В вещаниях публичных лоялистов пресловутая «культура отмены» поминается и как дела декадентские, признак вырождения и угасания обществ западных, и как ухватка, которую российскому обществу неплохо бы позаимствовать и употребить против публичных же диссидентов, не стесняющихся оскорблять и российское общество, и его личный состав.

Я позволю себе проанализировать это явление в свете всё тех же рассуждений, – если хотите, того набора догм – на которых обычно утверждаю своё понимание того или иного общественного явления. Да, всё то же «Поведение», но без определений за недостатком времени, так что если не читали и всё равно пробуете прочесть дальнейшее рассуждение, то остатки моей совести отполированы до сияния – я предупредил.

В словосочетании «культура отмены» саму «отмену» я понимаю как отказ покупать продукт у профессионального производителя, – то есть такого, который производством этого продукта живёт – а «культуру» в данном случае образуют правила распространения принятого отказа в обществе.

Продукт, кстати, может быть как информационным, так и материальным. Да что там, нефть и газ тоже могут попасть под «культуру отмены»; не знаю, нужен ли читателю пример. Масштаб и внутренняя сложность производителя тоже могут статься самыми разными.

Тем не менее, далее я приму ту рамку, которую нынче задают: целью практикуемой, возможной или желательной «культуры отмены» окажутся производители информации, распространяемой публично за вознаграждение прямое или опосредованное, и это будут отдельные люди или небольшие группы их.

В этой рамке «сам процесс» просто отождествить с меркантилизацией культуры, подавлением творческой активности общества активностью деловой. «Культура отмены» есть ужесточение позиции покупателя, и только. Покупатель (читатель, зритель, слушатель) всего лишь хочет, чтобы за те же деньги производитель развлекал его не только продуктом, но и своим поведением. Делал «ку» перед флагом правильной расцветки и прочее.

Укажу на несколько неочевидных вещей, дополняющих это представление.

Во-первых, «культура отмены» есть неизбежная реакция на претензии творческого люда по управлению поведением обывателя. Учат жизни, знают, куда вести, выводят мораль и так далее. Если эти построения оказываются некорректны применительно к окружающей действительности, то пострадает «окультуренный» таким образом обыватель именно в деловой сфере деятельности. Лишится каких-то выгод, потеряет в материальном потреблении. И реакция на такой ущерб будет востребована долгое время, будет накапливаться.

Подозреваю, что у людей, заставших перестройку и переживших «святые девяностые», до сих пор отыщется, что высказать «известным деятелям культуры и искусства».

Во-первых-с-половиной, творческий люд не обязательно будет прямо виноват в ущербе обывателю. Более того, этот ущерб может быть неизбежным вне зависимости от эволюции обывательского поведения согласно наставлениям творческого люда. Однако последний в любом случае оказывается исключительно удобной, самопровозглашённой мишенью для возмездия за этот ущерб.

Во-вторых, один из эффектов «культуры отмены» несомненно полезен: она уменьшает и предотвращает отчуждение творческой активности от общественной жизни. Сфера культуры, с её производством ненастоящих, вымышленных ситуаций, в принципе связана слабо с общественной жизнью «в реальном мире» и, оставленная без присмотра, продолжает эту связь терять – «не для быдла творим», «творческие тусовки» и проч.. «Культура отмены» навязывает творческому люду отношения собственности на его продукт, невозможные вне общества.

Тогда чем «культура отмены» вредна?

Начать с того, что успешное наступление деловой активности общества на его творческую активность имеет следствием повышение ценности деловой активности перед творческой в частности и, главное, деловой активности вообще. И властная сфера, и коммунальная сфера деятельности общества становятся относительно слабее деловой. Это не обязательно плохо, но это последствия, обычно не принимаемые во внимание.

Главное же здесь то, что неизбежно набирающее силу в процессе принятия «культуры отмены» понимание продукта творческой деятельности как товара снимает моральные (коммунальные) ограничения на продажу этого продукта тому, кто больше заплатит.

Иными словами, культурная сфера общества становится доступной любому покупателю, в том числе из-за пределов конкретного общества, в том числе покупателя, враждебно настроенного по отношению к этому обществу. Врага.

Наихудшим следствием такого положения дел станет то, что какие-то культурные артефакты, произведения искусства будут изначально созданы против этого общества, будут задуманы или заказаны как оружие (если быть точным, яд). А при достаточном техническом и художественном уровне воплощения это оружие станет предельно опасным.

Это не банальность. Те

На улице наконец-то апрель не только по календарю. Значит, время тезисов, Ильич не даст соврать.

Я, помнится, в комментариях обещал попробовать сколько-нибудь системно, то есть упорядоченно и предсказуемо подойти к проблеме нынешнего бардака в деле информирования российского обывателя о творящемся вокруг него.

Не знаю, когда бы дошли руки, но нынешняя перегрузка сообщениями о делах юго-западных (да, сам виноват, мог бы просто не смотреть и не читать) сыграла свою роль, и я прикинул, с чего бы я сам начал решать задачу обеспечения хоть какого-нибудь комфорта обывателя в обществе с переразвитыми СМИ.

Не то, что бы такое было хоть кому-нибудь нужно, кроме самого российского обывателя a.k.a. меня. И тем не менее, вот тезисы.

Тезис первый. Человек, получая какую бы то ни было информацию, тратит время и силы на её обработку. КПД этих усилий всегда меньше единицы, ибо дело происходит в реальном мире. Значит, какие-то усилия всегда пропадают зря с точки зрения самого человека.

Тезис второй. Человек обрабатывает информацию с помощью головного мозга. Понимаю, это ересь и богохульство, но примите такое хотя бы в качестве допущения, пока знакомитесь с этими тезисами. Мозг – вещь сугубо материальная, а значит, даже та часть усилий и времени, что пропала зря, всё равно оказала прямое или опосредованное влияние на окружающий мир (прямое – это инсульт).

Тезис третий. Это вовсе-не-пропавшее влияние в принципе может быть не менее разнообразным, чем та целенаправленная деятельность, на осмысление которой человек потратил время и усилия из числителя ранее упомянутого КПД. Однако всё это разнообразие вовсе-не-пропавших затрат охватывает один признак: непредсказуемость относительно той целенаправленной деятельности, на которую они не пошли.

То есть я обдумываю, как сделать нечто наилучшим образом, и я трачу часть своего умственного ресурса на всякую ерунду, и я не знаю, как эта ерунда икнётся наилучшему образу. «Это, ежели хочете знать, ХАВОС».

Тезис четвёртый. Всё это верно не только для отдельно взятого человека, но и для множества людей (миллионы человек), в том числе организованных в группы с воспроизводимыми состояниями: семьи, школьные классы, рабочие коллективы, пассажиры общественного транспорта, армейские подразделения и проч..

Следовательно, в условиях массового информирования хаос, обязанный собою прямому или опосредованному действию неидеально обработанной информации, нарастает независимо от содержания информации, но прямо зависимо от охвата населения средствами массовой информации.

Это, собственно, и есть отправная точка всех тех неудобств, которые клиенты СМИ современного общества испытывают при работе с СМИ. Претензии «вообще» тут вполне бессмысленны, претензии к произвольно высокой хаотической составляющей в продукте конкретного СМИ смысл вполне себе имеют.

Пример: трансляция лоялистскими каналами в РФ украинских агитационных материалов, «шаркающих по душе». С изобличениями и высмеиваниями, да. Однако оправдания этого паразитирования на внимании зрителей-слушателей-читателей тем, что оно нечто вроде вакцины, что без таких практик зритель-слушатель-читатель сам случайно натолкнётся на украинскую пропаганду и с жёлто-синим флагом на улицу выскочит… это, извините, неприлично. Это презрение к собственной аудитории.

«Товарищ Левитан, почему вы так часто цитируете Геббельса?» – «Так без этого советский человек его сам услышит и сразу «зиг хайль» кричать начнёт».

Тезис пятый. Граждане с техническим образованием, ничего знакомого в описании выше? Добавление в систему энергии, часть которой теряет упорядоченность и с течением времени, накапливаясь, может помешать работе системы?

Ага, перегрев.

И в этой аналогии настолько «всё уже украдено до нас», что достаточно взять, скажем, книжку (с картинками) «Обеспечение тепловых режимов при конструировании радиоэлектронной аппаратуры» издательства «Советское радио» 1976 года издания, чтобы точно формулировать задачи повышения эффективности информирования общества, находить их исполнимые и работоспособные решения и сколько-нибудь понятно излагать это добрым людям, не нашедшим в жизни времени на логарифмы.

Пример: из предложенной аналогии прямо следует, что расширение трансляции собственных взглядов в ответ на расширение трансляции взглядов оппонента есть способ приближения перегрева аудитории, за внимание которой идёт борьба, работа на потерю этой аудиторией той вменяемости, которая поддерживает сложную и разнообразную совместную деятельность в группе людей, то есть цивилизацию.

Тезис шестой. С нынешней доступностью технического обеспечения потенциально сколь угодно широкого вещания не имеет смысла решать задачи по ограничению этого вещания. Всё, чего такое общество добьётся, это смены режима влияния хаотической

Следующее рассуждение обязано своим появлением зияющей пропасти между огромным количеством документов, с самых разных ракурсов, но равно напористо освещающих текущие события на юго-западных границах Российской Федерации, и смехотворно малым количеством сколько-нибудь достоверных чисел в этих документах.

«Я знаю, что я ничего не знаю», и это-то ещё ладно по отношению к событиям сегодняшним, но чувства вместо чисел уничтожают всякую надежду на предсказание событий будущих.

Нет, напридумывать можно всякого, однако без чисел напридуманное пригодится разве что для состязания достоинств в споре дилетантов. А вот что-то планировать, предупреждать, приветствовать или предотвращать? Увы.

Поэтому я решил записать свои представления – не путать с пожеланиями или опасениями – о наиболее вероятном политическом будущем территорий, затронутых проводимой ныне ВС РФ специальной военной операцией. Без чисел ценность этих представлений состоит разве что в том, что их легко будет приветствовать или оспаривать. Потому никакой лаконичности, текст многословный, предупреждаю.

Ничего нового или оригинального в дальнейшем изложении нет, ибо сама историческая рутина умиротворения варварских земель землями цивилизованными не поощряет вдохновения. «Всё уже украдено до нас». Все тезисы, приведённые ниже, я не только обдумывал сам, но и слышал где-то ещё, причём издавна. С другой стороны, чтобы не прятаться за чужие спины, ниже я где только можно указываю, что утверждения в тексте – мои в том смысле, что я с ними согласен.

Можно было бы проставить «имхо» перед каждым сложносочинённым предложением ниже (они там все такие), но получить возможность множество раз сказать «я» и пожертвовать ею в угоду какому-то тетраграмматону? Никогда. Я всё же атеист.

Итак.

Как я утверждал ранее, обезвредить общество, невозбранно деградировавшее последние десятилетия на территории нынешнего украинского государства, государство РФ с его недостаточными возможностями по цивилизации принятого под свою руку населения, может только через обезлюживание этой территории или её частей.

