[448x699]
Пыль
Моя душа во власти страха
И горькой жалости земной.
Напрасно я бегу от праха –
Я всюду с ним, и он со мной.
Мне в очи смотрит ночь нагая,
Унылая, как темный день.
Лишь тучи, низко набегая,
Дают ей мертвенную тень.
И ветер, встав на миг единый,
Дождем дохнул – и вмиг исчез.
Волокна серой паутины
Плывут и тянутся с небес.
Ползут, как дни земных событий,
Однообразны и мутны.
Но сеть из этих легких нитей
Тяжеле смертной пелены.
И в прахе душном, в дыме пыльном,
К последней гибели спеша,
Напрасно в ужасе бессильном
Оковы жизни рвет душа.
А капли тонкие по крыше
Едва стучат, как в робком сне.
Молю вас, капли, тише, тише...
О, тише плачьте обо мне!
1897
http://www.v-vulf.ru/officiel/officiel-41-1.htm
[525x700]
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.
О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.
О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.
Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.
Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.
В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.
Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.
Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.
музыка: Эдуард Артемьев
читает: А. Прошкин
http://stream.ifolder.ru/upload/?session=e21e529e9a955aac817ebc65cfc3d1eb&forum_url=
(если ссылка не работает, отписываемся)
Я коротаю жизнь мою,
Мою безумную, глухую:
Сегодня - трезво торжествую,
А завтра - плачу и пою.
Но если гибель предстоит?
Но если за моей спиною
Тот - необъятною рукою
Покрывший зеркало - стоит?..
Блеснет в глаза зеркальный свет,
И в ужасе, зажмуря очи,
Я отступлю в ту область ночи,
Откуда возвращенья нет.
А. Блок
[700x524]
Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблeклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду и кольцом на стеклах, -
И на стволах, которым сотни зим,
И, наконец - чтоб было всем известно! -
Что ты любим! любим! любим! - любим!
Расписывалась - радугой небесной.
Как я хотела, чтобы каждый цвел
В веках со мной! под пальцами моими!
И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест - накрест перечеркивала - имя...
Но ты, в руке продажного писца
Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!
Непроданное мной! внутри кольца!
Ты - уцелеешь на скрижалях.
М.Цветаева
(Над второй строфой Марина Ивановна билась долго, оставив чуть ли не сорок вариантов - сорок вариантов только одного четверостишия! Что творилось в ее душе, какие чувства ее обуревали, когда она выводила и отметала строку за строкой, и вновь писала, и опять отвергала, и самым главным было: выразить свою любовь, свою верность, сквозь все минувшие горести, муки, расхождения, несогласия... "Что ты мне Бог, и хлеб, и свет, и дом!"; "Что за тебя в огонь! в рудник! с горы!"; "Что за тебя в Хвалынь! в Нарым! в огонь!"; "Что нет тебе второго в мире всем"; "Что ты - Аллах, а я - твой Магомет"; "Что без тебя умру! умру! умру! умру!" - так она билась над главной - третьей - строкой этой строфы, прежде чем пришла к самому простому: "Что ты любим! любим! любим! любим!")
 |
||||
Автор плэйкаста: Appassionata > Посмотреть >> |
Ива.
Она легка и сразу незаметна
на том конце,уснувшего пруда-
ей вечно плакать:тихо,безответно,
сгорать от непонятного стыда.....
О чём поёт над берегами ива?
Наверное-что,здесь покоя нет!
Всё также-смотрит в воду у обрыва,
который уж,свой предвечерний свет!
Такая грусть-звучит в неясном шуме,
такая жаль-в безсчастии раба:
по три свечи,кому-то на кануне,
кому-звезду,вырезывать из лба!
Настроение сейчас - ПРОЩЕНИЯ
[699x466]Соловьи.
Соловьёв-приманит лето,
ну,а сердце-что такое?
Трели эти до рассвета-
слушать будет под луною.
Полюбить-что заглядеться,
проходя сиренью белой,
только дай им в срок распеться
на затеянное дело.
Ну,а кто-то при дороге:
будет помнить,будет верить,
позабыв,про все тревоги,
мураву себе постелить.....
Или странно разрыдавшись,
ты-подумаешь о друге,
не расставшись,а оставшись
в песнях маленькой пичуги......
[699x505]Чужак.
Затуманилось белесью в логе-
невпопад,погоняй лошадей.....
Никогда-не дотащутся дроги
к деревянной избушке моей.
Я-ушёл молодым и весёлым
в бесшабашный разгул городской,
за дурманом попоек в котором,
засосало меня с головой.
