Я уйду из Москвы в свой пока недостроенный город,
Где в каналы Венеции смотрится Спас-на-Крови,
Где ночной Тюильри словно бритвой Невою распорот,
Я уйду навсегда в так знакомый мне Город Любви.

Я построил его не по градостроительным планам,
Там стоит каждый дом, в чьих подъездах – любимых шаги,
Там не вянут цветы, наполняя дыханием пряным
Нашу первую ночь, там корсеты как память туги.

Там нью-йоркский таксист, как тогда, не возьмёт с меня денег,
Там во тьме кинозала к руке прикоснётся рука,
Там стоит на окне первый майский сиреневый веник,
Там, чернея, течёт под мостами прощаний река.

Я там лично назвал все кривые, как жизнь, переулки:
В Послепервосвиданческий можно с Арбата свернуть,
Во Втором Поцелуйском продолжить ночные прогулки,
А в Четвёртом Любимом потом, нагулявшись, заснуть.

Там застыло навек даже время, и в каждой квартире
Я смогу пережить свои первые встречи опять.
На часах самотёчных опять будет ровно четыре,
На трёхпрудных часах – как всегда – без пятнадцати пять.

Я там буду стоять без шарфа на уральском морозе,
Чёрных кошек кормить и не верить приметам дурным,
Этот Город Любви не описан ни рифмой, ни в прозе,
Он слезит мне глаза, как в прокуренной комнате дым.

Эстакады измен понастроил чужой архитектор,
Скоро Третье Кольцо перережет знакомый пейзаж,
Но букет цикламен вдруг назначит единственный вектор,
И душа развернётся на новый любовный вираж.

Если время пришло ощутить себя снова мужчиной,
Если крышу снесло, как пятнадцать пропущенных лет,
Значит кабриолет из ночной поливальной машины
На асфальте оставит свой мокрый и радостный след.

Вновь шампанского брызги, и снова рассвет в Коктебеле,
В небо Эйфеля башня взлетит проститутским чулком,
Ты мне скажешь: - Любимый, мы целые сутки не ели,
А потом мы по Вильнюсу шляться пойдём босиком.

Прокричат петухи с незнакомым валлийским акцентом,
Пропоёт соловей или как его там… нахтигаль,
И звезда упадёт, и полынь будет пахнуть абсентом,
И слова подобрать не помогут ни Вебстер, ни Даль.

Пять кастратов седых будут петь до утра Stabat Mater,
Ты свой вечный вопрос обозначишь изгибом брови,
Я в тебе поселюсь, без прописки любви гастарбайтер,
По лимиту приехавший жить и работать в Любви.

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись на наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
О бойся Бармаглота, сын!
Он так свиреп и дик,
А в глуще рымит исполин -
Злопастный Брандашмыг!
Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево Тумтум.
Он стал под дерево и ждёт,
И вдруг граахнул гром -
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнём!
Раз-два, раз-два! Горит трава.
Взы-взы - стрижает меч.
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч!
О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись на наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

Забудешь первый праздник, и позднюю утрату,
C G C
Когда луны колеса затренькают по тракту.
E7 Am E7 F
И силуэт совиный склонится с облучка,
Dm Am E7 Am
И прямо в душу грянет простой романс сверчка.

Пускай глядит с порога красотка, увядая,
То гордая, то злая, то злая, то святая.
Что - прелесть ее ручек, что - жар ее перин?
Давай брат, отрешимся, давай брат воспарим.

Покуда ночка длится, покуда бричка катит,
Дороги этой дальней на нас обоих хватит.
Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь?
Чего не потеряешь, того, брат, не найдешь.

Жена, как говорится, найдет себе другого,
Какого, никакого, как ты - не дорогого,
А дальняя дорога дана тебе судьбой,
Как матушкины слезы, всегда она с тобой.

От сосен запах хлебный, от неба свет целебный.
А от любови бедной сыночек будет бледный.
А дальняя дорога,
а дальняя дорога...

В рождество все немного волхвы
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою - нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства –
основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет - никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь - звезда.

Без упрёков, без обид:
унижение - гордыня.
Наслаждение горчит,
как малина из-под ливня.
Не страшны ни гром, ни грязь,
но скажи мне, Боже правый,
как дарить себя,боясь,
что подарок не по нраву?

Вера Павлова

МУХА

Убьем эту муху
она прожужжала нам
все уши.

Линчуем
эту несчастную глупую муху,
которая не может найти форточку.

Навалимся всем скопом
и задушим
эту насмерть перепуганную муху,
которая бьется о стекло
и ничего не может понять.

Не открывать же для нее окно
в самом деле!


Геннадий АЛЕКСЕЕВ (1932 — 1987)

Арсений Тарковский



* * *
Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.

Он был еще спектральней,
Зеленый до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.

Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.

Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зеленый, изумрудный,
Стоит передо мной.