Снижение количества обитателей там отменит как сложную деятельность на этих землях, представляющую угрозу для безопасности РФ, так и неуправляемый сброс излишков окончательно одичавшего населения на соседние территории.

В этом случае теряет важность вопрос о мировоззрении, господствующем на умиротворённых таким образом территориях, кем бы оно ни спонсировалось и сколь бы радикальным ни представало.

Массовое истребление нынешних украинских граждан, через прямое насилие или через намеренную организацию нехватки жизненно важных ресурсов, я считаю неприемлемым решением этой задачи. Оно прямо противоречит не только господствующей в российском обществе морали, но и нынешней заинтересованности РФ в возможно большей ёмкости внутреннего рынка, то есть в увеличении количества собственного населения.

Отсюда идеальным конечным результатом для РФ стали бы, во-первых, интеграция ДНР, ЛНР и той части украинских территорий, чьё географическое положение, уровень развития и потенциальная лояльность населения обещают скорые выгоды, и на приведение которой к российским стандартам в обозримом будущем достанет сил, и, во-вторых, создание на остальной территории нынешнего украинского государства условий, поощряющих временную или постоянную эмиграцию её населения в РФ или в страны Европейского Союза.

Я полагаю, что территорией будущей «Новороссии» (не стану изобретать хоронимы) могли бы стать нынешние народные республики и часть территории нынешнего украинского государства, необходимая для лишения постоперационной Украины возможности использовать Чёрное море вопреки интересам Российской Федерации. Достойным упоминания, пускай маловероятным и вовсе непредсказуемым решением здесь выглядит Одесса как «вольный город», сумма компромиссов, приправленная надеждой на долговременную устойчивость этой суммы.

Как бы пессимистически это ни звучало, но я считаю, что «условно независимое, нейтральное, демилитаризованное и денацифицированное украинское государство» с заметной по европейским меркам территорией и столицей в Киеве вполне себе сохранится. пускай лишённое собственных возможностей по обеспечению вооружённых сил, и, главное, сложных военных производств и производств двойного назначения.

Уничтожение или, предпочтительно, перенос этих производств на территорию РФ, по моему мнению, могли бы стать эффективными средствами организации миграционных потоков наравне с восстановлением сложных производств в самой Новороссии.

Военное и административное присутствие РФ на территории постоперационной Украины («демилитаризация» и «денацификация», охрана останавливаемых АЭС и проч.) видится мне ограниченным, поддерживаемым с возможно большей помощью ветеранов

«…найдётся другой покупатель, который заплатит долларами! И пошлёт за короной пароход с красивым именем…»©

Не всплывая на первые полосы, мелькнули сообщения о непонятках с возвратом произведений искусства, что специальная операция застала за пограничными столбами. Всуе были помянуты яйца Фаберже, ещё что-то… повторю и подчеркну: без достаточной конкретики, тутошними комментаторами была оговорена тревога по поводу того, что «санкции» в нынешнем смысле слова воссияют и здесь. Далее комментаторы воображали себе юридические и моральные оправдания такого хода дел со стороны западного люда и приходили в раж.

Я в раж приходить не буду, пока никаких таких задержек не состоялось. Вот повод для рассуждения про культуру здесь получается очень удачный. Трудно представить себе более убедительное проявление культурной общности, чем «…зачем вам понадобилась голова Купидона?» – «С детства меня тянуло к прекрасному»©.

Более того: яиц Фаберже жалко, а наложили бы руки на «Чёрный квадрат», я бы ещё и доплатил. Рублями.

Начну с искусства и искусственного, то бишь неестественного. Оставлю в стороне его функциональный аспект: то, что при прочих равных каменюкой на палке проще отбиться от саблезубого, чем каменюкой в руке, сомнению не подлежит и всячески приветствуется. Вопрос в другом: зачем тратить время на аспект нефункциональный, на всяческую резьбу по древку?

Можно пытаться оправдать эту трату постфактум: мол, у резчика при всё тех же прочих равных координация движений будет получше, и саблезубому не поздоровится. Однако кто будет сравнивать, кто будет вести статистику, чтобы делать такие утверждения в самом первобытном племени на протяжении поколений?

Можно, конечно же, принять позу подчинения и возгласить хвалу сверхъестественному, которое веет и вдохновляет на всякие художественные излишества, но я не паства.

По моему скромному мнению, резьба на рукояти каменного топора и прочие художества оказались востребованными как побочный эффект совместной жизни существ с работающей второй сигнальной, то есть общественной жизни. И эффект не просто побочный, но и неизбежный.

Я считаю, что искусство оказалось востребовано как способ отобразить возможности, варианты, альтернативы.

Если у человека есть память, то он вынужден констатировать и констатировать, что из всего многообразия возможностей, которые он видел в тот или иной момент жизни, в эту самую жизнь воплотилась лишь одна, а остальные не существовали.

А если у человека есть сколько-нибудь аналитический ум, то есть способность к сопоставлению описаний объекта или процесса, то человек точно так же вынужден признать, что эти несостоявшиеся возможности оказали влияние на состоявшуюся, то есть они существовали. Он – и другие – принимал их во внимание, маша каменным топором.

И этот парадокс надо как-то решать, иначе его используют против тебя: в принципе нет лучших способов паразитирования на ближнем своём, чем запугивание его несуществующими угрозами и обещание несуществующих благ.

Неестественное, то есть не обусловленное подтверждёнными «здесь и сейчас» первой сигнальной стимулами поведение и в первую очередь изготовление артефактов оказывается востребованным в первую очередь как решение этого парадокса: «то, что мне в голову пришло – да, может существовать, не просто влияя на мои решения, а вот так, руками потрогать, сам сделал».

Понятно, что оно тут же оказывается востребованным в качестве поведения ритуального в рамках всё того же паразитирования, но это всё-таки уже некий компромисс. Жрец отвратителен, но сосед-прощелыга хуже. Отец Фёдор лучше Остапа Бендера. Хотя избавиться, имхо, лучше от обоих.

И вот искусство как востребованное обществом неестественное поведение получает право на жизнь.

Его материальные эффекты и их воздействие на поведение отдельно взятого члена общества – это всё настолько интересно, что уже рассмотрено до меня с огромного количества точек зрения и в микроскопических подробностях.

Я же здесь укажу на самое простое, потому что самое большое: в самом обществе, в группе, где оно существует, возникает понятие о том, что «можно и вот так тоже, но вот здесь и сейчас мы этого не делаем». Иными словами, возникает понятие о «свободе», о том, что и само общество здесь и сейчас представляет собой лишь один из возможных своих вариантов.

Это понятие, отнесённое на уровень отдельного взятого члена общества, осознаётся как возможность отчуждения себя или себя и какого-то близкого сообщества вокруг от всех остальных. Это предел, это идеал, это понятие так удобнее объяснить и осознать.

Отсюда получаем возможность усложнения общества, когда такое отчуждение есть, но без абсолютов… и не полное оно, отчуждённое наше, и не в рабочее время, а точками отсчёта пустынники работают, хорошие мужики, хотя и со странностями... однако, повторю, на усложнение

Мне очень не нравится, что стараниями батальона «Азов», прочих служащих самостийного шапито и преисполненных праведности профессиональных россиян долговременным следствием специальной операции Вооружённых сил России, идущей ныне на юго-западных границах, может оказаться непристойность слова «нация» и однокоренных ему.

«Азов» с одной стороны и люди интернациональных национальностей и убеждений с другой делают много и слаженно, чтобы российского обывателя стало возможно пугать этими словами в каких-то своих интересах. «Нацию» в предлагаемом представлении соотносят с потерями и утратами. Я считаю такое понимание принципиально некорректным и позволю себе изложить ниже собственную версию, в которой «нация» как качество общества, напротив, есть средство противодействия этим потерям и утратам, их предотвращения.

Игра в слова, скажет читатель. Конечно. Однако с моей стороны это игра на повышение.

Начать с того, что я – материалист, и объявление «нации» сущностью не от мира сего меня напрягает, как и любая другая вера. Помните, у Достоевского? «Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».

Вместо «истины» подставьте любую другую ценность, поверяемую опытом существования в материальном мире – Вы всё равно получите глупца либо предателя, которого правильно подобранной мумбой-юмбой можно заставить отречься от этой ценности. Почему? Как сказано в цитате, «мне лучше хотелось бы». Опровергайте Эллочку-людоедку, не надорвитесь.

Напомню, что общество с точки зрения члена группы, где оно существует, есть «возможность совместной деятельности людей, или координации их поведения».

«Нация» – это некоторое качество человеческого общества, состоящее (очевидно для материалиста) в том, что некоторые свойства человеческой жизни в обществе, где «нация» есть, проявляются сильнее, а некоторые слабее сравнительно с обществом, где «нации» нет.

Конечно, у общества кроме «нации» есть и другие качества, существующие так же, отличающиеся от «нации» списками свойств «в плюс» и «в минус» (совместных дел привлекательных и отвратительных), а в своём существовании и развитии претендующие на те же общественные ресурсы, что и «нация».

И уже обыватель, прямо или опосредованно распоряжаясь этими ресурсами (в первую очередь своим временем, затраченным на общественную жизнь) решает, которое из этих качеств важнее, какие свойства заслуживают больших трат ресурса, а какие нет.

Эта деятельность обывателя по распоряжению общественным ресурсом (своим пребыванием в обществе) может быть сознательной, когда обыватель имеет в уме образ будущего общества самых различных масштабов, отдаления и привлекательности.

Образ этот, чтобы обеспечить сознательную общественную жизнь, должен быть достаточен для порождения представлений о взаимосвязи между свойствами общественной жизни, подлежащими усилению или ослаблению для достижения или избежания этого образа.

Понятно, что и образ будущего, и порождённые им представления о задачах общественной жизни в настоящем могут быть очень по-разному обоснованы, могут иметь разную детальность и проработанность – противоречивость, опять же, тоже может статься очень разной.

Здесь идёт вполне узнаваемый для технаря процесс «проектирования» (будущего общества), где за процедуры анализа (сопоставления описаний) отвечает наука, а за процедуры синтеза (создания описаний) – религия.

Более того, я рискну утверждать, что сами понятия «науки» и «религии», мера, степень, глубина и регламент их присутствия в обществе могут и должны поверяться только через обеспечение этого процесса, сколько-нибудь надёжного предвещания будущего общества. Всё остальное – это частные игры, «истинные веры» как чума и «джентльменские хобби» как аутизм.

Общественная деятельность может быть несознательной, когда соответствующий ресурс вкладывается не в изменение того или иного качества общественной жизни, а в изменение присутствия отдельно взятых свойств этой жизни, составляющих это качество.

Изменение «в лоб», без попыток понять и использовать взаимосвязь между отдельно взятыми свойствами – просто «нра» или «не нра», «мне лучше хотелось бы». «Вы как хотите, а я Ельцину верю!»

