Всем доброй ночи!
Насколько я понял, это сообщество не только о мюзиклах, но и об опереттах. Поэтому хочу попробовать внести свой скромный вклад... Если что не так - скажите сразу, и я больше не буду "захламлять эфир", ограничившись простым чтением )))))) Но просто я очень люблю мюзиклы и оперетты и у меня наконец появилась возможность хоть иногда их смотреть - поэтому я не могу не описывать свои походы.
Итак, много веков назад скульптор Пигмалион создал свою каменную Галатею. Около века назад Бернард Шоу написал пьесу «Пигмалион» о том, как профессор Хиггинс на спор обучил цветочницу с самого низа лондонского общества говорить так, что на великосветском балу ее приняли за принцессу. По этой пьесе Фредериком Лоу написана оперетта «Моя прекрасная леди».
Элиза Дулитл, уличная продавщица цветов во время дождя сталкивается с профессором Хиггинсом, и в результате бурного спора, в который постепенно втягиваются все присутствующие на площади, профессор бросает фразу, что всего за полгода он может сделать из грязной грубиянки герцогиню. Ну, герцогиней не герцогиней, но в приличный цветочный магазин ее бы взяли работать, и девушке не пришлось бы в любую погоду торчать на улице, умоляя купить у нее хоть букетик. На следующий день Элиза, решившись, приходит к Хиггинсу и просит учить ее. Она готова платить за уроки:
- А сколько Вы собираетесь платить мне?
- Вот не надо! Я цены знаю! Моя подруга берет уроки французского у настоящего француза и платит за час 18 пенсов. Не наберетесь же Вы наглости просить с меня за мой родной язык больше шиллинга?!
(Очень жаль, что на сцене эту фразу убрали (((( )
Хиггинс и гостящий у него полковник Пикеринг по-своему очарованы непосредственностью девушки и заключают на ее счет пари: если профессору удастся за полгода обучить Элизу всему, что он обещал, то Пикеринг оплатит все затраты. Сумма же самого пари оскорбительна – всего фунт стерлингов.
Парочка лингвистов бьется с Элизой, постепенно от отчаянья переходя к восхищению. И после долгих перипетий им все же удается выдать ее на балу за благородную леди. Здесь бы, казалось, истории и закончиться… Да вот беда – живая девушка отнюдь не статуя, и одним преображением дело завершиться не может. У Элизы возникает резонный вопрос: а что с ней будет дальше?..
Самое забавное, что по ходу действия Генри Хиггинс в пылу возмущения (вообще этот почтенный джентльмен довольно часто находится в пылу чего-либо )))) ) называет себя Пигмалионом. Однако совершенно ясно, что Элиза, невзирая на то, что она вряд ли знакома с этой историей, с ним не согласна: она уверена – с полным, надо заметить, на это правом! – что ей принадлежит не меньшая, а то и бОльшая часть в сотворении чуда.
А ведь и правда: профессор Хиггинс говорит, что изучение и обучение языкам – его работа. Разумеется, раньше ему приходилось иметь дело с чуть более приличными говорами, однако факт остается фактом: преподавание «родной речи» ему не в новинку. И это при том, что Элизе Дулитл образования хватает лишь на то, чтобы читать да считать. Ей надо сломать зажимающие ее рамки, переродиться изнутри. Не просто затвердить надоевший урок, а именно прочувствовать себя леди. Это последнее особенно нелегко, ведь Хиггинс и не скрывает, что во всей этой истории его интересует лишь процесс обучения, а так же его итог, который является предметом пари между профессором и полковником Пикерингом. Ах, эти пари! Где-то говорилось: «Француз пожертвует всем ради женщины, немец – ради пива, а англичанин – ради пари!» И вот перед Хиггинсом уже не девушка, не живой человек, а нечто, похожее на скаковую лошадь, которую надо выдрессировать так, чтобы она победила на скачках. О чем думает и чего желает эта кобыла – никого не интересует. В оперетте есть момент, когда Элиза, уже ставшая «настоящей леди» приходит к матери Хиггинса, и та как бы между прочим удивляется, как это в обществе ее сына мисс Дулитл удалось не только не ухудшить своих манер, но и улучшить их ))))) На это Элиза с вежливой улыбкой отвечает, что обязана своими манерами полковнику Пикерингу, ибо еще когда она являлась всего лишь цветочницей – даже тогда он обращался с ней как с леди. Женщина всегда стремиться стать такой, какой ее хотят видеть ((С) «Чародеи», Алена). Если даже уличной девчонке оказывать достойное почтение, она невольно попытается подтянуть свою планку до требуемого уровня. На это присутствующий при разговоре Хиггинс раздраженно отвечает, что он отнюдь не притеснял Элизу – ибо он «и с леди ведет себя как с цветочницей». Тоже, по-своему, жизненная позиция. Хиггинс слишком хорошо знает этих лощеных леди, он как никто понимает, сколько в них душевной пустоты за внешней приличной обложкой. И несмотря на раздражающее поведение профессора невольно возникает мысль: а не боится ли он того, что сделал? Не опасается ли, что создав из Элизы леди, он заставил ее потерять саму себя? Ту самую веселую, энергичную и непосредственную Элизу, которая так