Убедился, что мог бы там жить - если приспичит. Вкусил замечательной природы. Купался в океане. Я уравновесил отношение к ней - в третье свое посещение. Это уже не любовь-ненависть. Я научился просто принимать вещи тэль-кель.

Поездка в лагерь Берген-Бельзен с Комарик_в_квадрате (СПАСИБО) была после нашего возвращения. Я был невыспамшись. Поэтому все несло какой-то особенный потусторонний оттенок. Потом СЛУЧАЙНО заехали на территорию базы НАТО. Было чуднО.

Витцендорфское кладбище, где судя по всему покоится брат бабушки Дуси явилось нам в сумерках. Какой-то кофейник на лавке. Кругом ни души. Просто 16 тысяч мертвых под землей. Они лежали тут с осени 41, когда бабушке Дусе было 23, и она была на сносях бабушкой Сашей - ей суждено будет родиться в оккупацию спустя несколько месяцев. Когда точно никто не знает. Брата Сергея моя прабабушка (так правильнее) всё ждала и вспоминала о нем до конца своей жизни. А вдруг вернется? Мне было почти 10, когда она умерла. Я не удивляюсь, что в старости она начала верить в колдунов. Сколько таких травм еще в людях, которые передают их своим детям? Жизнь тебя херачит до отупения. Пока ты перестаешь чувствовать боль и сам готов стать превосходным мучителем. Например, себя самого.

Потом была почти неделя с Клеманс, за которую я побывал на балу Софии, где вел светскую беседу на трех языках и танцевал польку и фокстрот до упаду. Отметил Хэллуин с друзьями. Снова побывал в Лейпциге, как в последний раз с мамой, но на сей раз мы еще заехали к памятнику битве народов - впервые за 14 лет.

А тем временем не далее как вчера на главной площади Дрездена установили рождественскую елку.

Хоть сюжет не нов, а всё ж хорош фильм, хорош. Про благородную ярость и её разрушительную силу. Человек как пчела и месть его жало. Мне очень нравится Шаброль. Прежде всего тревожная атмосфера его фильмов. Совсем не триллерная тревога, а тревога от кажущейся размеренности и нормальности, за которой мрак и хтонь. Ну Поль эта такая смесь Фомы Опискина и старухи процентщицы.

Разговор про "Илиаду" вообще потрясающий. Он этим разговором Филиппа подготовил к отцеубийству... неосознанно или осознанно. Может быть это один из тех потайно-христианских фильмов, как снимает их тот же Скорсезе?
[700x393]