Эта несознательная общественная деятельность проста, понятна, легко оцениваема, расточительна, близорука и сама может составлять ресурс для носителей сколько-нибудь достаточного представления о будущем. Важно: «достаточное» здесь не означает «правильное», «доброе», «проверяемое» или «хорошее», оно означает «такое, под которое можно заманить людей без долгих, трудных и сложных объяснений».

Что такого особенного в «нации», в качестве общества, с каких-то пор существующего в некоторой группе?

Я исхожу из того, что те свойства общественной

Ниже читатель изыщет рассуждение, спровоцированное тем, что выражение «информационная война» автор услышал n+1 раз, где n=«зае...ли». Это всего лишь предпосылки к пониманию того, какой он, автор, хотел бы видеть информационную сферу современного ему российского общества.

Первое. Я разделяю следующее понимание «войны»: это такое взаимодействие между двумя субъектами, при котором продолжение существования одного из них не служит ограничением для другого. Почерпнул, если мне не изменяет память, в ИГШ, и пока такое широкое понимание вопроса меня не подводило. Особенно помогает при уточнении, кто с кем воюет.

«Информационную войну» отсюда можно понимать двояко: либо как информационный, подчинённый аспект «войны вообще», когда задача приведения контрагента в желательное состояние («ну, а если помрёт, так помрёт») решается приложением физических энергий, либо как всецело самостоятельное мероприятие, где хотят чего-то добиться словами, эксплуатируя веру в себя и не считаясь с тем, что именно эти слова могут убить.

Второе. Эта разница в понимании прямо соответствует нынешней постановке вопроса «о светлом будущем», которую я видел у уважаемых мною авторов. Люди кардинально различных воззрений соглашаются: та схватка за будущее, которая ныне разворачивается, может быть описана через противостояние доверия и энергии, доллара и газа, слова и вещи, «духовного» и «материального». И – да, условный «Запад», сражаясь за сохранение и упрочение своей гегемонии, сражается на стороне «духа». С таким пониманием соглашаются настолько разные люди, что я вынужден к нему примкнуть.

Примкнув, я подозреваю, что это понимание достаточно очевидно: так, чтобы напрягать наших профессионалов языка и клавиатуры. Изволите видеть, у нас веками привыкли отождествлять «свою» сторону с неким демонстративным недопотреблением материальных благ, возводя это недопотребление в добродетель и тем оправдывая внешний отказ в этих благах. Однако я считаю такую находку вынужденной, для российского общества отнюдь не эндемичной… и не стоящей дальнейшей поддержки.

Рискну сделать утверждение скорее резкое. Упомянутый выше условный «Запад» к продолжительному ограничению потребления адаптируется стремительнее и намного лучше любой России прошлых столетий, а потом вместо разновсяких фалаутов запишет такую адаптацию себе в эпохальные победы надо всем, что сочтёт нужным. «Западное» изобилие – это не начальное условие, а побочное следствие «западной» же «духовности», скорее случайно сказавшееся в плюс.

Апологеты советского строя не считают зазорным оправдывать сравнительно малый ассортимент на тогдашних прилавках. А вот апологеты «Запада» станут оправдывать сами очереди как способ весело провести время, пережить новые экономические успехи свободной экономики, попутно узнав новости из мира идентичностей, утерев нос ополоумевшим русским и одержав совершенную победу в «информационной войне». Торжество «духовности» на практике.

Подход к снаряду с предложением понизить температуру в отапливаемых помещениях читатель уже имел счастье наблюдать.

Вряд ли наши профессионалы смогут состязаться за это «место силы». Сил нет.

Так, уймитесь со своей «силой в правде». Ваша «сила в правде» – всего лишь апология замысла отступить на периферию «духовности вообще», подписаться на некий чётко заданный набор «истинных вер» (думаю, читатель способен прикинуть свою версию списка) и получать доход с них. Однако, по сути, это, во-первых, невынужденное самоограничение в поиске ответных мер в глобальном противостоянии, чему «Запад» будет только рад, а во-вторых, приглашение к фундаментальному расколу российского общества, которое тот же «Запад» с радостью примет.

А просто «духовность», «молекулы свободы» в штатовском природном газе и прочее улюлю – «Запад» заберёт себе. Это не наше. Наша сила – в тротиловом эквиваленте, а правда пусть идёт в СиЭнЭн, если её пустит вахтёр.

Резкое утверждение, я предупреждал.

Третье. Читатель знает, что поведение я стараюсь понимать на основе рассуждений, некогда сформулированных в одноимённой работе Константина А. Крылова. Конечно же, я не упущу этой возможности и здесь, ибо к поведению субъектов, вовлечённых в войну, эти рассуждения вполне применимы. Более того, я пропущу множество вводных определений на радость читателю.

И начну сразу с того, что для «Запада» это противостояние есть эффект не модуса операнди, но модуса вивенди. Да, это неумышленно, они так живут, они по-другому не умеют. Они – «хорошие». Местные говорящие головы бесчисленное число раз обвинили тамошние говорящие головы в «двойных стандартах», но противоречий с «западной» точки зрения здесь нет.

«Западный» этический императив: «другие должны вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к ним». То есть «всё хорошо» тогда, когда

В перерывах между работой перечитываю работы Станислава Г. Лема, эпопею пилота Пиркса в частности. «Притчи», которые Лему в итоге почти все не понравились, однако «неожиданно для него разрослись».

Без шуток, очень завлекательная реклама. Чтобы с самим Лемом так обойтись...

Самый первый рассказ, «Испытание», издания 1959 года, полагаю, читатель помнит.

Два студента… то есть курсанта… короче, сдают зачёт. Каждый летит на своём пепелаце, задание у каждого своё: Пирксу надо выйти на орбиту и провести пару служебных кораблей до Луны.

Он взлетает, выполняет задание как может, сталкивается с неприятностями, претендующими на фатальность, но превозмогает. В самом конце рассказа дверь в пилотскую рубку открывается, и Пиркса хвалит начальник школы (серые глаза, серый мундир).

До «добро пожаловать в реальный мир, Нео» ещё сорок лет. Имитатор произвольного ускорения в описанных условиях, увы, невозможен, а значит, придётся признать, что рассказ всё-таки о людях.

Прото- и анта- там Пиркс и Бёрст. Бёрст выглядит как гибрид между «фёрст» и «бест», особенно с учётом того, что Пиркс считает свою фамилию похожей на «икс», то есть фамилию считать автор разрешает. Пиркс флегматик и недотёпа, а Бёрст «комсомолец, спортсмен, красавец» и душа компании.

Бёрст испытания не проходит, терпит виртуальную катастрофу. «Бёрст врезался в Луну»©.

Лем, насколько я могу судить, трепетно относился к случайности, так что тут вполне может статься и она: превозмочь должен был Бёрст, а не этот… хуторской. А погляди ж ты. Вот и вся мораль. Не мне гадать.

Однако, по моему мнению – то есть по мнению человека, немного пожившего во времена… роспуска… этой самой «виртуальности» – тут может статься и прямо противоположное объяснение.

Сам рассказ начинается мечтами Пиркса найти в кармане старых штанов в шкафу своей комнаты в общаге старую монету, причём мечтами столь убедительными, что вернувшийся с занятий Пиркс в тот карман лезет, проверить.

Иными словами, он самостоятельно способен представить себе желательное положение дел и действовать согласно ему без сомнений: это подчёркнуто через дальнейшее описание того, как Пиркс управлял своим пепелацем. «Его рука сама – совершенно сама – потянула за рукоятку»© и так далее.

В условиях наступившей позднее виртуальной беды такая способность получается абсолютным преимуществом. Другим таким преимуществом оказываются флегматичность и замкнутость Пиркса, отстранённость или, называя вещи своими именами, независимость. Суверенность, если уж договаривать.

Бёрст вполне мог не пройти испытания просто потому, что на него никто не смотрел «здесь и сейчас».

Привет инстаграму или как там эта контора называется.

Итого, Пиркс добрался до хэппи-энда вполне предсказуемо и заслуженно.

В тех теориях, которые я у себя в журнале обдумываю, Пиркс получается генератором общества как силы, соединяющей людей вместе (взгляд на группу людей, в которой существует общество, «снаружи»), а Бёрст – таким же производителем общества, но уже как возможности совместных действий между людьми (взгляд «изнутри»). При столкновении с «наружными» условиями преуспел Пиркс. А вот если бы испытанием стал светский вечер…

Собственно, вся дальнейшая пирксова эпопея может быть рассмотрена как упражнение этого обстоятельства.

Сюжеты рассказов заведены на столкновение Пиркса с чем-то если не принципиально новым, то уж точно непривычным и опасным, и разбирается Пиркс именно с непривычностью и уникальностью ситуации применительно к себе и к группе, в которой в данный момент находится.

Даже если общество в этой группе проявляет себя на несколько минут, как в «Терминусе» (1961), который мнится мне обязательным к прочтению реквиемом всем усилиям сторонников «исторической правды», живущим в мире, где «история учит», и надеющихся на право редактировать учебные курсы.

Напоследок допишу ещё одно соображение. Искусство, генерируя виртуальные ситуации в общественной жизни в какой-то связи с реальными, исполняет две функции для общества: принятие в возможные и далее привычные расклады чего-то сугубо нового и выведение из этих раскладов чего-то старого, пережившего свои дни применительно к реальности, данной нам в ощущениях. Проще говоря, жрать и срать.

С этой точки зрения Пиркс однозначно получается необходимой деталью, фильтром в решении задачи принятия («разобраться в новом», оценить вкус), а «местом силы» Бёрста становится публичный отказ от устаревших реалий, различение для людей «всё, смываем» и «ин ещё побредём».

Ирония тут в том, что «провозвестником нового» в глазах группы, где существует общество, будет не Пиркс, а Бёрст, так как именно он отказывается публично

Во первых строках своего письма я хотел бы попросить прощения у читателя, который намерен не просто окинуть взглядом эту прелюдию, а заглянуть под кат. Я и так-то не страдаю лаконизмом, а здесь речь пойдёт о вещах, обсуждаемых в последнее время громко, часто, настойчиво и, главное, с разных точек зрения.

Напомню, что точку зрения на вопрос не стоит путать с мнением по нему. «То, что я вижу», точка зрения, не равнозначна мнению «что я думаю о том, что я вижу». Точки зрения суть разные… как это у наших западных партнёров… сеттинги. Например, орки в продукте World of Warcraft фирмы Activision Blizzard, ныне покидающей российский рынок (я куплю себе змею) – это одна точка зрения на орков, а орки в Warhammer 40000: Space Marine (Relic Entertainment, собирается уходить или нет, я не знаю, но и черепаха тоже вариант) – совсем другая.

И я заранее каюсь перед не слишком осторожным или слишком любопытным читателем в том, что я просто вынужден в который раз начать с многажды приведённых здесь ранее определений и цитат. Я расписываю свою точку зрения на очень объёмный вопрос, а не своё мнение по нему.

Что ж.


Общество, функциональное определение: возможность совместной деятельности людей, или координации их поведения. Общество, субстанциональное определение: сила, которая соединяет людей вместе.