Той же нежной, что в прах доверялся,
стал не нужен,не нужен-никак!
Заиграл-и в жопень проигрался-
преполно,там таких бедолаг!
Где ж я не был с тех пор-поносило:
по перронам,ночлежкам,судам,
но тянула какая-то сила-
воротиться к знакомым местам!
Эк же,славные-насмерть устали?!
Да,какого,вам в дышло детей!
Вот, я ж дьяволы!-чтобы домчали
к деревянной избушки моей!
[368x550]
|
Маятник В тягостном сумраке ночи немой |
...Стихи Балтрушайтиса — гравюра по дереву. В них только черные и белые пятна. В призрачном свете полярного дня нет красок, и только Балтрушайтис не украшает своего скудного рассказа пышными одеждами. В его кабинете пусто. Только стол рабочий и больше распятье. Стихи его похожи на голые стены древней молельни, где нет ни золотых риз икон, ни крытых пестрыми каменьями статуй, где человек глаз на глаз ведет извечный спор с грозным Вседержителем. Читает стихи Балтрушайтис размеренно и глухо, не выдавая волнения, не возвышая и не понижая голоса, как путник, повествующий о долгих скитаниях в пустыне. Немногим близки и внятны его стихи. Ведь мы ждем от поэта видений новых и меняющихся и требуем, чтобы он нас дивил, как причудливый цветник или как танец негритянки. «Балтрушайтис... Но, ведь это так скучно», — еще сегодня сказала мне барышня, которая любит заменять стихами Гумилева невозможные в наши дни путешествия. Да, Балтрушайтис очень скучен и очень однообразен, но в этом его мощь. Есть на свете не только цветники Ривьеры и гавоты Рамо, но еще скучные пески пустыни и скучное завывание ветра в нескончаемую осеннюю ночь. Прекрасны девственные леса, священное бездорожье, прекрасны тысячи тропинок, несхожих друг с другом, которые сквозят в зеленой чаще, уводя к неведомым прогалинам и таинственным озерам. Но так же прекрасна длинная прямая дорога, белая от пыли в июльский полдень, которую метят только скучные верстовые столбы. Балтрушайтис идет по ней, куда — не все ли равно? Надо идти — он не считает дней и потерь, он идет, и не выше ли всех пилигримов тот крестоносец, который, не видя миражей пустыни, ни золотых крестов Иерусалима, мерцающих впереди — ничего, гордо несет через пески и дни тайной страстью выжженный на груди крест.
Илья ЭРЕНБУРГ
«Юргис Балтрушайтис»
(из книги «Портреты современных поэтов»)
Дудка.
Когда зацветает ландыш-
месяц из речки пьёт
и светляка огарыш
в каждом пеньке живёт.
В серебрянной паутине-
жемчуг дрожит росы,
леший на старой плотине-
шепчет в свои усы.
Близко или далече-
филина,дикий смех,
бродит дорогой вечер-
ищет лесной орех.
Синие незабудки
в роще-насобирай,
на берестовой дудке-
грустное заиграй.....
Константин Бальмонт
|
За то, что нет благословения |
...Воистину трагична судьба Бальмонта. Глядя на него, я, — еще в который раз, — возмущаюсь необъяснимыми причудами Верховного Режиссера. Что это, — «божественный абсурд» или просто непростительная рассеянность? Выкинуть резким пинком на сцену средневековья бедного Франсуа Вильона, который в точности знал все лабиринты двадцатого века, и забыть о чудесном трувере, певце «златовейных», «огнекрылых», «утонченных» и других прелестных дам. Пропустить и салоны Дианы де-Пуатье, и навсегда потерянную возможность быть зарисованным Веласкесом, и даже скромный пунш средь невских харит в каморке Языкова, чтобы бросить поэта испанцев, «опьяненных алой кровью», в век танков, конгрессов интернационала и прочей тяжеловесной декорации, для которой ни Ронсар, ни Гонгора, ни Языков даже наименований не нашли бы.
Любите же в Бальмонте великолепие анахронизма. Когда наслаждаются республики, чтите в нем короля. На его медном лице зеленые глаза. Он не ступает, не ходит даже, его птичьи ноги как будто не хотят касаться земли. Его голос похож то на клекот, то на щебет, и русское ухо тревожат непривычные, носовые «н» в любимых рифмах «влюбленный, опьяненный, полусонный»...
