"Целую ночь шёл дождь" Авторская песня христианки Елены Несмиян.

Дома меня ждали две девушки — Малаша и Галя, работницы фабрики. Увидев меня, Малаша, высокая и полная, заключила меня в объятия и сказала:

— Мы целую неделю тебя не видели, соскучились уже и вот, идя сейчас с ночной смены, решили, что застанем тебя утром дома.

Девушки рассказали мне о радости победы Христа над многими душами, свидетелями чего они были при посещении разных домов. В свою очередь я была рада поделиться с ними всеми событиями последних дней. Мы склонили колени, молясь за всех наших друзей и друг за друга, а затем дружно спели песнь:

Людям блуждающим путь укажите,
Близких к паденью держите рукой.
Всем погибающим правду скажите,
Вновь пробудите уснувших душой.

— Сможете ли вы, милые мои сестренки, ночью подежурить у Нюси и сменить мать Ануси у Ивановых?

Девушки с радостью согласились. Как они вовремя пришли!

На столе стояли заботливо приготовленные моим «солнышком» — отцом вчерашний ужин и сегодняшний завтрак. Я вскипятила чай, и мои посиневшие от холода сестры были мигом согреты едой.

Когда они ушли, я легла в кровать, вытянула с наслаждением усталые ноги, вспомнила Мусю и ночь, проведенную в близком общении с Христом, счастливо улыбнулась и крепко заснула.

В моей комнате жила студентка-осетинка Дора. Попала она ко мне довольно необычно. Как-то раз после лекции, когда все поспешно неслись по коридору домой, я услышала позади себя яростный голос Цагола:

— Эй, эй, стой!

Он был в бурке и лохматой шапке и так бежал по коридору, что все студенты расступились, давая ему дорогу, но когда он стремительно подлетел ко мне, многие бросились на защиту.

— Бери девчонку спать, — сказал он, указывая на осетинку, стоящую вдали от нас с опущенной головой, без пальто, одетую в один платок. — Бабка злой, гнал ее, зачем учиться пошла? А она первая марушка пошла в институт...
Читать далее...

По дороге мы с Анусей успели поделиться всем, что у каждой из нас было на душе, и незаметно подошли к красивому домику вдовы Колосовой.

Мы вошли в теплые, нарядные комнаты, в которых стоял аппетитный запах сытной еды. Нас приветливо встретили две цветущие девочки-подростки и их нарядно одетая мать. И лишь бабушка злобно взглянула на нас, не ответив на наше приветствие. Вся эта семья, во главе с бабушкой, добывала себе материальные средства проституцией.

Мать и девочки стали недавно посещать собрания, на которых мы с ними и познакомились.

— Как я рада, что вы пришли, мои дорогие, я вас давно ждала, — искренне сказала мать. — Почитайте нам о Христе, да объясните, ведь мы все неграмотные.

Я прочла о любви Христа к грешнице, которую хотели побить камнями за ее грехи. Когда я читала слова Христа «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень», мать зарыдала:

— Да, я достойна быть убитой, особенно за своих детей... Нет мне прощения... никогда... И делать я ничего не умею.
Читать далее...

Я — студентка Владикавказского горного политехнического института. Моей радости не видно конца. Здесь четыре факультета, я — на экономическом, где можно получить больше всего знаний. Московские профессора читают нам экономические, юридические и философские дисциплины, а счетные работники — бухгалтерию и товароведение.

Зима в разгаре, помещение института не отапливается, а все аудитории забиты до отказа слушателями. Наши лекции читаются в самом большом, концертном, зале. Занятия по вечерам, чтобы дать возможность работающим учиться.

Профессор Соболев читает политическую экономию, в зале тишина. Я сижу постоянно в середине второго ряда. Рядом со мной, слева, молодая женщина в грязной рваной шинели и красноармейской потрепанной шапке. Я всматриваюсь в ее лицо, покрытое угольной пылью, и улавливаю красивые черты лица, мягкие, большие карие глаза. Рядом с ней — ее муж, в такой же изодранной шинели, с непокрытой головой, на которой скатались в войлок давно не чесанные кудри. С правой стороны — молодой человек в старом летнем мужском пальто, платке и дамских ботинках на каблуках.

В первом ряду сидит студентка — грандиозная дама лет сорока, в модной бархатной шляпе с огромными полями. Около нее группируется интеллигентная молодежь, хорошо, тепло одетая. Этот ряд крепко держится только своего круга. Ни они к нам, ни мы к ним не подходим.

Я оглядываюсь назад — студенты всех национальностей и возрастов, от юношей до бородачей, и больше всех фронтовиков в изодранных шинелях. В застывших руках карандаши, а вместо тетрадей — огрызки оберточной бумаги, клочья от конторских книг, обойные листы. Учебников еще нет, все лекции записываются.
Читать далее...