Следствие из такого понимания, которое обязательно нужно проговорить: в одной и той же группе людей общества может быть больше или меньше. Это различие может быть оценено через сложность поведения, которую обеспечивает общество, через сложность тех дел, на которые эта группа способна, которые в этой группе могут быть осуществлены.

«Сложность» здесь – количество составных частей в предмете и количество связей между этими составными частями. «Точность» какого-то деяния, его «избирательность» и «продолжительность» могут быть следствием его «сложности». Могут и не быть, надо оговаривать.

Если общества в одной и той же группе в разные моменты времени может статься больше или меньше, то существуют процессы увеличения общества в группе и процессы его уменьшения.

Я считаю, что понятие «цивилизации» применимо к

а) увеличению общества в группе,
б) достаточному количеству общества в группе, и
в) достаточно большой группе, в которой достаточное количество общества существует достаточно долгое время.

Сколько тут «достаточно»? «Второй сложный вопрос». Впрочем, по пункту «в» было бы любопытно выслушать археологов числом не менее сотни.

Может ли группа стать слишком цивилизованной? Думаю, да. Человеческий ресурс небесконечен, и общество, увеличиваясь, не может претендовать на то, чего просто нет. Самих людей может быть слишком мало.

Кроме того, не всякая жизнь в группе – общественная, и занятие всего времени группы только общественной жизнью, совместными делами, поддержанием взаимоотношений между людьми может негативно сказаться даже на её элементарном выживании. «Я не смогу заснуть, пока в Интернете кто-то неправ», ага.

Как человек может поддерживать, сохранять количество общества в группе? Очевидно, через предсказуемость своего поведения. Как человек может увеличить количество общества в группе? Через обоснованную (этическими правилами) предсказуемость своего поведения. Проще говоря, всякое «новое сложное дело», чтобы быть принятым в группе и увеличить количество общества в ней, должно быть «хорошим». Со всеми страданиями совы на глобусе и по поводу «нового», и по поводу «сложного», и по поводу «хорошего».

Однако в предлагаемом рассмотрении у «цивилизации» должен существовать антипод – как минимум, как у процесса, который «а». Пусть это будет «децивилизация». Это процесс уменьшения количества общества в группе, основанный на таком поведении человека, которое неэтично вплоть до непредсказуемости – и, следовательно, до невозможности не только затевать новые сложные дела, но и продолжать прежние.

В «Поведении», в части VI «Цивилизация и её враги», предложена идея «внецивилизационных сообществ», где сами нормы поведения основаны на отказе от непротиворечивости понятия о «плохом» и «хорошем» поведении (от любой «этической системы»). Особенностью этих сообществ указана невозможность их существования иначе, чем за счёт цивилизации других сообществ, с очень важным уточнением:

«Вопрос о характере взаимоотношений между цивилизацией и внецивилизационными сообществами очень сложен. Нет сомнений, что достаточно часто последние просто «паразитируют» на цивилизации; но, с другой стороны, некоторые цивилизованные общества извлекают определенную пользу из таких взаимоотношений, что скорее напоминает симбиоз».

Одним из типов поведения, на котором основаны такие внецивилизационные сообщества, автор называет

Мне не раз напоминали, что первой жертвой войны оказывается правда. Что ж, несколько слов о потерпевшей, по мотивам недавних комментариев, как обещал.

Это окаянствует атеист и материалист, если что. Не стесняйтесь пренебрегать, не стесняйтесь дописывать сонмы сверхъестественных сущностей ко всякому тезису.

Правда есть переживание субъектом соответствия двух описаний одного и того же объекта. В своей основе, источником и сырьём правда имеет переживание человеком соответствия того, что человек получает от первой и второй сигнальных систем по одному и тому же поводу.

Тут важно понимать вот что. То, что нам приходит от второй сигнальной системы – сколько-то упорядоченные колебания воздуха (речь), чёрные пятнышки на белом листе бумаге – «савсэм нэ похож» на то, что оно обозначает. Для этого и востребовано, чтобы «савсэм нэ». Как и почему? Читайте Б.Ф.Поршнева. Или какое-нибудь священное писание, всё равно сейчас речь не о причинах.

Правда представляет собой переживание человеком соответствия двух (двух пока хватит) вещей, которые в принципе, совершенно и абсолютно не похожи друг на друга.

И вот природа этого соответствия, по К.А.Крылову, есть предмет этического суждения. Императивы, задающие «южную», «восточную», «западную» и «северную» этические системы, изначально есть различные способы поверки этого соответствия.

Чтобы сэкономить Вам время, отошлю к собственно крыловскому объяснению. Это часть третья, главка «Этика и понятие истины».

А теперь всё же некоторые повторы и выводы.

«Южная» и «восточная» этические системы основаны на том, что правдой человек должен признавать соответствие собственных представлений, рассуждений о мире тому, что он ощущает или тому, что ему рассказывают. «Я должен делать другим то, что они делают мне», «я должен уподобиться миру» – это «юг», «око за око». «Я не должен делать другим того, чего они мне не делают», «я не должен противоречить миру» – это «восток», «золотое правило этики».

«Западная» этическая система предлагает революционный переход, который позволил «западным» обществам освоить мир. Да, вполне вероятно, что эти идеи приходили людям и раньше, и во множестве, а Европе повезло с «ресурсами» для обеспечения этих идей, с историей, своей и чужой, ещё с чем-нибудь, поэтому они стали первыми и лучшими. Да, эти «западные» построения можно осуждать, ими можно восхищаться, их можно проклинать, их можно защищать. Речь не об этом.

Речь о том, что «западная» этика провозглашает правдой не соответствие собственной мысли человека окружающему миру, а наоборот, соответствие окружающего мира собственным представлениям субъекта. «Другие должны делать мне то, что я делаю им», «мир должен уподобиться мне» – это «запад». Или по Канту: «Поступай с другими так, чтобы максима твоего морального поступка могла бы служить нормой всеобщего законодательства».

Природа никуда не исчезла и продолжила работать ограничителем полёта мысли (привет Икару), однако в такие же ограничители полез всякий предприимчивый сосед, что по улице, что по континенту. В общем, понеслось. Имеем то, что имеем.

И вот одно из следствий, которое сейчас проявляется в масштабах гомерических.

По «западным» понятиям «хороший» человек всегда говорит правду: то есть всё, что он говорит, есть правда по умолчанию. «Джентльменам у нас принято верить на слово». Ограничением здесь служит, во-первых, то, что совершенную дичь, противоречащую стереотипам подавляющей части аудитории, он нести всё же не может, а во-вторых, наличие неопровержимых доказательств некорректности его высказываний.

Короче, сейчас – пока – не говорят, что солдаты РФ насилуют и пожирают заживо украинских детей. Стереотипы пока противоречат. Однако в «западных» обществах подобные ситуации веками создавали запрос на постоянную корректировку привычных представлений о тех или иных вещах, и «западная» медиасфера существует именно благодаря этой долговременной потребности.

Нынче несут «про русских» любую чушь, соответствующую голливудским боевикам или компьютерным играм, с полным и совершенным сознанием собственной правоты. «Я хороший человек, а значит, всё, что я говорю – даже повторяя или изобретая без проверки – есть правда». И прекратить это можно… ну, раньше было можно через какие-то «убедительные доказательства», а с нынешними средствами фальсификации… от «западной правды» отучат только русские танки на площадях «западных» столиц. А до такого, мягко говоря, ещё долго.

«Это другое»? А не находите, что попытка уязвить «западного» оратора здесь попросту не работает и никогда не будет работать? Что он не лицемерит, когда говорит о том, как бомбёжки несли свободу в ту или иную страну? Что он знает, что он

Характерное время современных политических кампаний… то астрономическое время, за которое положение дел меняется настолько, что надо принимать решение о сохранении или изменении списка целей кампании… я бы оценил в единицы недель. Военные или полицейские кампании сюда входят. Кто с кем договаривается, кто кого агитирует, с какой скоростью летят ракеты, едут колонны техники и проч..

Характерное время информационных кампаний, которые считаются обязательной составляющей политических кампаний, в наше время – это единицы часов, если не измерять слишком строго. Придумать, распространить, получить отклик… в редакции газеты «Искра» не поверили бы. А потом не поверили бы в то, сколько уже есть заготовок на все случаи жизни на расстоянии вытянутой руки (про «клики» пришлось бы долго объяснять).

Такое рассогласование по времени создаёт угрозу достижению целей «медленных», «больших» кампаний из-за чересчур «быстрого» времени «маленьких» кампаний, их составляющих. Фигаро здесь, Фигаро там… и эта угроза может принять вид

а) плохого, некачественного информационного обслуживания, когда целей политической кампании не получается достигнуть сугубо из-за этого гвоздя в кузнице, и
б) ненужного ускорения «большой» кампании, то есть вынужденного изменения списка целей или изнурительных трат на присмотр за его постоянством.

Я считаю именно такое положение дел настоящей и неустранимой причиной рассуждений об «информационных войнах», ведомых ныне в пафосном или паническом ключе «информация как чудо-оружие». Ведомых, естественно, лицами заинтересованными в повышении своего вознаграждения, статуса… короче, исполнение пункта «б» в абзаце выше. «Wag the Dog».

Очевидный подход к этой угрозе: борьба с пунктом «а» через улучшение подготовки и разных видов обеспечения этого информационного обслуживания собственной кампании. Так всегда делали, делают и будут делать. Чем закончится такое упование в условиях, когда массовое вещание доступно почти каждому? История полна примерами, когда элитные наёмные солдаты узнавали много нового об окружающем мире от обывателей, дорвавшихся до импровизированного вооружения. Правда, уже не могли этими знаниями поделиться.

Неочевидный подход: отмена пункта «б» через критическое удешевление защиты списка целей «большой» кампании от информационного воздействия. Использование «активной» защиты такого списка.

Поясню, сугубо в порядке игры воображения.

Хотелось бы, чтоб нынешняя украинская кампания стала последней, когда задачу представления сводок боевых действий и привлечения внимания к их, действий, особенностям решают живые люди. Конечно, вряд ли такое получится в желаемые сроки, но всё же.

Итак, публичные лица в РФ, помимо особо оговорённых в законе списков (назовите их «номенклатурными»), должны быть лишены права присутствия в столь же формально определённых централизованных медиа иначе, чем через… вроде это называется «цифровые аватары»? Вот они. И на цифровом фоне с цифровыми ландшафтами.

Ну да, «Wag the Dog» как обыденность, но при этом обыватель знает, что имеет дело с чем-то, частично или полностью нарисованным и совершенно управляемым. Более того, надо принять следующий отсюда запрет на «настоящие», без цифровой обработки видео- и аудиозаписи «с места событий» в тех же самых медиа.

Подчеркну: сами новости – да, конечно, текстовое описание события возможно более быстрое и добросовестное («правдивое»), а вот аудио- и видеосопровождение если не с минимальным, то с очевидным присутствием манипулятивных моментов, то есть нарисованное, транслированное, приглаженное, подготовленное по умолчанию, собранное из шаблонов.

