Пушистая -
cловно снег
белая -
cловно пена морская
игривая -
cловно ландыша запах
нежная -
далекая
и ранимая.
Как Бразилия - еще дикая.
Как Австралия - недосказанная.
Ты холодная, антарктидная.
И таинственно неизбежная,
рунами однажды предсказана.
Повстречаемся. Растеряемся.
Поцелуем
ты станешь терпким.
Как портвейн - лиссабонской ночью -
от тоски по любви -
крепким.
Давно она там появилась. Когда еще прадеды наших прадедов пришли на ту землю. Может, и до них там жила. А может - и вместе с ними пришла.
Ласточка...
Много про нее рассказывали.
И что ведьма. Конечно, бабы. зависть ихняя - штука известная, изучена еще в стародавние времена.
И что гулящая. Девки красные - их ведь понять можно. Если парень-то ладный, работящий да умный - самый завидный жених будет. А после нее... Или уходили, или возвращались - блаженными. Куда уходили - то даже самые древние старики не знали. Но факт - больше о них не слышал никто. Правда, на нее никто не наговаривал никогда. Пропал парень? Ну да. Где видели? Да уходил куда-то. Говорит, счастья искать. А сам - в лес. В сторожку. А там? Нет, пусто. Да, чего уж там, видно, и правда - ведьма. Только вот ребят не воровала. Сами шли. Те, блаженные, рассказывали потом... Кто в себя приходил - испытание она дает. Выдержишь - впустит в избушку. Не выдержишь - птицей обернется - и все. Пропала...
И что избушка у нее - ненормальная. Не как у бабы-яги, конечно. Но заколдованная - точно. На звезду ночную пойдешь - наткнешься. Или в другую сторону - тоже. И всегда поможет. Зверя? Подскажет. Где ягод-грибов поболе будет - тоже не жалко. За такие шутки леший бы ее покусал. Но - ладная всегда, красивая, да и избушка - не покореженная, цельная - видать, и леший ее уважал. Да не только леший...
Ведь было за что. И по здоровью она бабам помогала, и детей принимала, а про забавы купальные - и говорить нечего. Да и зверье лесное вокруг нее всегда крутилось. То ли призывала их, то ли сами лечиться прибегали...
Вот только зимой ее не видно. Появлялась - аккурат с подснежниками. А исчезала - по первой ночке морозной. Говорят, однажды видели - по утру в лесу тихо, желтое все, красное, воздух такой - колючий немножко и розовый - и она в нем растворяется...
Потрешь глаза - думаешь - морок какой. Уж горазда была девка до выдумок. А нет - на ветке сидит. Ласточка. Что-то чирикнет. И улетает...
Так и жили.
Только кому это теперь интересно...
Поприехали, понастроили...
Ни людей старых. Ни зверья. Ни ласточки.
Шутливо шутками шутя
- ты улыбаешься.
хотя...
в глазах сидит печаль.
и раскуроченный рояль
тебе не рад.
а ты ему
забавных песен
не сыграл.
ты их продал.
а подарить -
тому, кто искренностью пел -
ты не сумел.
Ты идешь по мрачному, серому городу. И этой серости не мешает даже то, что на улице +12 и за окном – 8 марта.
И настроение не хочет поддержать весну. Оно решило, что просто обязано слиться не с воздухом и миром, а с городом. Пустым городом.
Переулки, низенькие дома и резные ставни не держат тебя, и почти серые уже глаза смотрят, как ты вышагиваешь по городу.
Люди проплывают мимо, а ты не понимаешь, почему вдруг не можешь скользить сейчас так же, почему ты в какой-то другой реальности, и что за стена отделяет тебя от дня, который наконец-то пытается быть весенним.
Кажется, перекресток. Машины. Сломя голову бежишь через дорогу. Мелькнул прохожий. Как и ты – в темном, с какой-то бесшабашностью обгоняет машины. Пытается обогнать тебя. Не сдаешься, и опять идешь первой. Он сзади. Чувствуешь его взгляд. Слышишь шаги. Обгоняет. Когда ты поравняешься – смотрит искоса. Обгоняешь. Взгляд в спину. Теперь он. И ты, улыбнувшись, поворачиваешь в другую сторону.
Прячешься за аркой, и солнечные лучи, не найдя тебя, уходят. Бредешь дальше. Рождается музыка серых домов: и в насмешку этому – в голове играет грустная, но все-таки не серая музыка… Лирично-голубая или нежно-зеленая…
E poi… e poi…
E poi sara come morire…
Улыбаешься, что вспомнилась эта песня, с которой не связано никаких… воспоминаний. Окрашенных совершенно не в те цвета, которые обязательно помешают прозрачной серости дня. А она укутывает, укрывает тебя от других красок.
Напеваешь. Идешь. Думаешь. Кружишься. Летишь.
И вдруг – дверь. Из ниоткуда появилась на твоем пути. Открываешь.