И ставни затворяли,
Но иногда и днем
На чем-то в нем играли,
И что-то пели в нем,

А ночью на крылечке
Прощались и впотьмах
Затепливали свечки
В бумажных фонарях.

abitato

так тихо здесь, что слышен крик зимы
в другие дни толкуемый превратно:
не то салют в предместьи троекратный,
не то состав, явив себя из тьмы
постукивает на мосту по стыкам,
не то сосед на лестницу тайком
с травой и трубкой вышел и, застукан,
скребет замок и плачет босиком,
не то - часов, под платьем, на полу,
поскрипыванье пахтающих время,
не то - сосед огнивом бьет о кремень,
замешкавшись, в расшатанную мглу
эребову спуститься не решаясь,
шуршат в стене мышиные войска,
сама с собой паркетная доска
беседует, о прошлом сокрушаясь,
ты слышишь, шеба? этакие штуки
откалывает небо – ай да мы,
какое вырыл логово внаймы
четвероногий и четверорукий
горячий зверь, познавший крик зимы

Лена Элтанг

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (1907-1973)


Секрет себя обнаружит в итоге, как и всегда.
За чашкою чая жажду язык выдает – беда!
Сама себя перескажет история за меня.
Тихи глубокие воды, да дыма нет без огня.

За трупом в резервуаре, за тенью, что днем растет,
За танцем той, что танцует, за рюмкой того, кто пьет,
За приступами мигрени, за вздохами – всякий раз
Иная лежит причина, чем та, что видна для глаз.

У песни, случайно спетой у монастырских стен,
И у гравюр в столовой с видом охотничьих сцен,
И у рукопожатья во время летней игры –
Есть у всего причина, скрытая до поры.


(Перевод Елены Тверской)

<...>
Он, видите ли, был довольно странным
и непохожим на других. Да все,
все люди друг на друга непохожи.
Но он был непохож на всех других.
Да, это в нем меня и привлекало.
Когда мы были вместе, все вокруг
существовать переставало. То есть,
все продолжало двигаться, вертеться --
мир жил; и он его не заслонял.
Нет! я вам говорю не о любви!
Мир жил. Но на поверхности вещей
-- как движущихся, так и неподвижных --
вдруг возникало что-то вроде пленки,
вернее -- пыли, придававшей им
какое-то бессмысленное сходство.
Так, знаете, в больницах красят белым
и потолки, и стены, и кровати.
Ну, вот представьте комнату мою,
засыпанную снегом. Правда, странно?
А вместе с тем, не кажется ли вам,
что мебель только выиграла б от
такой метаморфозы? Нет? А жалко.
Я думала тогда, что это сходство
и есть действительная внешность мира.
Я дорожила этим ощущеньем.
<...>

Моя тоска была остра,
Как языки костра.
Китайской казнью прорастал
Меня животный страх.
И, познавая сердцем боль,
Я головой поник.
И падала сухая моль
Ко мне за воротник.
А птицы чирк по небу, чирк!
Как будто спички.
И, как горит метеорит,
Сгорали птички.
А птицы вжик по небу, вжик!
Как будто пули.
Когда нам дали эту жизнь,
Нас обманули.

(C) Андрей Туркин

Диалог у Новогодней ёлки....

------------------------------------

Песня рыбаков Флориды

По нам - хоть реки вспять,
На все нам начихать,
На вечный дух и на бренную плоть.
Флорида нам не мать
И даже не мачеха,
Земля - не дом, президент - не Господь.

Разверзлись хляби в небе,
И дождь чередит,
А ветер снасти перепутал нам опять.
Но спи спокойно, беби!
Вся жизнь впереди.
И непонятно, зачем горевать.

Все неудачи сплошь,
Мильон потов за грош,
Трудись, как хошь, а живешь ты - как рвань.
Но мы попьем пивка,
И станет жизнь легка,
Хоть здесь и пиво, разумеется, дрянь.

Ты, о насущном хлебе,
Мечта, уйди
За горизонт, за миражи и за морскую гладь.
Но спи спокойно, беби!
Вся жизнь впереди.
И непонятно, зачем горевать.

Мы рыбу ловим здесь,
У нас работа есть,
И слава Богу, смотри веселей.
Беда нас трогала,
Мы жили впроголодь,
Но все же многих других не хужей.

А в мире столько злости,
Аж леденеют кости!
Так подадим друг другу руки и - споем, споем!
А в море столько нефти -
Утопиться негде
И, слава Богу, еще поживем!

И зеленый рассвет обнажает зеленый
Мексиканский залив, и зеленый туман
Застилает нам очи. И в утренний час
Мы, обнявшись, стоим, ни очем не жалея.
С неба льется вода, и вода океана
Пополняет дождем свой несметный запас.

И мил нам этот жребий,
И простор в груди.
А сын проснется, подрастет и не оставит мать.
Так спи спокойно, беби,
Вся жизнь впереди!
И непонятно, зачем горевать.

