сумки почти все собраны, да столько, что грозятся все не поместиться. Скоро, уже послезавтра отправимся в деревню! Как-то и хочется, и колется. Конечно, вся в предвкушении, но страшновастенько...

муторно на душе. Знаете, такое ощущение, что ВСЕ плохо и не так...
Который день плачу и плачу... Это я так, не на жалость набиваюсь, просто констатирую факт.

[700x525]

Хочется кофе и...


Непогода - осень - куришь,
Куришь - всё как будто мало.
Хоть читал бы, - только чтенье
Подвигается так вяло.

Серый день ползёт лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,
И у жаркого камина
Лезет в голову больную
Всё такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю...
А. Фет

Я пальцем робким трону грань
Порежусь? Может быть, а там…
Лишь струйка крови, безо льда
Осядет тихо у лица.

Я не хочу стирать имен,
Мне хочется держать их очень долго.
Хотя, вы знаете, бывает колко
Сжимать в руке расплавленный мираж.

Я жду, прошу любой любви.
Любой! Поймите, я устала!
Мне ничего не будет мало,
Я лишь скажу ему: «Прости…»

Катиться в пропасть… что?
Все оказалось всерьез.
Бросает в мелкую дрожь
От всяких нелепых слов.

Ответьте мне: все – зачем?
И жизнь одна, без него?
Безумная пропасть дней
И слезы, когда темно?

Найдите мне смысл меня.
Не тот, что дается в обман.
Заставьте меня понять,
Что можно жить не любя.

мне приснилось такое прекрасное море. Такое красивое, голубое, прозрачное. Как будто мы только-только приехали с И., и я уже бью копытом, хочу искупаться. А на улице так жарко-жарко. Ээээх, как же хочется всего этого наяву!
[700x525]

[700x525]

[700x525]
я написала, когда только стала встречаться с моим будущим мужем)) Так что, посвящено любимому

Крупинки сахара на небе…
Жить хочется одним лишь днем.
Скажи-ка мне, а вот тебе бы
Хотелось быть со мной вдвоем?

Чтоб стало вдруг все романтичным:
Мои слова, твои глаза…
И сделались ужасно личными
Все-все пустяшные слова?

Скажи же мне, а ты хотел бы
Спуститься в недры моих снов,
Узнать все тайные желанья
И разговаривать без слов?

Не надо, не спеши с ответом.
Пусть будет так, как есть сейчас…
Мне просто думалось, вдруг летом…
Да нет, мой друг, уже поздняк!

был Цой. Какое-то было настроение для него...

Они говорят, им нельзя рисковать
Потому что у них есть дом
В доме горит свет.
И я не знаю точно, кто из нас прав.
Меня ждет на улице дождь,
Их ждет дома обед
Закрой за мной дверь, я ухожу...

лето, я приходила домой заполночь, бабушка уже спала, дом был тихий-тихий, а я - вся такая востороженно-счастливая, безумная, да, именно безумная от счастья, осторожно шла в ванную умываться холодной водой (у бабули горячая вода была только, если включаешь колонку, а я не хотела ее будить, поэтому не включала - почему-то сейчас все эти детали кажутся очень важными). Я ополаскивала свое дикое, влюбленное лицо и смотрела на себя в маленькое зеркало над раковиной - в него помещались ровнехонько только мои глаза. И вот этот взгляд своих карих глаз я до сих пор не могу ни забыть, ни описать. Они, без лишней скромности, были очень-очень красивые, столько было там чувств: любовь, радость, веселье, экстаз, возбуждение, страсть, огонь... Этих глаз, такого взгляда у меня больше никогда не было. И когда я вспоминаю то безумное время, то безудержное счастье и несчастье одновременно, я вижу перед собой свой взгляд - такой дикий восторженный и красивый.
Недавно посмотрела также на свои теперешние глаза - ничего похожего. Какие-то умиротворенные, спокойные, мудрые, что ли. Как же безумно жалко, что такого взгляда у меня больше нет...
[490x343]