Сразу – запах. Тягучий, теплый запах кофе. Корица. Какао. Шоколад. А еще травы… Сушеные, какие-то смутно-знакомые. Что-то из детства
Вам кофе или чай? Кофе, наверно… Выбирайте.
Маленькое меню. Десятки названий. Закрываю глаза и тыкаю в первое попавшееся. «Экстаз». Кофе. Шоколад. Корица. Травы…
Травы… Вдыхаю аромат и смотрю на стены. «Koenigsberg» - круглая тарелочка… «Vilnius»… Пивные кружки… Аквариум… Старый аккордеон… Кальян… Фотографии начала века… В зеркале над барной стойкой – отражение телевизора… Звук все тише… Я уже не слышу ни дверного колокольчика, ни голос гостя… Тикают ходики… И маятник…
- Слышь, когда встретимся?
Ничего себе. Вернулась.
- Вы не могли бы разговаривать тише?
Посетитель замолчал и, дождавшись кофе, выбежал.
Твердый взгляд, голос… И все. Нет наглеца, нарушившего этот шоколадный сон…
Большое спасибо, до свидания!
На улице уже ночь. Как будто прошел дождь.
И луна… Призраки испугались ее света… Затаились. И, кажется, отпустили…
И из этого серебра… нет, не на белом коне – а всего лишь на роликах - выкатил прохожий. Тот самый.
Ты идешь по мрачному, серому городу. И этой серости не мешает даже то, что на улице +12 и за окном – 8 марта.
И настроение не хочет поддержать весну… Оно решило, что просто обязано слиться не с воздухом и миром, а с городом. Пустым городом…
Переулки, низенькие дома и резные ставни не держат тебя, и почти серые уже глаза бездумно смотрят вперед, пока ты вышагиваешь по городу…
Люди – призраки, проплывают мимо, а ты не понимаешь, почему вдруг не можешь скользить сейчас так же, почему ты в какой-то другой реальности, и что за стена отделяет тебя от дня, который наконец-то пытается быть весенним…
Кажется, перекресток… Машины… Сломя голову бежишь через дорогу. Рядом мелькнул прохожий. Он вдруг выделяется. Как и ты – в темном, с какой-то бесшабашностью обгоняет машины. Пытается обогнать тебя. Ты «нажимаешь» на газ, и опять идешь первой. Он сзади. Чувствуешь его взгляд. Слышишь шаги. Обгоняет. Когда ты поравняешься – смотрит искоса. Обгоняешь. Взгляд в спину. Теперь он. И ты, ухмыльнувшись, поворачиваешь в другую сторону…
А за спиной – только лепет странных весенних девочек. Выбежали из церковной лавки…
Думаешь, не может быть, чтобы в таком магазине – были джинсы, плотно обтягивающие попку… Хотя – пусть и такой, а все же магазин…
Но ты забываешь о прохожем, о джинсах и людях, и улицы опять затягивают тебя в свой танец… Рождается музыка серых домов: и в насмешку этому – в голове играет грустная, но все-таки не серая музыка… Лирично-голубая или нежно-зеленая…
E poi… e poi…
E poi sara come morire…
Улыбаешься, что вспомнилась эта песня, с которой не связано никаких… воспоминаний. Которые окрашены совершенно не в те цвета и обязательно помешают прозрачной серости дня… Которая укутывает, укрывает тебя от других красок…
Напеваешь… Идешь … Думаешь…кружишься… летишь…бредешь…
И вдруг – дверь. Из ниоткуда появилась на твоем пути. Открываешь.
Сразу – запах. Тягучий, теплый запах кофе. Корица. Какао. Шоколад. А еще травы… Сушеные, какие-то смутно-знакомые… Кажется, какую-то из них клали в сиропы от кашля… И эти сиропы по специальным рецептам варили в аптеках. В продаже их не было – как же, все свежее… Испортится…
Вам кофе или чай? Кофе, наверно… Выбирайте.
Маленькое меню. Десятки названий. Закрываю глаза и тыкаю в первое попавшееся. «Экстаз». Кофе. Шоколад. Корица. Травы…
Травы… Вдыхаю аромат, а взгляд блуждает по стенам… «Koenigsberg» - круглая тарелочка… «Vilnius»… Пивные кружки… Аквариум… Старый аккордеон… Кальян… Фотографии начала века… В зеркале над барной стойкой – отражение телевизора… Звук все тише… Я уже не слышу ни дверного колокольчика, ни голос гостя… Тикают ходики… И маятник…
- Слыш, так када забьемся?
Ничего себе. Вернулась.
- Вы не могли бы разговаривать тише?
Посетитель замолчал и, дождавшись кофе, выбежал.
Твердый взгляд, тон… И все. Нет наглеца, нарушившего этот шоколадный сон…
Большое спасибо, до свидания!
На улице уже ночь. Куда-то исчезла вся серость…
Луна… Призраки испугались ее света… Затаились. И, кажется, отпустили…
И из этого серебра… нет, не на белом коне – а всего лишь на роликах - выкатил прохожий. Тот самый.