Подчеркну и другое: не объявлять собственно работу с «оригиналами», которых якобы не касался редактор, живой или электронный, преступлением. Не тереть их повсюду. Всего лишь запрет на трансляцию «оригиналов» для медиа как предприятия. Любителям – можно, без цели заработка – сколько угодно, объявление ГО по ЧС – безусловно, там на приукрашивание времени не хватит. А вот заявят и докажут, что жил с этого: сперва административная, потом уголовная ответственность.

Следующая уже отсюда формализация по «сроку давности» (например, год), когда «оригиналы» могут быть использованы для художественных произведений. Иными словами, для той же работы с обывателем, что и нынешняя ежеминутная обжигающая правда, но, во-первых, работы в принципе более подготовленной и качественной, а во-вторых, с правом обывателя списать видимое/слышимое/прочтённое на авторский экстаз. А то ведь этого права обывателю ежеминутная обжигающая правда нынче не предоставляет: либо верь и как-нибудь заплати, либо тьфу на тебя, мразь.

Можно сказать, что я предлагаю создать рынок для отечественных аппаратных платформ, чтобы всё это десятилетиями с достаточной скоростью считать и интегрировать в единый «виртуальный мир» без сюрпризов.

Можно

По поводу процессов на юго-западной границе РФ.

Очень любопытным стал открытый Совет безопасности 21 февраля. Угу, отрепетированный до последнего словца: других дел у тамошних персонажей нет, только перед комментаторами дрожать. А комментатор, в своей великой славе и яростной мощи кинофильмами и телесериалами вскормленный, с горизонтом внимания, как у мухи… поди его обидь. Он ужо.

Лично меня, как того же комментатора, больше всего порадовал премьер-министр. Подозреваю, что он троллил, радуясь грядущим санкциям. Подозреваю я это не потому, что санкциям якобы радоваться невозможно, – дело вкуса – а потому, что завхозу должно быть скептиком и пессимистом.

Если же серьёзно, то я, как политически озабоченный обыватель совкового происхождения, ждал и высматривал противоречий. Вся эта осанна единому российскому многонациональному народу со временем утомляет.

Да, свои оппозиционные роли исполняют всяческие маргиналы за краюху хлеба и за сознание своего непреодолимого превосходства над быдлом вроде меня, но это именно что роли, причём в порнографических роликах. На любителя.

С делами классовыми и сословными тоже не очень, в первую очередь потому, что уровень жизни за последние полтораста лет сильно вырос, включая доступность высокопроработанных медиа.

Из-за этого роста требуется намного больше, чем при Карле с Фридрихом, пресловутой «сознательности» для постоянной и действенной оглядки на свою сословную или классовую принадлежность, а средства и процессы культивации такой «сознательности» не то, что были усовершенствованы, но скорее деградировали.

Поэтому всякое партийное «место силы» (за любую воспроизводимую социальную группу) в развитой стране пока выглядит фикцией постольку, поскольку оно не поддерживаемо казёнными деньгами со всем прилагающимся обременением.

Однако противоречия в обществе никуда не деваются, даже если покамест не выглядят обязывающими к серьёзной полемике и вообще разбросаны во множестве мелких непоняток и инцидентов по самым разным местам и делам.

А где ещё эти противоречия искать в сколько-нибудь общем виде, как не на выступлениях очень больших людей по очень важному вопросу, да ещё на выступлениях друг перед другом, а не передо мной и мне подобными?

Так что смотрел, перечитывал и пересматривал. Искал. Далее сугубое имхо.

Лучше всего это сформулировал Дмитрий Медведев, который вообще выглядит сильно повзрослевшим и осолидневшим.

«Элементарная вещь, но исключительно важная. На территории двух этих непризнанных образований в настоящий момент проживают около 800 тысяч граждан Российской Федерации. Я в данном случае имею в виду, Владимир Владимирович, даже не русский мир, который мы всячески опекаем, помогаем, поддерживаем, а граждан Российской Федерации. Граждан, которые живут в другой стране. Это наши с вами люди. Подчёркиваю, не только люди, говорящие на русском, а это граждане нашей страны… Поэтому, как мне представляется, мы этот факт как члены Совета Безопасности игнорировать не можем.

Поэтому, на мой взгляд, если ситуация будет развиваться по такому пути, о котором я только что сказал, а никаких признаков улучшения нет, то единственным выходом в этом случае останется признание правосубъектности соответствующих территорий».

«Исключительно важная вещь», что это «не русский мир», с которым не относящиеся к нему «мы» по жизни всё равно как-то работают. Потому и надо, что это «в данном случае» «даже не русский мир». Это «граждане», так что «правосубъектность».

И несколько позже Сергей Нарышкин выдаёт несколько иные тезисы.

«Для нынешней украинской власти сама власть дороже, чем мир, чем восстановление мира и ликвидация этого конфликта между киевским режимом и Донбассом.

…Как уже говорилось, там живут люди, их примерно четыре миллиона, люди, которые хотят говорить и думать на русском языке, хотят чтить историю, чтить героев, которые защищали эту землю многие-многие годы.

Вспоминая о том, как Россия поступила вот уже семь-восемь лет назад, когда просто откликнулась на стремление населения Крыма, Севастополя жить в составе России, причем это решительное мнение было высказано жителями Крыма и Севастополя в ходе самой демократичной процедуры – в ходе общенародного референдума, я считаю, что мы и в нынешней ситуации просто обязаны поступить таким образом».

И я полагаю, что услышал здесь искомое противоречие, хотя оно и содержится в аргументах «за» одно и то же масштабное политическое решение. Это очень разные взгляды на один и тот же, очень масштабный вопрос, высказанные людьми, чьё слово имеет вес.

Почему я его, противоречие, услышал, а точнее, распознал? Да потому, что сам сформулировал ещё летом

Сижу, читаю «Основы государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей». Те самые, обсуждение которых Минкульт недавно приостановил. Мол, «за» набирается чуть больше ста тысяч человек, «против» – чуть меньше восьмидесяти тысяч. Всё вместе заставляет Министерство культуры РФ искать новые подходы к разработке документа: чтоб, значит, продукт понравился заметно большей части проголосовавших.

Начать с того, что «традиционные российские духовно-нравственные ценности», они же «традиционные ценности» для усталых голосовых связок,

«это формирующие мировоззрение граждан России нравственные ориентиры, передающиеся от поколения к поколению, обеспечивающие гражданское единство, лежащие в основе российской цивилизационной идентичности и единого культурного пространства страны, нашедшие своё уникальное самобытное проявление в духовном, историческом и культурном развитии многонационального народа России».

Извините, господа-товарищи, если вы пишете межотраслевой документ стратегического планирования… неважно, в сфере национальной безопасности или где-нибудь ещё… то сам масштаб требует внимания к словам. Иначе это халтура. Нет, я понимаю, «я так вижу», «мы за всё хорошее», «позвольте замереть в глубоком пардоне»©, но на изложенное в цитате предлагается тратить налоги, верно?

Смотрите. Вот один немец, Даль его фамилия, задаёт словарное определение русскому слову «нрав». В этом определении он подробно – и вряд ли экспромтом – излагает, что «нрав» относится к «духу», то есть не телесен, а в этом «духе» «нрав» не относится к «уму».

Так что «духовно-нравственные ценности», если по Далю, суть ценности подчёркнуто не телесные и не умственные.

Пока, однако, ничего страшного. Это «нравственные ориентиры», которые «формируют мировоззрение». Работа с любыми ориентирами, сопоставление описаний, есть задача анализа, задача умственная, но самим ориентирам к уму относиться не обязательно. «Формирование мировоззрения» тоже есть задача умственная, только уже задача синтеза, составления описаний, и присутствие здесь «традиционных ценностей» можно (хотя неясно, зачем) принять как своего рода разметку, без которой невозможно воспринять соотношение различных объектов в мировоззрении, текущем или желательном. Так как речь идёт о делах общественных, уточню «невозможно воспроизводимо или объяснимо воспринять».

Сложности начинаются тогда, когда память подсказывает, что «ориентиры» бывают принципиально разные. Таблички «Добро пожаловать» и «Осторожно, мины» требуют разного отношения от путника, представляя собой одинаковые технические решения. Один и тот же светофор диктует меняющиеся решения участникам дорожного движения каждые несколько минут.

Поэтому следующий абзац концептуальной части проекта, перечисляющий сами «традиционные ценности», вызывает отношение скорее скептическое:

«жизнь, достоинство, права и свободы человека, патриотизм, гражданственность, служение Отечеству и ответственность за его судьбу, высокие нравственные идеалы, крепкая семья, созидательный труд, приоритет духовного над материальным, гуманизм, милосердие, справедливость, коллективизм, взаимопомощь и взаимоуважение, историческая память и преемственность поколений, единство народов России».

«Вали кулём, потом разберём»? Попытка освоения бюджета на сотрясение воздуха? Или, того хуже, подрыв тех самых «идентичностей» и «единых культурных пространств» через провоцирование споров о приоритетах? Вряд ли у читателя уйдёт больше нескольких секунд на пример лобового столкновения «традиционных ценностей» из цитированного списка в отдельно взятом сознании. «А детей моих ты кормить будешь, горлопан?»©

Мне это очень не нравится.

«Отвергать – значит, предлагать», и лично я вижу следующую альтернативу изложенному подходу.

Согласиться, что объекты в сознании, используемые для выработки поведения субъекта, могут и должны быть не только аттракторами, но и ограничителями. Однако тогда они не будут «ценностями» в понимании, предлагаемом в «Основах…». Это будут некие общественные реалии («нравы»), которым казённый люд в межотраслевом режиме обязан уделять своё внимание именно в своём казённом качестве и уделять это внимание в разных режимах: «ты туда не ходи, ты сюда ходи»©, а не только «сохранение и укрепление традиционных ценностей».

Так как государство – это один из постоянно воспроизводимых эффектов общества (с одной стороны, не обязательный, а с другой, не одноразовый), то оно проще общества, благодаря которому

«И нет величия там, где нет простоты, добра и правды»©. Хорошо сказано. Можно и так: «нет правды там, где нет простоты, величия и добра». Или даже так: «нет простоты там, где нет величия, добра и бутербродов с осетриной». Можно и дальше не останавливаться. «Всё это, видите ль, слова, слова, слова»©, как ещё раньше выразился из Пиндемонти другой великий, превознося туризм. Правда, малину портит британец со своим

«Почему это мы не должны ссориться из-за слов? Что хорошего в словах, если они не настолько важны, чтобы из-за них ссориться? Почему мы выбираем то или иное слово, если между ними нет разницы? Назовите женщину шимпанзе, а не ангелом, и не начнётся ли ссора из-за слов? Не собираясь спорить из-за слов, о чём вы вообще готовы спорить? И саму свою точку зрения донесёте ли вы до меня движениями ушей?»©

Я считаю, что кафолик недорезанный здесь прав, увы мне.

Конечно, во времена Толстого нынешней инфляции текстов и представить себе не могли; напротив, сколь угодно своеобразного автора вполне могли понять правильно. Уже вторым делом стало бы – соглашаться с ним или нет, однако что писатель имел в виду под «величием» или «простотой», примерно то же имел бы в виду и читатель.