Как образцовый король, Бальмонт величественен, нелеп и трогателен. Он порождает в сердцах преклонение, возмущение и жалость. В дни полуденного «Будем, как солнце» падали ниц, заслышав его пронзительный голос. Но вот вчерашние рабы бунтуют и свергают властелина. Бальмонта ненавидят за то, что поклонялись ему, за то, что учиться у него нечему, а подражать ему нельзя. И дальше, — Бальмонт в «Песнях мстителя» или в «Корниловских» стихах — политик, в «Жар-Птице» — филолог, Бальмонт — мистик, публицист, философ — бедный, бедный король.
Бальмонт объехал весь свет. Кажется, мировая поэзия не знало поэта, который столько времени провел на палубе парохода или у окна вагона. Но, переплыв все моря и пройдя все дороги, он ничего в мире не заметил, кроме своей души. Вот эта книга — Бальмонт в Египте, а эта — Бальмонт в Мексике. Бунтующие, вы хотите корить его за это. Преклонитесь лучше перед душой, которая так велика, что десятки лет ее исследует неутомимый путешественник, открывая все новые пустыни и новые океаны.
Бальмонт знает около тридцати языков. Легко изучил он десятки говоров и наречий. Но заговорите с ним даже по-русски, невидящими глазами он посмотрит на вас, и душа, не рассеянная, нет, просто отсутствующая, ничего не ответит. Бальмонт понимает только один язык — бальмонтовский. В его перепевах Шелли и сказатель былин, девушка с островов Полинезии и Уитман говорят теми же словами.
Часто возмущаются, — сколько у Бальмонта плохих стихов. Показывают на полку с пухлыми томами, — какой, 20-й, 30-й? Есть поэты, тщательно шлифующие каждый алмаз своей короны. Но Бальмонт с королевской расточительностью, кидает полной пригоршней ценные каменья. Пусть среди них много стекляшек, но не горят ли вечным светом «Горящие здания» или «Будем, как солнце». Кто осудит этот великолепный жест, прекрасное мотовство?..
Илья ЭРЕНБУРГ
«Константин Бальмонт»
(из книги «Портреты современных поэтов»)
Владимир Маяковский. Лирика.
Москва, "Художественная Литература", 1967.
ПОСЛУШАЙТЕ!
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
1914
Мне все говорят, что стих не удачный, а по мне так очень даже.
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада...
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
К вечеру вышло тихое солнце,
И ветер понёс дымки из труб.
Хорошо прислониться к дверному косяку
После ночной попойки моей.
Многое миновалось и много будет ещё,
Но никогда не перестанет радоваться сердце
Тихой радостью о том, что вы придёте
Сядете на этом старом диване
И скажете простые слова
При тихом вечернем солнце
После моей ночной попойки.
Я люблю ваше тонкое имя,
Ваши руки и плечи
И чёрный платок.
Александр Блок.
[700x489]Б.Пастернак Венеция
Я был разбужен спозоранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
[699x473]Александр Блок
Слабеет жизни гул упорный.
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак, иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?
[699x454]Быть может, венецейской девы
Канцоной нежной слух пленя,
Отец грядущий сквозь напевы
Уже предчувствует меня?
И неужель в грядущем веке
Младенцу мне - велит судьба
Впервые дрогнувшие веки
Открыть у львиного столба?
Мать, что' поют глухие струны?
Уж ты мечтаешь, может быть,
Меня от ветра, от лагуны
Священной шалью оградить?
Нет! Всё, что есть, что было, - живо!
Мечты, виденья, думы - прочь!
Волна возвратного прилива
Бросает в бархатную ночь!
Читать дальше
[699x626]"И я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи, то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и не сходя с места вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин".
Иосиф Бродский.
Fondamenta degli incurabili
Читать целиком
Но я-не полюблю больше НИКОГО ДРУГОГО!
Только ОНА!
Только МАрина и та и другая!
Почему-то,я не разделяю их?!
Одна-это душа,другая тоже,но ещё и ЖИВА!
Я-БЕден,я уже не молод!!!!!
НО-ОНА поймёт!
Да! ПОЙМЁТ!
И если РЕШИТ,я буду рядом! НАВСЕГДА!
ЕЁ имя-МАРИНА МАКСИМОВА! И ЦВЕТАЕВА!
РАзделять-не буду!
НЕт!
Улыбка.
Рана дымилась-ещё так просто,
он лежал на опавшей и мокрой листве,
в трёх шагах,в двух глотках от погоста,
хладный ствол прижимая к себе.
Тот другой-был точней,был спокойней,
под прицел-не дрожала рука:
безмятежней,обманней,червонней-
не таким,уходить с молотка....................