Осталось досказать совсем немного. Первые дни меня сопровождало неверие, что болезнь действительно отступила и не вернется. Я и чувствовал себя еще скверно и каждый раз боялся отправляясь спать, что кошмар с засыпанием снова повторится. Снова есть, снова спать, снова заниматься чем-то отвлеченным - это казалось наивысшим счастьем и даже немного мучила совесть, что оно обрушилось на меня совсем незаслуженно. За оставшиеся до возвращения дни я успел сходить с детьми в кино, купить чемодан и открыть еще один банковский счет. Но самом важным была первая поездка на кладбище. Я и ждал, и боялся её. Я знал, что меня там шибанет, но не знал насколько сильно. Мама просто исчезла из ватсапа. Перестала держать страйк в дуолинго. А теперь надо ехать к ней на кладбище?
Петя заехал за нами утром. Не по-летнему свежая и опрятная Москва шевелила щупальцами авторазвязок, дрожала бликами в окнах окружающих дорогу новостройек. Чуть позади аэропорта мы съехали с шоссе и подъехали к кладбищу, где нас на пропускной проверили не везем ли мы продукцию конкурентов, например, чужое надгробие. Выбирал цветы, зная, что дарю их насекомым. Странная арифметика трех могил. Наконец мы подъехали. Я помнил солнечный мартовский день, когда здесь хоронили дедушку. Теперь вокруг могилы, стало тесно. Всех этих людей выкосило из жизни пока я перелистывал Бодлера, слушал "Песни без слов" Мендельсона и бегал по своим кладбищам. Могила совсем поросла сорняками. С человеческий рост. Стена сорняка, а за ними едва виднеется деревянный крест с именем и таким любимым днем рождения и ужасным-ужасным днем... того звонка тети М., я в библиотеке и сперва молчание после слова алё и нутро сжимается холодом, готовясь принять ожидаемый, но ломающий столько внутри удар. Я еще был слаб, поэтому долго рвать сорняк не мог. Плакать не мог. Говорить не мог. Подумал о дедушке. О маме там совсем не думалось. Там где-то гроб с ней и это непоправимо, из-за оплошности, неряшливости, нерасторопности, лености и низкой ценности жизни, наплевательски спокойной размеренности и помогите же, где мы проехали эту стрелку во времени, когда у меня еще была мама? Потом приехал дядя Саша. Мне нравится его приземленность. Он меня заземляет. Пошли оформлять памятник. Я в этом деле уже поднаторел. Первый раз было страшно, а теперь. Памятник так памятник. София сказала, что странно видеть фамилию Мурашов - дедушкину - на могиле. А мне после моего больничного бэд трипа было совсем не странно. Складывается, складывает пасьянс. Надо иметь терпение. Ребенком я терпеть не мог кладбищ. Считал метры, удаляясь от них на машине. А теперь привык к ним и охотно туда езжу. И после ем с отменным аппетитом.
Кое-как втиснулись в такси со всеми чемоданами и отправились на следующий день в аэропорт. Ни на какой Красной площади я не побывал. По Бульварному не прошелся. Этот вид на вывески ресторанов, билборды и морзянку светофоров всё что я увижу в тот вечер. А утром уже огромный Босфор, кутерьма восточного аэропорта. Я это сделал. Едва унес ноги, но сделал. Спасибо всем друзьям, кто помогал как мог и даже больше. В том, что я не сошел с ума окончательно есть и ваша заслуга. Все вы гребли против течения гребаной воронки, которая засасывала меня в безумие.

Помню, лет в 5-6 играю в гостиной-она же комната бабушки и дедушки. Катаю по полу машинки, в уже цветном, но еще советском телевизоре программа "Зеркало". Дедушка сидит в кресле и слушает. Слушаю и я. Катаю машинки и слушаю. Хоть убейте не помню что, но слушаю. Потом были его "Исторические хроники", довольно чопорные, особенно в сравнении с молодой прытью Парфенова. Эфиры на "Эхе", отмеченные сдержанностью, скованностью, страхом сказать лишнее и в то же время не покривить перед совестью. Интерес к нему и его словам я утратил по этой причине, уже году в 2007. Так он и останется в моей памяти немым гостем далеких наших с дедушкой вечеров в освещенной телевизором гостиной.

Вот как оказалось -- хоть и импортное пиво, а всё равно разбодяженное судя по тому, что с утра какое-то муторное похмелье опустилось на мои очи. Проходил я неприкаянным целый день, побывал снова на озере, правда на ближнем и весь день корил себя даже тем малым, как для котенка, что выпил накануне. На следующий день мы собирались с О. в архив. Антон обещал меня разбудить и взять с собой с пятичасовой электричкой. Я разлегся спать на диване в гостиной, потому что не выносил духоты комнаты. Однако ни сквознячок из окна над головой, ни журчание радиоспектакля над ухом не ускорили мой сон. Было мне как-то не по себе и ночь становилась старше на час каждый раз, когда я смотрел на экран телефона. Зерно сомнения в собственных возможностях куда-то поехать уже через пару часов очень быстро выросло в разлапистую пальму уверенности. Хоть и жаль было отменять, но когда термометр показал 37,3, стало окончательно ясно, что надо сидеть дома, отдыхать. Никаких суперранних электричек, пересадок на Текстильщиках и прочего жесткача. Ну заболел и заболел. С кем не бывает? Надо подлечится, попить побольше. Как там, витаминное питье. Обильное. Чай не согбенный старец. Завтра уже буду как огурец. От ковида и привит, и болел - а если не ковид, то и нипочем он мне. Узнав о моем недуге, дядя Миша принялся нахваливать мне целебные свойства таволги. За вторник я выпил наверное ведро отвара этой травы, не увидев, впрочем, какой-то отдачи. А столбик градусника озадачил меня поднявшись вечером до 38,3. Нельзя сказать, что я прямо плохо себя чувствовал - даже в поселок сходил с детьми перекусить, но возвращаясь понял, что возможно немного перенапрягся и мне следует лечь. Стало ясно, что с дачи надо как можно скорее убираться, хотя бы чтобы не стать таволгозависимым, потому что где не помогает таволга поможет еще больше таволги. Договорились с дядей Петей, что он на следующий день, в среду, приедет нас забрать. Всё было в общем-то в шляпе: температура исправно сбивалась и не ставила рекордов в прыжках в высоту, ел я с аппетитом, насморка или сильного кашля не было. Так перхнешь какой-то харчей время от времени - но с кем не бывает?