Пушкин состоялся ещё раньше, и во многом он стал и остался первый, потому известное пренебрежение «словами» и объяснимо, и позволительно: «никуда они не денутся» – ни читатели в веках, ни сами слова. А вот Честертон в эпоху торжества ротационных машин устами взбалмошного ирландца уже проговаривает: коли ценишь свои слова, то отвечай за них. Хочешь говорить с людьми, исходи из того, что тебя поймут дюжиной разных способов, при этом ничего из понятого и близко не окажется к тому, что ты хотел сказать. Будь готов объяснить свой выбор, своё понимание любого сказанного тобою слова.

Пусть не согласятся, их право, но поймут. Наверное.

Хотя… предположение о движениях ушей свидетельствует о неисправимом оптимизме сэра Гилберта, который даже вообразить себе не мог Инстаграм и ТикТок.

Во избежание недопониманий: далее я не покушаюсь на содержание словарных статей из уважаемых изданий, но всего лишь пытаюсь пояснить, как я лично понимаю те или иные описания положения дел с использованием слов из этих статей.

Я согласен с утверждением, что человеческое поведение ограничено ценностями. Целей человек достигает, а ценности при этом старается блюсти, не задевать. Цели представляют собой описания (важное уточнение: или правила доступа к описаниям) желательного положения дел, а ценности – то же самое для нежелательного.

Качество такого описания здесь «второй сложный», однако на последовательность и связность этих описаний может надеяться только тот, кто ни разу в жизни не произносил, пусть мысленно, «блин, а я-то думал, что…» – то есть никто не может.

Далее я исхожу из списка ценностей, представленного в работе К.А. Крылова «Поведение» в виде базиса, по которому можно разложить любой нормативный объект в человеческом сознании как ценность сложную, комбинированную и производную.

Жизнь, превосходство, польза, справедливость и свобода.

Для той игры в слова, которую я далее намерен учинить, важно ещё одно обстоятельство: человек живёт во времени и обычно сознаёт это.

Вещи вокруг него меняются, при этом одни вещи меняются быстро, а другие – медленно, даже если измерять время только через события в организме самого человека. И человек описывает эффект от учёта им одной и той же ценности «по-быстрому» и «по-медленному» разными словами, иногда даже не видя связи между упоминаемыми явлениями.

Вот «жизнь» как ценность. Её «быстрое» переживание и есть «переживание» как таковое, «чувство», рефлекс, сама способность человека к изменению сию секунду. А «медленное» переживание жизни исходит из множества понятий, основой которых будет «здоровье».

Легко вообразить сюжет, в котором идеальное «здоровье», влёт понимаемое как «вечная жизнь», ставится в прямое противоречие «чувству», задаётся через переход персонажа в состояние некоей волшебной бесчувственности и бесстрастности. Полагаю, что конкретные произведения читателю и напоминать не надо. Тем не менее, и «чувство», и «здоровье» суть описание учёта человеком одной и той же ценности. Разница здесь сугубо в скорости этого учёта, в характерном времени процесса.

Говоря о ценности «превосходства», в качестве удачного примера можно привести «A Clockwork Orange» («Механический апельсин» или «Заводной апельсин»), который мне недавно случилось перечитать. Рассказчик там с любовью и тщанием выведен как субъект, у которого, во-первых, «всё хорошее» в жизни заведено на соблюдение своего «быстрого» превосходства в любых обстоятельствах, а во-вторых, у

Отдыхая после ежегодной научно-технической конференции, увидел в сети фотографию какого-то зала собраний, где люди, собравшись вокруг трибуны, держали в руках флаги разных государств. Заинтересовался. Нашёл. Загрузил. Посмотрел и послушал. Унизился и устрашился.

Да, хохлы кувыркались, москалей одолевали. В своём Верховном Совете. В последний раз я такой бессмысленный позор видел, когда ЕБН в Штатах выступал, свержением идола бахвалился. Не знаю, что хуже. С одной стороны, высшее должностное лицо, а с другой, не у себя всё же и без флага в руках, на русском языке... Сравнение на любителя. Ладно.

Для предмета моего изложения важно то, что почти сразу, в другой части своих закладок, я наткнулся на утверждение о том, будто бы сам парламентаризм – вот эти все законодательные собрания, хохляцкие они или нет – изжил себя, и потому сам должен быть изжит.

«Чую, что-то не то, а сказать не могу» ©. Особенно после того, как выслушал дякования одичалых. Их же обыватель избирал вроде меня, с тем же IQ. Казалось бы, и в самом деле, процедура и практика уже смысла не имеют, если подобный мне субъект не возразил появлению в местном парламенте таких чудес природы. Чего их, процедуры и практики, оставлять?

И всё же чую, что-то не то. Не литр. Зачем избывать или изживать, если можно изменить? Ладно.

Далее читатель найдёт скорее неожиданные предложения по изменению существующих законодательных практик с учётом развития бюрократии, науки и техники.

Старался дилетант, плохо знакомый даже с терминологией, потому и отказ от претензий в заголовке. Тем не менее, надеюсь, что предложения окажутся понятны.

Если суд в основе своей есть установление правильной версии совместного прошлого, то дела в законодательном собрании такой же основой имеют установление правильной версии совместного будущего.

Отсюда схожие практики, сводящиеся к манипулированию публичным представлением причинно-следственных связей и данных, полученных через наблюдение. Те же требуемые навыки, схожие понятия о профессионализме, «законничество», адвокаты как лучшие депутаты.

И, рискну отметить, подобные эволюционные вызовы.

Поэтому утверждение о том, что парламент (совет, дума, рада, бундестаг, сенат, конгресс, сходняк) как форма взаимодействия общества и государства изжил себя, не более и не менее разумно, чем утверждение, что изжил себя суд. А предложения отмены суда в настоящее время проходят по разряду эпатажа, без рассмотрения их всерьёз.

Другое дело, что разумно будет взглянуть на усвоенные обществом изменения в вопросах судопроизводства и из них вывести пожелания к изменениям в делах законотворческих, пускай и кажущиеся сейчас необычными.

Начать с того, что уже есть: все места в законотворческих учреждениях выше некоторого уровня должны принадлежать партиям.

«Выше некоторого уровня» есть величина отнюдь не постоянная, и процедура её обновления – «второй сложный». Однако нагрузка на депутата, которую можно оценить через количество и сложность решаемых парламентскими методами задач (количество параметров в них), не должна заведомо превышать способности отдельного человека по поиску, формулированию и представлению решений этих задач в сколько-нибудь актуальные сроки.

Отдельно взятый независимый депутат в таких условиях либо не будет поспевать за ходом законотворчества, зря проедая казённое содержание, либо продаст свой голос какой-нибудь партии, так что само его независимое избрание будет полностью бессмысленным, либо продаст своё место как доступ в законодательное собрание субъектам, про которых его избиратель не слышал, а услышал бы, так не проголосовал. Либо всё вместе.

Что это было за пожелание в аналогии с судом? Пожелание профессиональной подготовки возможно большей доли участников судебного процесса.

Принятие такого пожелания, однако, влечёт ужесточение и усложнение требований уже к самим партиям как политическим предприятиям, то есть заведениям, использующим интересы различных частей общества для формирования государственных решений.

Право состязаться за доступ в «партийное», «выше некоторого уровня» законодательное собрание должно быть обеспечено не только долей доверяющих этой партии, этому предприятию граждан страны (граждане могут быть не халявщиками, а партнёрами, но поди проверь все эти подписи) и не количеством партийных организаций в стране и их распределением по территории страны (требование, стремительно теряющее смысл с развитием средств коммуникации).

Новым условием здесь становится обязательное и продолжительное наличие у партии развитой доктрины с «ответами на основные вопросы бытия» и применением этих ответов к повседневным реалиям, существующим и желательным («читай Коран, вах!»).

Ещё одним условием будет наличие корпуса специалистов-консультантов (сторонников или контрактников, неважно), с подтверждённой

Ниже великолепный читатель обрящет размышление о празднике с точки зрения того учения об этике, которого придерживается скромный автор. Рассуждение черновое, то есть раздёрганное по отдельным разновременным мыслям, кое-как собранным в сравнительно связный текст.

Считайте это рассуждение реакцией на произвол масс-медиа (независимо от принадлежности и ориентации) в последние дни – реакцией, спровоцированной наступлением памятных дней гибели большого количества людей. Чем не повод высказаться о празднике.

Праздничная радость, «всё хорошо», одной из своих составляющих («хорошо» можно понимать очень по-разному) имеет осознание соответствия окружающего мира понятию человека о справедливости, исполнению чем-то очень большим и сложным правил «хорошего» поведения, доступных и понятных самому человеку.

Отсюда следует, что разные правила поведения задают разные понятия о празднике хотя бы в этой составляющей.

Иными словами, в группах, где общества следуют разным этикам, люди празднуют разные вещи, даже по одному и тому же поводу.

Если вспомнить, что сам повод для праздника есть некое историческое событие, то будет понятно, что в изложенном выше смысле это событие воспринимают как «день, когда всё стало хорошо» в возможно больших масштабах. Иными словами, праздничные переживания неразборчивы и опираются в большей степени на полюдье, то есть на упрощённую, неизбирательную форму этического императива, существующего в обществе.

Тут присутствует сугубо практический смысл: неразборчивая радость «настоящего народного праздника» понятнее для чужака, достаточно простого для того, чтобы не выяснять в подробностях, а что, собственно, стало «хорошо» и как именно. Столь простого чужака «народный праздник» обезоруживает и привлекает. Реклама во всех её ипостасях обретает жизнь здесь и существует как постоянное решение задачи по увеличению избирательности и усилению воздействия праздничной радости.

Итак, разные изводы праздника.

«Южное» полюдье: «я поступаю так же, как поступают все». Всякое стартовое праздничное событие понимается как инициация, принятие подростка во взрослые: «с того дня я могу поступать так же, как поступают все».

«Восточное» полюдье: «я не поступаю так, как не поступает никто». Отсюда понимание стартового события как инициации никуда не девается, однако следствием этой инициации наступают не новые разрешения, а новые ограничения. Если на «юге» «взрослое» уважение можно снискать за превышение ожиданий уровня «как все» (самый сильный, самый щедрый, самый храбрый), то в «восточных» обществах его получают за сдержанность и выдержку, а то и за аскетизм.

Это верно как для отдельных людей, так и для обществ в целом. Событие, которое отмечают «южное» или «восточное» общество, есть инициация общества, его взросление, ожидаемое обретение новых возможностей («юг») или умений («восток»).

На полях замечу, что рассуждения о «возвращении России/русских в семью цивилизованных народов/государств» как о чём-то хорошем или желательном суть смесь риторик «южной» и «восточной» («стань взрослым»), а потому обречены на неприятие носителей «северного» полюдья.