Орландина
В полночь я вышел на прогулку,
Шел в темноте по переулку.
Вдруг вижу - дева в закоулке
Стоит в слезах.
"Где, - говорю, - тебя я видел?
Кто мне, скажи, тебя обидел?
Забыл тебя?
Ты Орландина, ты судьба моя,
Признайся мне, ведь я узнал тебя"
"Да, это я."

"Да, мое имя - Орландина
Да, Орландина, Орландина
Знай, Орландина, Орландина
Зовут меня.
Где-то, сказал, меня ты видел?
Знаешь что сам меня обидел?
Забыл меня?
Но для тебя забуду слезы я,
Пойду с тобой коль позовешь меня,
Буду твоя."

"Ах как хочу тебя обнять я,
Поцеловать рукав от платья.
Ну, так приди в мои объятья..."
И в этот миг
шерстью покрылся лоб девичий,
Красен стал глаз, а голос птичий...
И волчий лик.
Меня чудовище схватило
И сладострастно испустило
мерзостный крик.

"Видишь ли, я не Орландина.
Да, я уже не Орландина.
Знай, я вообще не Орландина.
Я - Люцифер!
Видишь, теперь в моих ты лапах,
Слышишь ужасный серы запах?
И гул огня?"
Так завопил он и вонзил свой зуб,
В мой бедный лоб свой древний медный зуб
Сам сатана.
Сам сатана.

Арсений Тарковский
Оливы

                  Марине Т.

Дорога ведет под обрыв,
Где стала трава на колени
И призраки диких олив,
На камни рога положив,
Застыли, как стадо оленей.
Мне странно, что я еще жив
Средь стольких могил и видений.

Я сторож вечерних часов
И серой листвы надо мною.
Осеннее небо мой кров.
Не помню я собственных снов
И слез твоих поздних не стою.
Давно у меня за спиною
Задвинут железный засов.

А где-то судьба моя прячет
Ключи от степного костра,
И спутник ее до утра
В багровой рубахе маячит.
Ключи она прячет и плачет
О том, что ей песня сестра
И в путь собираться пора.

Седые оливы, рога мне
Кладите на плечи теперь,
Кладите рога, как на камни:
Святой колыбелью была мне
Земля похорон и потерь.

1958

[600x450]

Мы нынче как бы все глупеем -
Все стали как бы забывать,
Что как бы даже не умеем
Без "как бы" пару слов связать.
Добро бы было как бы в дело,
Пусть даже как бы наугад.
А то ведь как бы неумело.
И чаще как бы невпопад.

(с) Ю. Важдаев

Мальчик рассказывал о своей младшей сестре.
Однажды они ели на кухне пирожки.
Вдруг сестра увидела таракана.
Она приложила указательный палец к губам
И сказала: "Т-ссс...
Берём пирожки
И тихо уходим,
На цыпочках..."

Автор: Мара Маланова
http://www.vavilon.ru/metatext/vavilon9/malanova.html

Мальчик сказал мне : "Как это больно !"
И мальчика очень жаль...
Еще так недавно он был довольным
И только слыхал про печаль.

А теперь он знает все не хуже
Мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
Зрачки ослепительных глаз.

Я знаю : он с болью своей не сладит,
С горькой болью первой любви.
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
Холодные руки мои.


1913. Осень
Анна Ахматова

Попытка ревности

Как живется вам с другою,-
Проще ведь?- Удар весла!-
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
(По небу - не по водам)!
Души, души!- быть вам сестрами,
Не любовницами - вам!

Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),

Как живется вам - хлопочется -
Ежится? Встается - как ?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

"Судорог да перебоев -
Хватит! Дом себе найму".
Как живется вам с любою -
Избранному моему!

Свойственнее и сьедобнее -
Снедь? Приестся - не пеняй...
Как живется вам с подобием -
Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром - люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлестывает лба?

Как живется вам - здоровится -
Можется? Поется - как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк - крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог - и начисто разбит!)

Как живется вам с сто-тысячной -
Вам, познавшему Лилит!

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых

Чувств?..
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин -
Как живется, милый? Тяжче ли,
Так же ли, как мне с другим?

М.Цветаева

I

В северной части мира я отыскал приют,
в ветреной части, где птицы, слетев со скал,
отражаются в рыбах и, падая вниз, клюют
с криком поверхность рябых зеркал.

Здесь не прийти в себя, хоть запрись на ключ.
В доме -- шаром покати, и в станке -- кондей.
Окно с утра занавешено рванью туч.
Мало земли, и не видать людей.

В этих широтах панует вода. Никто
пальцем не ткнет в пространство, чтоб крикнуть: "вон!"
Горизонт себя выворачивает, как пальто,
наизнанку с помощью рыхлых волн.

И себя отличить не в силах от снятых брюк,
от висящей фуфайки -- знать, чувств в обрез
либо лампа темнит -- трогаешь ихний крюк,
чтобы, руку отдернув, сказать: "воскрес".
Читать далее


И.Бродский