Продолжение

Я так привык путешествовать одинешенек с детьми, что почти не показалось мне странным, что нас никто не встретил в аэропорту. Хотя раньше мама наверняка бы встретила. Пока мы ждали такси, я всё раздумывал над несбывшимся предчувствием, что поездка в 2021 будет последней. В итоге, оказалось, что предчувствие оправдалось в том, что это была последняя нормальная поездка, с мамой. К бабушкиному дому подъехали в сумерках. И вот я уже стою в гостиной, в которой смотрел мультики, приходя из школы в первом классе. Слушаю как хрустит паркет, магнитятся почти бесшумно двери лакированной донельзя стенки.. Здесь когда-то праздновал я свадьбу с двумя дюжинами гостей за столом занявшим почти всю комнату. Из тех гостей четверых уже нет в живых. А еще раньше, в 97 году здесь, где я разлегся на ночь, правда в другой тогда еще кровати, тихонько угасла от инсульта моя прабабушка Евдокия Тимофеевна, ровесница Гражданской войны, в чьем деревенском доме под Тулой стояли немцы в короткий период оккупации декабря-февраля 1941-42. Знала бы она, что когда-нибудь в ее доме будут щебетать по-немецки, но не угрозы, а невинную чепуху? Она любила мне повторять: "Вот я скоро умру, и ты будешь жить в этой квартире!" Я истайна верю в эти её слова.

На следующий день, пощипывая себя, сходил в "Вавилон", он же "Форт", где глядел на все как деревенщина - хотя не был всего лишь три года. Долго бродил с дебильной улыбкой по книжному, удивляя продавьцов, которых в России в любом магазине как ос над лотком с клубникой, незнанием чего я хочу. Я ожидал увидеть тьму книг про СВО, её героев и штурм Вашингтона, а в итоге ушел с книгой Глуховского. Вообще ни одной такой книги не нашел, а хотел бы иметь в качестве сувенира.

Смешные цены на всё подбивали на импульсивные покупки и обжираловку от пуза; супчик полтора евро? Серьезно? Берем! Все берем! Зачем тогда вообще готовить? Прогулялся по пятачку перед метро. Вспомнил как в 1996 году менял тут же наклейки у старших пацанов. Еще повспоминал аллею, где сейчас парковка "Форта", вечерню гулкость шагов в ней и что она ушла и никогда-никогда больше не вернется, как и моё отрадненское детство. Сейчас совсем рядом гроздьями нахохлились электросамокаты, как в этом вашем Берлине, молодые люди беспечно посмеиваются проходя мимо. Маленькие, в просторной, не смешивающей больше трех тонов москвички внимательно переключают музыку в телефоне, косясь на светофор. Завтра правда ядерная война?

Кавалерийским наскоком порешал все свои дела - номер, банковский счет, аккаунт на госуслугах. Везде меня встречали как управляющий поместьем встречает давно не наведывавшегося барина - разве что под ручку не водили. Казалось сервис думал на шаг вперед и исключал на корню любую возможность недовольства. Если же кто-то чем-то недоволен, то сотрудники и клиенты вокруг делают вид будто происходит нечто неприличное. Будто кто-то взял, да показал ни с того, ни с сего пипиську. Взъерошенная полоумная бабка в банке выдала, отплевываясь напоследок: "Вы молчите, вам нельзя отвечать, но я знаю что вы меня слышите!" Маленькие начальники приходят за обслуживанием к большим дуракам. А как известно пока ты начальник, хоть и маленький, я - дурак и даром, что большой.