«Западное» полюдье: «все поступают так, как я». Тут поводом для праздника становится возможно более масштабное застраивание окружающего мира под себя – так, что исторические даты подбираются и толкуются через сюжет о том, как кого-то большого, сложного и злого добрым словом и/или револьвером учат и вынуждают поступать правильно. Подчеркну: под застраиванием здесь понимают именно что правильные поступки, то есть такие усилия, на которые кто-то большой, сложный и злой (в прошлом) не пошёл бы сам, без «западных» усилий, без того события, которое стало поводом для праздника.

«Северное» полюдье: «никто не делает того, чего не делаю я». Это тоже радость от приведения окружающего мира в желательное состояние, но это радость от «никогда снова». «Северный» праздник – это событие, вычеркнувшее что–то нехорошее из будущего.

У всех пониманий праздника неразборчивость полюдья порождает неустранимые ошибки. Суть ошибок одинакова: хочется ликовать, поэтому давайте реальные события и их следствия представим так, чтобы повод для ликования нашёлся. Формы у ошибок разные.

Ошибка и «южного», и «восточного» праздников – некорректная презумпция своей принадлежности к взрослым, отсюда своё фактическое поведение провозглашается соответствующим поведению «больших дядей», а в пределе и эталоном для них.

Я, кстати, считаю, что «западное» полюдье проросло именно отсюда. Слишком долгий «южный» или «восточный» праздник, не обеспеченный собственным «правильным» поведением и не прекращённый извне – так, что в итоге правильным в силу привычки было провозглашено только и именно собственное

Вспомнилось слово «дизассемблинг»… занимался на компьютере «Поиск» киевского производства в своё время, ломал входы в игрушки. Шестнадцатеричная хрень на CGA-мониторе в текстовом режиме, справочник на столе: иди, странник, ищи, который JNZ сделать JMP, чтобы любой пароль работал.

И подумалось: будет только честно по отношению к читателю выдать тому (спрятав под кат от впечатлительных подростков) то, что у меня в голове кипит и бурлит, когда я выдаю в мир те или иные рассуждизмы о делах вселенских и о ротациях галактических. Мои машинные коды.

Собственно, приверженность крыловскому учению аналитической этики спонсирует немалую часть моих тезисов именно с этого уровня, однако не факт, что каждый читатель видит такое и может самостоятельно вывести соответствующие связи. Потому ниже он, каждый, найдёт тот базис, с помощью которого я смотрю на мир… точнее, стараюсь на мир смотреть, когда у меня есть время для редактирования текстов.

Что? Провинциальный пикейный жилет может не беспокоиться разъяснением своих внутренних завихов ухмыляющейся части аплодирующей публики?

Э, нет.

Если ухмыляющаяся часть слушает жилета вместо того, чтобы глазеть на полуголую дуру на фоне мечети (фигурка ничего, если что), то со стороны жилета будет преступлением не воспользоваться шансом и не объяснить пару важных для жилета вещей. Точнее, объяснить то, как они у него в голове получаются.

Преступлением перед чем? Перед будущим. Нашим общим.

Приступлю.

Полагаю, что читатель знаком с понятием «конфигурационного пространства», даже если сам об этом не знает. Ну да, способ описания всех возможных состояний системы, где каждому состоянию сопоставлена одна точка в обобщённых координатах.

«Обобщённые координаты» - «это второй сложный вопрос», не отменяющий удобства самого подхода.

Ничто не мешает применить такое описание к войне. «Войну» я понимаю, как взаимозависимое поведение минимум двух субъектов, при котором выживание как минимум одного из них не является ограничивающим условием для как минимум одного из остальных. Определение максимально широкое, и пресловутый убийца-дворецкий вполне в эти рамки попадает.

Тут, правда, появляется и «третий сложный вопрос»: а что такое «выживание»? Думаю, читатель вспомнит байку про манкурта от Чингиза Айтматова – в перестройку гламурным жестом считалось быдляк ею шугать. Там обращённому в рабство пленнику память на всякий случай отшибли.

Если опираться на идею «конфигурационного пространства», то субъекта здесь можно представить, как функцию многих переменных в этом пространстве, а его выживание сопоставить свойству непрерывности этой функции.

Дальше можно вволю спорить о списке «многих переменных»: например, входит в него та же память или нет (прервали её – состоялось выживание или нет).

И орды художественных образов, гипербол и прочих аналогий в качестве гарнира.

Пожалуй, лучшим текстом, систематизирующим такой подход для его применения в самых разных ситуациях, я бы счёл трактат Сунь-Цзы об искусстве войны.

Этот текст мне было очень интересно перечитывать именно как набор описаний везде и всюду воспроизводящей себя задачи по управлению субъектом формой «своей» области в общем «конфигурационном пространстве» до несовместимости этой формы с непрерывностью другого субъекта как функции, то есть до отрицания его выживания.

«Второй» и «третий сложный вопросы», упомянутые выше, отсюда никуда не делись, и «спор о словах», дискуссия «как считать» и т. п. могут идти до бесконечности.

По моему мнению, самым разумным решением для спорящего здесь станет выдать приложение своих взглядов к этой задаче, ознакомиться со сколь-нибудь непротиворечивым приложением взглядов чужих (авось пригодится) и пойти дальше.

«Дальше» – это прочесть знаменитый категорический императив Иммануила Канта:

«поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».

Очевидно, что, оказываясь руководством к практическому действию, этот императив задаёт правильность высказывания «другие должны поступать по отношению ко мне так, как я поступаю по отношению к другим», а в грубой, неизбирательной форме – «все должны делать то же, что и я». Та самая «западная этика», которая тут поминалась неизвестное количество раз.

И вот это «другие должны» де-факто требует от последователей Иммануила Канта (даже если они сами себя таковыми не считают) то самое «искусство войны», о котором рассуждал Сунь-Цзы – требует не только на войне, но вообще везде и всюду.

«Южная этика»: «я должен делать другим то, что они делают мне». Здесь при выработке «хорошего южного поведения» вообще не востребована задача управления

Как читателю, вероятно, известно, международная обстановка в последнее время напряжена. Предсказывать её развитие, особенно человеку, не вхожему в какие бы то ни было многозначительные круги, дело неблагодарное.

Я благодарности и не жду. Тем не менее я, не будучи вхож в оные круги, рискну сделать такое предсказание. Сбудется – приятно (мне, по крайней мере), а не сбудется – так и не платят мне за это.

Считайте защитной реакцией. Само настырное педалирование непредсказуемости происходящего на публику, постоянно повторяемое «никто кругом даже не может себе представить, как пойдут дела», со временем начинает раздражать. Я могу быть неправ, но я не могу не быть. Я предскажу и обосную.

Обоснование следующее.

Во-первых, РФ подняла ставки достаточно высоко для того, чтобы даже радикальные ветви развития событий не выглядели чем-то неожиданным, провоцирующим реакции резкие и истерические. Я полагаю, что именно для предупреждения необдуманных реакций потом, когда «это случится», к изложению требований администрация РФ подошла всерьёз: и с точки зрения доходчивости, и с точки зрения системности.

Можно не соглашаться, но нельзя сделать вид, что не услышал, что не понял.

Во-вторых, я не вижу возможности для неожиданных и радикальных, при этом заранее запланированных и в конце концов сколько-нибудь успешных решений для РФ в области международных отношений. «То, что знают двое, знает и свинья», посему сколько-нибудь внезапные союзы, стремительные вмешательства, размещение вооружения где-то там, за горизонтом, вблизи вражеских столиц, и прочее такое же – попросту невозможны.

То, что устроит миру РФ, РФ устроит миру самостоятельно, на собственной территории, без опоры на постороннее содействие или противодействие.

В-третьих, это рассуждение я полагаю и верным и для политического (военного), и для экономического аспекта международных отношений РФ. Никаких бойкотов или блокад со стороны РФ, никакого принесения в жертву политическим идеалам экономических выгод. В качестве примера: я полагаю, что подход РФ в ближайшей исторической перспективе (полдюжина, дюжина лет) к «зелёному пакту» станется принципиально реактивным.

В-четвёртых, революционные мероприятия, предпринятые РФ в области медиа или искусства, с предсказуемым радикальным эффектом континентальных и межконтинентальных масштабов, воспроизводимым во множестве обществ, отличающихся друг от друга, выглядят чем-то сказочным. Современная российская культурная сфера такое не потянет.

В-пятых, такой же сказкой получается развитие событий в собственно коммунальной сфере, когда РФ предоставляет миру новые понятия о справедливости, соблазнительные для всего сколько-нибудь цивилизованного человечества на уровне раннесоветских идеалов. Даже если у нас нынче состоится вторая итерация Великой Октябрьской, западные общества этому делу не валентны. Извините, не те нынче времена.

Остаётся «железо» само по себе. Добавление в существующую картину мира каких-то технических решений (конструирование, технология, управление), которые невозможно игнорировать, и которые вынуждают участников международных отношений к изменениям в поведении достаточно заметным – а чем потом те изменения будут оправдывать те участники на публику, уже неважно.

Примерный срок появления этого «железа» в «нашей с вами современности»? Упомянутые ранее полдюжины, дюжина лет. Проверочное слово – «гиперзвук». Считается от путинской жалобы в Мюнхене-2007 до первых сообщений о болте, который РФ возложила на великолепную, закрывающую все вопросы европейскую систему противоракетной обороны.

Я полагаю, что политический режим, существующий в РФ, способен на столь продолжительные, целенаправленные и согласованные действия независимо от набора персонажей на высших государственных должностях или рядом с ними. Проще говоря, ничего режиму и проводимой им политике не сделается, если Путин завтра уйдёт на почётную пенсию, а послезавтра получит сердечный приступ.

Подозреваю, что у этой публики на верхах РФ вообще скептическое отношение к волюнтаризму, и она не ввязывается в предприятия, в исходе которых не уверена.

Если «гиперзвук» получил путёвку в жизнь благодаря усилиям НАТО по развитию ПРО близ российских границ, то чисто по аналогии… или по прецеденту… разумно будет предположить, что нечто новое и интересное увидит свет благодаря нынешней угрозе появления уже гиперзвуковых систем НАТО на передовых базах альянса, официально тому принадлежащих или так, «у партнёров».

Чересчур легко свести это предположение к некоему «вундерваффе», однако и здесь побеждает скепсис.

Насколько я могу судить (никоим образом не специалист, и доступа к закрытым источникам у меня нет), тот же «гиперзвук» сводится к отыгрышу

Полагаю, что читатель уже причастился новостям из Казахстана во всём их разнообразии. Посему я поставлю здесь кат, а своё рассуждение – события, воистину, требуют осмысления – запихну под него.

События в Казахстане заставляют вспомнить ленинское насчёт верхов, которые не могут по-старому, низов, которые не хотят по-прежнему, и обострения сверх обычного.

Излюбленный фетиш апологетов рынка – то, что рынок как-то позволяет добиться справедливости в отношениях между людьми. Все эти «справедливые цены» и прочая чушь, которая не может не быть чушью. Рынок рабочей силы в наименьшей степени совместим с такими галлюцинациями. Там справедливости нет в принципе.