*** *** ***
Мы идем по улице, время где-то около 9 вечера, а темно-темно, только фонари горят, в плеере – «Земфира», воздух легкий-легкий, еще немного морозный, весны совсем чуть-чуть: одно лишь напоминание, воспоминание, что она будет. И я лечу, я ловлю каждое слово «Z», рядом - Гуля, а в небе – луна. Желтый месяц улыбается так многозначительно, понятно, к чему это он. Прохладно, слов песен еще не знаю, а так хочется петь, визжать, музыка задевает много-много струнок, и они звенят, и им очень хочется вызваться вместе со словами…

*** *** ***
В коридоре темно, просто жуть. Рядом Гуля с огоньком красным-красным сигареты, вернее он красно-оранжевый. А я затягиваюсь, а иногда мы затягиваемся синхронно. На балконе, за дверью, играет ветер. Так – холодно, а попе – жарко, мы сидим на батарее. Развязывается язык, и хочется потрепаться, что мы и делаем. Чаще о человеческих чувствах и отношениях, всю фактуру, события, с нами произошедшие, мы уже рассказали, это неинтересно. А так… ядреный запах табачного дыма, приятная штучка держится в пальцах, а когда затягиваешься, она чуть уловимо трещит, и огонек заметно поднимается наверх, пожирая девственную белизну. Гармония…

[525x700]
светит, но пока не греет. Так хочется какого-то взрыва эмоций и чувств, хочется какого-то огня. Но... Такого, безопасного огня))) Чтобы потом было все так, как сейчас, перемены мне не нужны)) А вот какие-нить эмоции не помешали бы.
Масендра заснул, гм... а мне уже выходить скоро с ним на массаж. ээх, как же он не вовремя...

Я хочу ночь. Свежий запах тополей и прохладу, звезды в небе и расплывчатый месяц. Я сижу на перевернутом ведре, а напротив меня сидит Алсу, мы жуем яблоки, кидаем огрызки в окошко и болтаем обо всем, о чем только можно. И мне так хорошо. Вдыхать ночной темный воздух, кутаться в пальто и смотреть на серебристые листья тополя, слушать звуки двора, как изредка проезжают машины, проходят люди. Слушать, как шелестят листья от тихого задумчивого ветра, который доносит до нас обворожительный запах липы, березы и тополя. А мы с Алсу вглядываемся в этот мрак с редкими золотыми окошечками у тех, кто не спит, и говорим сначала о нас, о наших приключениях и встречах, а потом о больших и глубоких, мировых проблемах. Это больше никогда не повториться. Не будет ночи со звездами, меня на ведре, балкона с сушившимся луком и чесноком, Алсу с чашкой кофе и обкидываемой нами огрызками и гнилыми помидорами Женьки с ее друзьями.
Не будет такой же ночи, вернее вечера, когда я иду по улице среди толпы народа в Париже за руку с Реми. Когда мы идем и разговариваем, я мерзну, а он кладет мою руку в свой карман и греет ее там. Не будет поцелуев у дороги и на скамейке, и встреч у нашего отеля «Climat de France», мы не будем сидеть в нашем кафе на нашем месте, целоваться и пить кофе.
Не будет веселья по вечерам часов в 7, когда жизнь для нас только начиналась, и мы, веселые и довольные, бегали по номеру и готовились идти на дискотеку.
И лифта этого прозрачного, замедленного действия; и дома напротив с сушившимся бельем; и негра портье, и хозяина, хрюкающим свое «уи-уи»; и нашего дружного как никогда лицея, когда мы все вместе; и дождя, нас провожавшего; и Сены, и ресторана-забегаловки, в которой мы обедали, и я ела луковый суп; и дискотеки, самой классной из всех, что я видела – La Locomotive; и Оксанки, бурчащей вечно и делающей подсчеты под вечер; и Quick` а, откуда мы выходили такие веселые, и где нас знали как своих; и двух арок, где мы с Ларкой потерялись; и Disneyland`а, и жутко хамливых французов в аквапарке, когда они стояли внутри трубы, где был выход в воде на свежий воздух, откуда на нас смотрели люди с моста, с джакузи, где я трогала коленки всяких там элементов; и наших потерь в городе с грушами и без них, со встречами полицейских и без этого; и французов, говорящих по-английски и понимающих по-русски, предлагающих то сыр, то лепешку; и хождения с дискотеки в одних кофтах зимой – всего этого больше никогда не будет. Но было же, было и оставило в душе моей неизгладимый след, легкую печаль и необыкновенно приятные воспоминания. Эти воспоминания – незабываемые фрагменты моей жизни, и никогда не получится их забыть, как бы я ни старалась…