В один из первых вечеров я набрался смелости и пошел в мамину квартиру, ставшую моей, в сопровождении бабушки и одного из немногих оставшихся в Москве друзей - Д. Я думал, что меня сшибет напрочь, но первый раз я ходил и как в романах позапрошлого столетия, вступал во владение. Теперь я могу творить здесь что хочу, но я хочу сохранить все как есть. Это мой дом, я здесь вырос, я не хочу ничего менять - это крутилось в моей голове на репите. Тут мы отмечали наши славные новые года. Тут я маялся в свои 18 и переживал, читал, готовился к экзаменам. Тут я ползал, строя железную дорогу, заглядывал в 1990 году в гостиную, пока мама чертила диплом. И здесь же лежала, умирая, пока ее не забрали в бесполезную больницу. Побыв в квартире минут пятнадцать, мы вернулись к бабушке пить чай. Я не знал, что еще вернусь домой надолго дабы повторить путь, который пришлось пройти маме.

В субботу рано утром поехали на метро до Казанского вокзала, сели в электричку и поехали к дяде Мише и Антону на дачу в озерные места. Тоже частичка детской ойкумены. Год 97-й, не последняя среди старых, ухоженных дач-кормилец с чудесной антенной, благодаря которой по вечерам сериал - Гриф - птица терпеливая! - на неказистой "Юности" - сквозь жуткие помехи угадывается погоня по тесным улочкам, а за окном шебуршит ночная симфония и ветер постукивает мини-мельницами от кротов. Я вспомнил последний наш приезд с мамой, как ходили купаться на Белое, в заброшенный пионер лагерь. Похожие на лягушат старики лениво сгоняли уже присосавшихся слепней, в воду лезли обрюзгшие тетки, стройные мамочки и оголтелые дети. Над гладью озера вдруг проносился истребитель, оглашая лес гулким грозным рёвом. А потом мы ели в беседке соленый-пресоленый шашлык, пили вино и кормили комаров. Ежечасно детей отпускали в парник рвать Читать далее...

Пока шли от вокзала к квартире -- всего минут пятнадцать -- я все пребывал в каком-то невероятном возбуждении, не отступавшем несмотря на усталость помешанную с остаточным опьянением от еще польского пива. Неужели я в России? Это ведь здесь "по пути от Кенигсберга я приблизился к стране..." Значит еще не совсем. Но нет. Совсем. Билборды, вывески нагло светятся русскими буквами. Снующие немногочисленные прохожие переговариваются между собой по русски как будто это было чем-то само собой разумеющимся. А не в сон ли я попал? Нет. Вот замигал светофор и переключился на зеленый. Машины встали, и из Яндекс-такси завыл какой-то шлягер 80-ых. Курьер помог найти дом, кодовый замок открылся раза с пятого. То ли от волнения дрожали пальцы, то ли сдал мозг или железо. Внутри коробочка с ключами -- и мы в квартире! Безумный день позади. Квартирка что надо. Календарь с депутатом на стене и проспекты к 80 летию освобождения Кенигсберга от фашистки-немецких захватчиков. Зачитаешься!

Рухнули спать, закусив какой-то дрянью из жабки, которая не заинтересовала два кордона таможенников.
Наутро шустро пособирали вещи и пошли сперва менять злоты, которых я набрал в банкомате за каким-то, вместо евро. Выползли с нашими пожитками на нехилую жарень. Судя по райончику это могло быть ВЕЗДЕ. В первом банке, в котором я хотел выпотрошить пакетик с пеньендзами мне сообщили, что злот они не принимают. Оказалось, что злоты принимают только в одном банке в городе, который, к счастью, оказался неподалеку. Наменяв наконец местных тугриков, пошли завтракать в бывший Макдак, который по общему вердикту оказался очень даже ничего. Особенно, если все переводить в евро.