Тем, кто обменивает свою рабочую силу на рабочие места, выгодно, чтобы этих рабочих мест было побольше, однако средств (капитала) у них на такое нет – были бы, тогда этим кадрам и своей рабочей силой торговать было бы незачем.

И наоборот: тем, кто может создавать новые рабочие места, можно, вовсе не обязательно хотеть наличия этих мест, чтобы рабочая сила расхолаживалась и дорожала. Им вполне может быть выгодно, чтобы старательность работничков поддавливали снизу свободные от работы руки и свободные от еды желудки. Nothing personal, just business.

Всё бы хорошо, только эффектом такого статус-кво выступит воспроизводство люмпенов – не в смысле нищих оборванцев неприятного вида, ходульных «злых» персонажей, а в смысле людей с низким уровнем нестабильного дохода, получение которого не задано официально признанными производственными и социальными нормами. Отмечу, что какой-то явной границы между ними и официально низкооплачиваемым рабочим людом не окажется – в силу всё той же экономии («оптимизации»). Они между собой договорятся, если надо.

Ну да, «так всегда было». Что изменилось за последние сто лет, так это связность общества и сложность производств.

Примерные следствия.

Во-первых, представления о «хорошей жизни», сколь угодно несбыточные, но в то же время сколь угодно детальные, льются с каждого экрана круглосуточно. Включая «истории успеха», подаваемые как нечто обычное и всем доступное.

Во-вторых, почти даровая, мгновенная связь с себе подобными. Вообще-то, установлена дешёвая связь с кем угодно, кто соблаговолит ответить, но себе подобные понятнее всего, с ними проще всего общаться и договариваться.

В-третьих, – спасибо той же связности применительно уже к экономическому аспекту сколько-нибудь развитых обществ и сложности образующих этот аспект производств – обречено на провал сколько-нибудь долгосрочное и систематическое планирование собственного подъёма из статуса люмпена. Человек может и хотеть, и напрягаться, и обладать соответствующими способностями, однако после лёгкого вздоха на заокеанской бирже жизненными планами такого человека можно подтереться.

Итого, получаем очень волатильную, сиречь взрывоопасную среду, готовую прислушаться к простым и резким решениям своих проблем. Всё та же информационная связность делает возможной, с одной стороны, долгосрочное и планомерное влияние внешних субъектов на неё (чтобы простое и резкое решение в день «Д» казалось единственно возможным, надо заранее поработать), а с другой, разрешает оперативную координацию усилий представителей этой среды по воздействию на общественный порядок в интересах этих субъектов (одновременные беспорядки в нескольких городах в разных концах страны).

Управление верхов этой средой «в мирное время», сводящееся к отваживанию люмпенов и низкооплачиваемого рабочего люда от мест, где ходят «приличные люди», в «свободном рыночном обществе» претерпевает ту же эволюцию, что и любая другая упорядоченная деятельность, не приносящая прибыли здесь и сейчас.

Его, управление, «оптимизируют», так что местная официальная властная иерархия, экономя к своей выгоде на присмотре за люмпенами, де-факто даёт фору всем, кто всерьёз хотел бы их использовать в своих целях. И со временем доходит до «не могут по-старому» по дедушке Ленину, с очередью выгодополучателей, заранее вложившихся в бузу.

За «не хотят жить по-старому» отвечает всякое масс-медиа, организованное как рыночное предприятие. Они продают то, что человек хочет прочесть-услышать-увидеть из-за своих слабостей, и то, что он должен продолжать читать-слушать-смотреть на благо продавца.

И то, и другое – «новое» и только «новое», оно исключает апологию будничной серости. Правда, тут могут быть ссылки на такое «старое», которое гарантированно забыто, на тот рай, что состоялся при политических режимах, которые нынче помнят в лучшем случае единицы.

Примером «субъективной причины», сиречь обострения выше обычного народных бедствий Владимир Ильич приводит «правительственный кризис, который втягивает в политику даже самые отсталые массы», имея в виду дополнительным условием то, что сами верхи норовят использовать беспорядки как средство в междоусобной какой-то

Вряд ли уважаемому читателю надо напоминать, что у сезонных праздников сама сезонность лишь повод, но не причина. Не было бы зимы с летом, не было бы фаз Луны и движения звёзд по ночному небу, всё едино человек отыскал бы – или сам смастерил – иные поводы остановиться, осмотреться, о делах наших скорбных покалякать, лапшу с ушей стряхнуть, карманы проверить, наобещать всего и всем побольше и с завтрашнего дня уж точно. Неизбежно учинил бы эти поводы человек.

Если совсем простыми словами, то сезонные праздники суть не более чем возмещение за экономию мышления на игнорировании медленно меняющейся составляющей будничной жизни. Чего уж там.

Не более, но и тем не менее. Принято. Принято поздравлять, то есть указывать ближнему своему, что вообще-то праздник к нам опять приходит. Чтобы ближний притормозил на время, дубина, не то надорвётся раньше, чем долг мне отдаст.

С хорошими пожеланиями (и тем более подарками) и так ясно. Они попытка установления или упрочения долговременной связи с ближним, несколько более радикальная, чем позволенное в будни: прозвон того, чего ближний хочет, с квитированием, угадал или не угадал… а округлости вроде «желаю исполнения всех твоих желаний» или напечатанных миллионным тиражом стихов на открытке – они, если и не глупость, то очень вежливая форма «да сгинь ты уже, я насчёт тонких движений твоей прогнившей душонки никак не любопытствую».

Итак, поздравляю уважаемого читателя с наступающим Новым годом. Желаю…

А что это Вы так напряглись?

…так вот, я желаю Вам, чтобы в наступающем году у Вас было побольше Вашего времени.

Время – смена состояний системы, и «у Вас было побольше времени» означает «чтобы с Вашим участием или в Вашем присутствии в следующем году произошло побольше всякого, и Вы могли бы вспомнить произошедшее», а иначе какая это смена состояний?

«Ваше время» – пожелание Вашей собственности на это время. Я желаю Вам, чтобы Вы владели Вашим временем, то есть могли допускать или не допускать себя или других к этим воспоминаниям и переживаниям. Желаю, чтобы Вы были вольны своим временем пользоваться, чтобы Ваша память вовсю помогала Вам думать, оценивать, сравнивать, сочинять, излагать, решать. Наконец, я желаю Вам, чтобы Вы могли своим временем распоряжаться, чтобы Ваши переживания и воспоминания по Вашему хотению помогали и другим, у кого с собственным временем почему-то завал.

Считаю такое лучшим, что интернет-автор может искренне пожелать уважаемому им читателю.

Об авторских за идею договоримся. Ещё раз поздравляю с наступающим праздником, побольше Вам Вашего времени в новом году и спасибо за внимание.

В этом тексте не будет ни слова о пресс-конференции. Уверен, Вы уже знаете о ней всё, а остальное предполагаете. Я использую такое… оглушительное затишье в публичном пространстве… для того, чтобы поставить в свой журнал отнюдь не свежесочинённый текст.

Сердцевина долгого абстрактного рассуждения, почти не обременённого примерами, обязана своим существованием нескольким не моим и не LJ-шным комментариям. Их автор, который не удостоится рекламы здесь, наотмашь раздавал оценки «прогресс» и «регресс» применительно к масштабным процессам во множестве обществ – точнее, применительно к описаниям этих процессов.

Когда у него спросили (не я, я это читал и ухмылялся), собственно, откуда такая убеждённость, мало обеспеченная информированностью, ответ был великолепен и оказался финальным сообщением в ветке: «я так вижу». Орфография с пунктуацией у автора не хромали, словарный запас не удручал скудостью, а само разнообразие комментариев исключало бота. На этом фоне «я так вижу» блеснуло сверхновой.

Поражённый вспышкой, я решил записать, откуда и как я беру стараюсь брать свои оценки описаний чужих невынужденных действий. Те самые, «прогресс» и «регресс», «хорошо» и «плохо» применительно к книжкам, статьям, рассуждениям, играм… хотя бы и к фильмам, пусть я не киноман.

Почему я так вижу.

Записал, а сейчас выкладываю причёсанное и чуть дополненное, ставшее от того ещё более долгим изложение.

Трудно выбрать, с чего начать.

Начну с того, что слова «прогресс» или «регресс», как правило, выражают отношение наблюдателя к изменениям в обществе – своём или чужом.

Когда речь идёт о моей оценке поведения отдельно взятого человека, то я могу сказать «ты поступил хорошо» или «ты поступил плохо», «ты изменился в лучшую сторону» и «ты изменился в худшую сторону». В моих близоруких глазах.

«Прогресс» озвучивают, когда надо похвалить изменения в совместной деятельности множества людей («это хорошо»), а «регресс» – когда такие изменения (может быть, те же самые) надо обругать («это плохо»).

«Вторым сложным», очевидно, здесь выступает вечный вопрос «что такое хорошо и что такое плохо». Не вообще, а в близоруких глазах наблюдателя, который хвалит или хулит.

Тут мои продолжительные размышления вслух на темы этики могут предложить некоторые ответы.

Ниже я попробую сформулировать свой подход к анализу текстов, – научных, религиозных, идеологических, художественных – которые описывают невынужденные поступки субъектов, то есть поступки, совершённые теми по собственной воле.

Этот подход, назову его «я так вижу 2.0», было бы странно считать претензией на объективность. Однако он позволяет сколько-нибудь уверенно воспроизводить свои оценки и даёт возможность анализа их через сравнение с оценками чужими или со своими же, но прежними.

Дальнейшее рассуждение полностью обязано собой трудам Александра А. Зиновьева и Константина А. Крылова. Всякое логическое несоответствие в нём – плод моих усталости и безалаберности.

Общество в функциональном аспекте я понимаю, как возможность совместной деятельности в группе людей, а в субстанциональном аспекте как силу, соединяющую людей вместе (определения из «Поведения», конечно же).

Это понимание количественное, из него следует, что общества в группе может быть больше или меньше. С тезисом Константина А. Крылова о медленно меняющемся количестве общества в группе я согласен условно. Хотя тезис и красив.

Любое изменение совместной деятельности множества людей может быть рассмотрено через существование предприятий. Под «предприятием» здесь понимается всякая целенаправленная деятельность отдельно взятого человека или группы людей; деятельность по реализации одного варианта будущего из нескольких возможных. Неважно, получилось оно или нет. Важны изменения в общество, внесённые в процессе.

Цель любого отдельно взятого поступка человека как части его целенаправленной деятельности содержит четыре составляющих. Они могут присутствовать в этой цели в разной мере, хотя бы и «на уровне шума». Сравнительные меры их присутствия определяет само отношение человека к своему отдельно взятому поступку.

Присутствие этих составляющих по отдельности может вообще не осознаваться человеком. Он может видеть только их состоявшиеся соединения и взаимодействия, для которых у человека уже найдутся свои слова и понятия.

Однако цель любого отдельно взятого поступка человека может быть разложена по этому базису. Дарю его читателю на случай, если кому-то захочется понять и оценить того или иного литературного, кино-, медиа-, исторического или игрового персонажа.

Во-первых, это стремление получить больше. То, что в той аналитической этике, которую я