Бросил шляпу с жестоким поклоном
и зашпилил манжет рукава,
покатился себе мовитоном,
чтоб не видеть,как ала трава.
Дождь накрапывал,плакала женщина-
безнадёжно,как капли с куста.......
Прямо в сердце-так было обещанно
и улыбку,хранили уста.............................
Настроение сейчас - ЛЮБОВЬ
[700x469]
Поставим памятник
в конце длинной городской улицы
или в центре широкой городской площади,
памятник,
который впишется в любой ансамбль,
потому что он будет
немного конструктивен и очень реалистичен.
Поставим памятник,
который никому не помешает.
У подножия пьедестала
мы разобьем клумбу,
а если позволят отцы города, -
небольшой сквер,
и наши дети
будут жмуриться на толстое
оранжевое солнце,
принимая фигуру на пьедестале
за признанного мыслителя,
композитора
или генерала.
У подножия пьедестала – ручаюсь -
каждое утро будут появляться
цветы.
Поставим памятник,
который никому не помешает.
Даже шоферы
будут любоваться его величественным силуэтом.
В сквере
будут устраиваться свидания.
Поставим памятник,
мимо которого мы будем спешить на работу,
около которого
будут фотографироваться иностранцы.
Ночью мы подсветим его снизу прожекторами.
Поставим памятник лжи.
* * *
Безглазые глаза надменных дураков,
Куриный кодекс модных предрассудков,
Рычание озлобленных ублюдков
И наглый лязг очередных оков...
А рядом, словно окна в синий мир,
Сверкают факелы безумного Искусства:
Сияет правда, пламенеет чувство,
И мысль справляет утонченный пир.
Любой пигмей, слепой, бескрылый крот,
Вползает к Аполлону, как в пивную, –
Нагнет, икая, голову тупую
И сладостный нектар как пиво пьет.
Изучен Дант до неоконченной строфы,
Кишат концерты толпами прохожих,
Бездарно и безрадостно похожих,
Как несгораемые тусклые шкафы...
Вы, гении, живущие в веках,
Чьи имена наборщик знает каждый,
Заложники бессмертной вечной жажды,
Скопившие всю боль в своих сердцах!
Вы все – единой донкихотской расы,
И ваши дерзкие, святые голоса
Всё так же тщетно рвутся в небеса,
И вновь, как встарь, вам рукоплещут папуасы...
1921
Однажды ночью подоконник
дождём был шумно орошён.
Господь открыл свой тайный сонник
и выбрал мне сладчайший сон.
Звуча знакомою тревогой,
рыданье ночи дом трясло.
Мой сон был синею дорогой
через тенистое село.
Под мягкой грудою колеса
скрипели глубоко внизу:
я навзничь ехал с сенокоса
на синем от теней возу.
И снова, тяжело, упрямо,
при каждом повороте сна
скрипела и кренилась рама
дождём дышавшего окна.
И я – в своей дремоте синей -
не знал, что истина, что сон:
та ночь на роковой чужбине,
той рамы беспокойный стон, -
или ромашка в тёплом сене
у самых губ моих, вот тут,
и эти лиственные тени,
что сверху кольцами текут...
1925
Сон и реальность, фантазии и жизнь разделены у Набокова-Сирина такой тонкой и хрупкой чертой, что зачастую именны сны и мечты кажутся куда более реальными, чем действительность...В изгнании В.Набокову часто снилась его родная Россия..Наверное этот стих и родился под впечатлением от этих ностальгических снов...
Этот стих не вошёл в прижизненные сборники.
Нас мало - юных, окрылённых,
не задохнувшихся в пыли,
ещё простых, ещё влюблённых
в улыбку детскую земли.
Мы только шорох в старых парках,
мы только птицы; мы живём
в очарованье пятен ярких,
в чередованье звуковом.
Мы только смутный цвет миндальный,
мы только первопутный снег,
оттенок тонкий, отзвук дальний, -
но мы пришли в зловещий век.
Навис он, грубый и огромный,
но что нам гром его тревог?
мы целомудренно бездомны,
и с нами звёзды, ветер, Бог.
Это одно из ранних стихотворений В.Набокова-Сирина (сборник "Гроздь" 1923 г.), не заслуженно забытого, мне кажется, как поэта...
Одно из самых любимых моих стихов у Ахматовой.
Но в отличии от других любимых, это редко цитируют...
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
| [100x] | ||||
Но иным открывается тайна.. Автор плэйкаста: Фаина > Создан: 03:22:04, 05.05.2008 Посмотреть >> |