Путеводитель отрабатывать не было ни времени, ни сил, однако до московского рейса оставалось несколько часов и хотелось увидеть хоть что-то. Охоты разбираться в общественном транспорте не было никакой, так что мы двинули с вокзала пехом по указателям (мобильный интернет работал плохо). По жаре с тяжеленным чемоданом было, конечно, так себе, но я знал за что страдаю. Очень уж приспичило посмотреть осталось ли что-то от Кенигсберга. Чем ближе к собору, тем цивильней всё становится. Но и в целом, никакой разрухи я не увидел. Очень редко вдруг посреди пятиэтажек виднеется неоготическая башня из красного кирпича, как инопланетный корабль далекой цивилизации. Наконец мы вышли на мост откуда открылся неплохой индастриал-вид. Сразу стало понятно что тут-то как раз развернулись девелоперы. Тут строятся самые лакомые кварталы. И тут же кормятся немногочисленными туристами местные. Правда туристов было раз, два и обчелся. Поэтому к нам цеплялись с особенным рвением. Впрочем, цены на всё такие смешные, что отчего же отказать ребенку в фотографии с ястребом или огромным попугаем? Наконец, че-то совсем стало тяжко тягать чемодан. Мы скрылись под сенью стен собора, а я обнаружил, что аккурат за углом и есть та самая пресловутая могила - кенотаф - Канта. Граффити Кант - лох, к сожалению, уже не было видно, но подслушанное у экскурсовода с лихвой компенсировало этот минус.

Стало внезапно ясно, что пора двигать в аэропорт. Телефон поймал какой-то вайфай, и я вызвал такси прямо к мосту перед собором. За какую-то куцую тыщенку. Водитель-женщина оказалась на удивление разговорчивой и поведала мне за получасовую поездку практически всё о городе, историю своей семьи и перспективы на будущее. Мне показалось интересной её мысль, что, мол, сначала вытравляли дух немчуры, снося даже то, что можно было бы восстановить, а потом вдруг чухнулись, что городу-то нашему оказывается 800 лет, но... в каком-то смысле, было уже поздно. Осталось только Канта на магнитики для холодильника фигачить. Ну в целом, это как какие-то турецкие или североафриканские города, где то здесь, то там вдруг виднеются отрывочные-открыточные античные руины. Думаю, если будет следующий раз, то вполне можно будет остаться на пару дней, чтобы найти таксистку и растрясти её на пешеходную экскурсию.)

В аэропорту ко мне привязалась какая-то сумасшедшая тетка, пытавшаяся почему-то говорить со мной по испански. А еще я впервые увидел двух вояк, отправлявшихся на СВО. Один попроще, а второй - прямо весь в грозных нашивках типа "всех убьем кто встанет на нашем пути".

Полет с "Победой" удивил меня тем, что я вообще разницей с Аэрофлотом не заметил. А если нет разницы, то зачем платить больше?

И снова меня охватило неверие в реальность происходящего. Вот сейчас через пару часов я выйду в Шереметьево, закажу в такси и поеду на такси к себе домой?

À suivre...

Оказывается ещё до Скорсезе был снят отличный фильм о проблемах стареющих боксеров.
Хотя спорт в фильме только метафора. На самом деле он про то как невероятно сложно вырваться из болота жизни. На словах-то все знают что и как делать, но такая у беды гравитация, что человеческие потуги взять себя в руки, волевым усилием порвать с прошлым обречены на провал. Подпрыгнул -- и сразу земля тянет вниз. И чем выше подпрыгиваешь, пытаясь убежать силы тяжести, тем больнее падать.
[700x294]