Мне хочется многое тебе рассказать. Например, о том, что я умею летать. Правда – правда, ты не смейся. На самом деле, это не так уж сложно, и крылья особо не нужны. Понятно, в первый раз без крыльев страшновато, даже неприятно немного. Ну а сейчас… Как подумаю, что к моим рукам во время полета будут прилеплены чужие перья, которые носил кто-то другой, неживые! Разве неживое может помочь летать? Чушь. Это просто выдумка, что они помогают. Ерунда. Без них намного лучше. Ты не представляешь, какое это чудо, когда по твоей коже струится ласковый ветер, солнышко играет с тобой, а ты – с ним.
Я хочу, чтобы ты полетал со мной. Чтобы ты бросил все, все-все. Убери руку со лба, не хмурься. Не дели меня больше с этой твоей суетой. Освободись. Сделай улыбку. Сначала просто сделай. А потом пойми, что от этого хорошо, почувствуй. И там ветер сам поднимет тебя, унесет, тебе останется только развести руки, поднять их. Неужели ты этого не хочешь? Летать?
Ах, ты опять говоришь о жизни, о суете, о работе. Что нужно есть. Зачем есть? Можно питаться солнцем. Не ухмыляйся. Это просто кажется, что этого нельзя. Неправда. Я же живу, питаюсь лучами. Отбрось лишнее, пойми меня. Улыбнись, это все ерунда, главное – ветер и солнце.

Ноготочки у нее были острые-острые, прямые, красивые и блестящие. Но она не считала нужным обмакивать их красным. То, что ей попалась новая добыча, она показывала другим образом. Ее желтые глаза вспыхивали огоньком, и огонек долго еще горел там так, словно забыли потушить свечу. И совсем не была кошкой, а те, кто пытались ее с ней сравнить, одаривались лишь презрением. Она – стерва. Это – высшая ступень развития, и достигнуть ее было не так уж просто.
Теперь уже Стерва не могла бы сказать, когда именно пришел сон, зачем и ушел ли обратно. Она даже и не пыталась это понять. Камень души ее только радовал, потому что все ненужные и глупые чувства разбивались о него, а ей было даровано спокойствие.
По молодости она не понимала, что нужно укреплять бастионы души и сплачивать ее, организовывая плотные здания, которые никогда не станут руинами. Она летела к счастью, обжигалась, смеялась солнцу, пытаясь соткать из себя легкую искрящуюся радость. Ее сердце было дышащим молодостью и открытостью знаменем, которое она показывала всем. А они ее ранили. Сердце саднило, душа постанывала, но она плевала на все и отдавалась воздуху. Наивная. Воздуху она не была нужна, она не была нужна свету, она не была нужна никому. И скоро светлая улыбка счастья от того, что ее хотят видеть и чувствовать, что ее слушают и слышат, застыла. Ее всего лишь осенило, что она одна. Что то, что она хочет дать этому миру, ни фига не нужно.
Тогда она решила брать сама. Ей это, по сути, не было нужно. Она могла питаться только собственными лучами. Но она решила, что незачем тратить свое впустую, когда можно взять у других. И они, к ее удивлению, давали, и чем больше она брала, тем больше получала. И они стали называть ее милой кошкой, самодостаточной, очень рациональной, приятной. Смешные. Ведь она уже достигла высшей ступени. А они даже не могли этого увидеть. И можете себе представить, никто никогда не называл ее стервой, хотя так оно и было.

Попробовать! Ну, малои ли чего, а вдруг понравится?:)))

Моих записей здесь нет.

здравствуйте все!