Вместе с мужем Светлана пыталась бороться с болезнью. Однако всё оказалось безрезультатным. Вскоре болезнь переросла в проблему, которая начала разрушать семью. С горя муж стал пить.

Многолюдное собрание началось общим пением. Если до сих пор я считала, что и пение и проповеди относятся к кому-то, то сегодня все слово в слово было для меня.

«Раб греха» — да, это я, скованная ненавистью и злобой, и нет сил избавиться от этого. «Колючка в терновом венце Христа» — это я, и ничего не могу изменить. «Зарытый талант» — это я, и не знаю, что мне делать. «Прощайте» — а я не могу простить несправедливость. «Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его» — да, а для меня пример не Он, а мачеха.

Весь вечер сегодня передо мной открывался прекраснейший образ Христа, пролившего и за меня Кровь Свою. Образ, влекущий к себе, прощающий все, призывающий и указывающий путь спасения.

Мне казалось, я впервые слышу все эти слова, хотя я их знала с детства. А передо мной открывалась новая, светлая жизнь, озаренная Самим Христом.

Горячее желание охватило все мое существо — сегодня же получить прощение от Него, новое сердце и твердо пойти по стопам Его. Я услышала голос Николая Александровича:

— Есть ли сегодня среди нас решившиеся навсегда отдаться Христу?
Читать далее...

В полном изнеможении я упала на скамейку возле чужого дома в каком-то безлюдном переулке. Уже стемнело. Спешить мне было некуда — меня нигде и никто не ждал. У меня не было дома. «Мачеха...» — и острая боль все снова и снова проходила по моей душе. Вот уже прошел целый год, как она лишила меня родного дома и любимого отца. Изгнав меня, она закрыла навсегда дверь к учению — погибла моя мечта об образовании. Она закрыла дорогу и к духовному свету — на собрания. О, мачеха... Если бы ты не читала целыми днями Библию и не заливалась бы слезами над этой Книгой, и не молилась бы целыми ночами, не посещала бы все собрания, я не была бы так убита тобой... Я не хочу жить, все мне постыло... Зачем я просыпаюсь по утрам?... Чтобы целый день бессмысленно скитаться по улицам города.
Читать далее...

В этот теплый, солнечный день на Александровский проспект, казалось, высыпал весь город. По мостовой двигался нескончаемый поток ликующей толпы, которая с волнением пела одну за другой

революционные песни. Мелькали красные цветы, приколотые к груди, колыхались красные банты, многие просто махали красными платочками.

Со всех переулков, как ручьи в реку, вливались новые и новые толпы, никем не организуемые, и они подхватывали бодрые песни, никогда не слыханные раньше. Взволнованный народ мало знал о великих революционных событиях в Петрограде, но и то немногое передавали один другому радостными голосами.
Читать далее...

Я вышла на бульвар в надежде встретить отца, возвращающегося из клубничника, и, обняв липу, тихо плакала.

Плакала я об отце: случилось то, чего он всегда опасался, — изгнание из дома детей. Придет он усталый, и вместо желанного чая на него посыплются упреки и жалобы на меня.
Читать далее...

Я рано встала. Отец ушел, но на столе был завтрак, приготовленный его заботливой рукой. Ванятка быстро умчался на улицу. Я купила на базаре продукты для обеда и принялась за уборку четырех комнат.
Читать далее...

Ванятка пошел спать, прося меня зажечь свет в спальне, так как боялся темноты. Я начала мыть посуду в трех водах, и в это время в дверях веранды показалась крепкая, здоровая женщина, наша молочница. Лицо ее было заплакано, а в руках она держала туфли.
Читать далее...

Вера Шельпякова
(1903—1957)


Автобиографическая повесть


Я пришла домой — отец давно уже меня поджидал. Он сидел на голубой застекленной веранде, между кадками с фикусом и филодендроном, и смотрел на снежные вершины гор в вечернем розовом закате.

Отец тихо напевал:

По всей земле царствует слава Твоя,

Мой Господь и Творец!

Величье Твое и держава

Объемлют пределы, небес...

Когда я смотрю на творенье

Перстов Твоих, Боже Святой,

То я прихожу в изумленье...

Но что человек, что Ты помнишь

В величии Твоем и о нем?



Я люблю, когда он поет, — вполголоса, вдумчиво, никому не навязывая песню. Я люблю, когда он читает Библию, — тихо, просто, задушевно, ни к кому не обращаясь, ни с кем не беседуя.

Он умолкает и смотрит на меня таким обрадованным взглядом, словно мы давно не виделись.

— Касатка моя... — говорит он. — Пришла? Я отдохнул маленько, поджидая тебя. На заход солнца посмотрел — какое величие!
Читать далее...