Пока я бронировал, заказывал, продумывал мне еще не верилось, что вот действительно через пару дней я буду снова дома. Впервые с 2021 года, с начала войны, со смерти мамы. Это казалось фантамсмагоричным, невозможным попросту. Уже на подходе к автовокзалу Гданьска я остановился и задумался. Какое-то мощное чувство сказало мне - не надо, но то было всего лишь минутное сомнение, которое я тотчас переборол. Придя в автобус и очутившись среди русскоязычной публики, направляющейся домой под руководством старичка-весельчака водителя, бодро инструктировавшего нас как себя где вести, я уже будто одной ногой ступил в свою московскую квартиру, хоть за окном еще мелькал опрятный польский неоренессанс. Тронулись мы в 18 часов, по расписанию. В автобусе, чистеньком, немецком, занята половина мест. Все сидят угрюмые, тупят в телефон. И только дети беззаботно шуруют между кресел, передавая друг другу игрушки. Одна девочка громогласно гаркнула на весь автобус: "Я еду с мамой в Россию к бабушке. А папа не поехал, потому что он Россию не любит". Мамаша её сразу зашикала, но на самом деле всем пофиг. Одни сидят угрюмые, потому что боятся допросов на границе, другие боятся застрять на границе до ночи из-за тех, кто боится допросов на границе. Мы были все в одной лодке. И лодка должна была пройти через два шлюза...

За окном тянулись бесконечные поля, на фоне живописнейшего заката. Северное уже небо склонилось к земле отвесным стеклом лабораторной колбы. Ближе к границе исчезли и последние следы человеческой жизни. Наш автобус подкатил к пограничному пункту в одиночестве.. Лишь навстречу нам границу прошла шальная фура. Атмосфера в автобусе, как писал Довлатов, как в приемной у дантиста. Да еще водитель автобуса, тот самый бодрый старичок, нарассказывал нам на перекурах кучу страшных историй, правда больше про легкомыслие путешественников, чем про зверства пограничников.

Однако, в итоге всё прошло довольно гладко. Польские пограничники багаж смотреть не стали, прогнали всех молчаливо через паспортный контроль и милостиво разрешили садиться обратно в автобус. Вечерело. Над нейтральной полосой виднелась большая надпись РОССИЯ. В неё совершенно не верилось. И скорее даже из-за алфавита. За три года глаза отвыкли от русских вывесок. Но и -- вот там? Уже Россия? 6 часов на поезде и час на автобусе от Берлина??

Нас оповестили, что автобус, пришедший за час до нас еще не прошел контроль... В этот момент холодок пробежал по спине... что же там так долго проверяют? Мемасики в телефоне? Я представил как умаются дети за многочасовой контроль и зажмурился. Перед глазами встала тетенька, потрошащая наш чемодан, расспрашивающая про книги на заморском языке и наличие украинской крови... Когда я открыл глаза, нас пригласили к окошку погранконтроля. Вопрос, который мне задали, меня весьма удивил - "На каком основании въезжали в Польшу?" Показал свой немецкий ВНЖ. Бац штамп. И три детям в довесок. Всего где-то минута. Но двум теткам с казахским паспортом у одной, и местом рождения Украина у другой, повезло меньше. Их куда-то увели и уже прошедшие границу тетки, принялись выть, что теперь это на три часа. Что надо вызвать на границу такси и поделить плату. Что вообще зачем их ждать и давайте поедем. К нам тем временем подсадили невезунчиков с предыдущего автобуса, прошедших допрос об отношении к тому что сейчас происходит, просмотром телефонов и графиков отпусков за последние годы. Всё молодые парни и девушки лет по 25. В итоге всех отпустили ̶б̶е̶з̶ ̶с̶о̶с̶т̶а̶в̶л̶е̶н̶и̶я̶ ̶п̶р̶о̶т̶о̶к̶о̶л̶а̶ и даже двух тетенек вернули живыми -- и автобус тронулся дальше.

Люди заметно расслабились. Потянулись бесконечные разговоры о том, о сём. О планах. Освещенные экранами телефонов лица, напряженно склонились над ватсапами. Мысленно все уже были на следующем этапе своих поездок. Ехал ли кто-то из автобуса именно в Калининград ? Не ведаю. Но всё что я слышал это города и веси, названия вокзалов и аэропортов. А пока в Москву, в Москву... Мы сделали это. Вот за окном аршинными буквами над сараем - ШИНОМОНТАЖ. Где шиномонтаж, там и родина.

В 22:30 мы вкатили на привокзальную площадь Калининграда.

À suivre

Приехали мы в Гданьск на польском поезде из Берлина. Рядом сидели какие-то волго-немецкие пенсионеры, в до безобразия хорошем настроении, которые трещали на весь вагон и никак не могли решить то ли идти в вагон ресторан, то ли остаться скушать взятую с собой курочку. То ли пересесть где не дует, то ли туда, где припекает солнце.

В хостеле нас встретило огромное панно на нашем этаже с российским загранпаспортом. Мы решили, что это добрый знак. Затем мы почистили пёрышки и пошли ужинать в какой-то неимоверно огромный ресторанный дворик с кучей всяких закусочных и без единой сетевой - во всяком случае мировой или европейской известности. Поэтому приходилось подходить и вычитывать меню. Сам район казался совсем новым, с иголочки, но выдержанным в традиционных бурых тонах, посему гармоничным.

Следующим днем мы располагали совершенно и с утра отправились на гульбище. Что ж, Гданьск показался мне маленьким и не таким затоптанным туристами Амстердамом. Везде чувствуется близость воды и открыточной архитектуры. И травой не воняет на каждом углу...

Никакой русофобии я нигде не приметил. Но видел бабку бомжиху, которая последними словами материлась на украинских беженцев. Причем без всякой на то видимой причины. Что до русского языка, я даже предупредил детей лучше говорить по немецки, но в итоге оказалось, что в сфере услуг - рестораны, парикмахерские - работает полно русскоязычных украинцев, да и полякам глубоко фиолетово - если ты клиент, тебе везде рады. Никто тебя не спрашивает кто ты и чьих будешь.

Гуляя по спокойным улочкам Гданьска, я всё думал о Данциге. О тенях людей, гулявших по тем же закоулкам 85 лет назад. Ловил эхо звучавшей тут когда-то немецкой речи... Им так хотелось коридор, так хотелось назад в рейх... А потом эка как вышло. Одни пожелтевшие фотографии в прабабушкином альбоме по Кельнам и Франкфуртам.

Очень впечатлил убирающийся мост на реке... Разводные мосты видел, а вот таких еще ни разу. Сплавали на Вестерплатте, но к сожалению провели там лишь час. И всё же видеть руины военной базы и мемориал начала Второй Мировой было потрясающе.

На следующий день у нас еще было вагон времени, и мы намылились в новый музей войны, но очередь туда стояла аж с улицы, так что мы дали заднюю. Пошли вместо этого в салон красоты)) и привели себя в божеский вид. Так что меня уже в этом году стригли в Стамбуле и Гданьске. Надо ж. Потом пообедали немного выше нашего бюджета - ужин приговоренного? - и побрели на (авто)вокзал, где нас ждал автобус в Калининград.

À suivre...

И не нужно. Можно шлепать по минам как по лужам.
Даже сраный стол нельзя просто заказать, оплатить и получить. Потому что номер грузчиков определяется как спам, они не могут до меня дозвониться, вынуждены приезжать второй раз и в отместку "забывают" третий пакет со второй столешницей. А может правда забывают. А может ее утром на складе забыли погрузить. Но очень уж подозрительное совпадение. Теперь на пустом месте возник огромный ЧИРИЙ, который надо лечить, мазать, ждать и прокалывать.

Месяц как мне совсем поплохело и все вышло за рамки обычного ОРВИ. Легкие восстановились, но мозги пока нет. В мозг залетают порой мухи. Путаю вторник и четверг, сегодня и завтра. Свинцовая сонливость отползает с меня, как объятья пьяного, медленно-медленно. Сегодня первый день в библиотеке. Я пытаюсь нащупать где я был и чем вообще занимался до "отпуска". Потом я как-нибудь напишу про выкуривание души из тела.

To face the truth. Even an unpleasant truth. Despite all the pain. The illusions in my head have no roots. They are as short-living as soap bubbles.