– Ну ладно, – сказал Клюква. – Тебе все равно никуда нельзя идти в таком виде. На тебе ведь нет ни ботинок, ни шапки. Полицейские сейчас же схватят тебя. Завтра мы раздобудем тебе какую-нибудь обувку и шапку, тогда и иди. А Козлик твой, наверно, попросту обманул тебя.
– Как обманул? – удивился Незнайка.
– Ну, взял твою шляпу и удрал с ней. Без шляпы-то ему по городу гулять нельзя, – объяснил Орешек.

Я вышел в город без носка.
Я был в кроссовках. Не заметил
Никто, что я душой не светел,
Что вышел в город без носка.
Я не кричал за ЦСКА,
Я не кричал: ура, Зюганов!
Не извиняйся, мол, Зюганов.
Я просто вышел без носка.
Что без носка я, не увидел
Никто. Так думал я, пока
Не подошли ко мне. Слегка,
Чуть-чуть меня они побили.
И справедливо укорили:
«Ты в лучших чувствах нас обидел,
Раз вышел в город без носка.
У нас прекрасные законы.
Их соблюдают миллионы.
И если кто-то без носка
Идет по городу преступно
Его поймают совокупно.
Намнут преступные бока.
Ведь у властей есть острый глаз,
Взирает он всегда на вас».

Так объяснили мне резонно.
И я заплакал тот же час.
Я извинился и поклялся,
Что было то в последний раз.
Я шел и радостно смеялся:
Какая зоркая у нас
И замечательная власть.
Не обмануть и не украсть.
И все же был я опечален.
Ну ладно, я-то патриот.
Ошибся я, но я халялен.
Но есть же подленький народ.
Из нацпредателей позорных.
Жидобендеровцев упорных.
И прочей грязной сволоты.
Ее страшись повсюду ты.
И страшно мне представить даже
Какой террор и экстремизм
Я представлял бы и расизм,
Когда бы в русофобском раже
Я позабыл бы два носка.
А не один.
В глазах тоска.
И слезы капают тревожно.
Вокруг гляжу я осторожно.
Везде! Повсюду экстремизм.
Везде разбой! Одно и то же.
Идут без пуговицы бомжи.
У алкоголика фашизм
Взыграл. И он идет без шапки.
И плотоядно чешет лапки.
А бабы! бабы, господа,
Они порой не носят лифчик.
Такой бесстыдный креативчик,
Чтоб рыбку слопать без труда.

Я вышел в город без носка.
Простите, страшно извиняюсь.
Кручу себе я у виска.
Казнясь, иду и сокрушаюсь.
Короче, чтобы было в норме
Все и всегда в стране у нас.
Всем россиянам надо в форме
Ходить одной.
Тако й приказ
Пора отдать и не грустить.
Ну, и Зюганова журить.

https://www.znak.com/2017-11-06/v_permi_policiya_p...muzhchinu_odetogo_ne_po_pogode

Черти пьют амонтильядо.
Боги любят коньяки.
Ну а нас куда? Не надо,
Мы же все большевики.

Не ходила я подругам,
Не брала с собой топор.
Получила по заслугам.
Начался Большой террор.

И сейчас народ расплаты
Ждет для разной сволоты.
Ну а мы не виноваты.
Не нагрянут к нам менты.

Ах, нагрянули? Ошиблись!
Разберутся – что к чему.
Что ж ты бьешь, очкастый шибздик,
По народу своему?

Я же против либералов,
Я же свой. Дави козлов.
Я от печки, из подвалов.
Я всегда на все готов.

Бей коррупцию по роже.
И расстреливай господ.
А меня-то, блин, за что же?
Я же верный патриот.

…За козлом баранье стадо
Прет под пули и штыки.
Так вам все-таки и надо,
Господа большевики.

Какая блевотина все же вокруг.
Какая блевотина, боже ты мой.
И нам никогда не уехать на юг,
И севера нет, и не будет, отбой.

Восток не для нас, да и запада нет.
Ослиные уши, какие врачи?
Блевотина всюду, и полный привет.
Блевотина всюду, кричи не кричи.

Бегите отсюда во всю свою прыть.
Ослиные уши, закон есть закон.
Когда нам прикажут друг друга забыть,
Я выйду на речку, а ты на балкон.

Следующий текст того же цикла называется «Спящие-2»

В деревне весело задротам.
Для вас, маркиз, любой каприз.
В ангаре танцы по субботам.
Потом любительский стриптиз.

А после драка за сараем.
Скрипит железная кровать.
Мы ничего не понимаем.
И не желаем понимать.

Вначале не было ни слова.
Давай конюшню подожжем.
Любовь слепа и бестолкова,
Как унитазы под дождем.

Спортсмен российский выступает.
Как хорошо он выступает.
Отлично просто выступает.
Сорвался с брусьев и упал.
Но нам-то что? Мы побеждаем.
Мы всех побьем тут, как младенцев.
Что нам какие-то китайцы?
Нам все равно их не догнать.
Американцев, кстати, тоже.
Да и корейцев не догнать.
Японцев тоже не догнать.
Судейство, кстати, не ахти.
Зато мы явно всех лучшее.
А вот выходит и спортсменка.
Как славно попочкою вертит.
И форма новая на ней.
Сидит, как будто бы влитая.
И очень сложный элемент.
И хорошо как выполняет.
Держать, не падать, молодец,
Хотя, конечно же, упала.
Но как изящно, как легко.
А вот идет американка.
Они совсем не грациозны.
Она с бревна сейчас как рухнет.
Вот-вот, глядите, все, летит.
И лбом ноги коня сшибает.
Вот зацепилась, зацепилась!
Уже и ноги заплелись.
Ну… не упала, победила.
Судейство, кстати, не ахти.
Ну что ж, канал переключаем.
А там кошмар и ужас-ужас,
Какой-то ужас и кошмар.
Да он же нашего ударил.
Прям по лицу его ударил.
Козел какой-то неспортивный.
Да что тут бокс ему, козлу?
Хотя, вы знаете, редактор

Полностью здесь

http://www.medved-magazine.ru/articles/Evgeniy_Lesin_ob_Olimpiade.1967.html

Пришла к поэту поэтесса.
Ей было 38 лет.
Она под действием прогресса
Уже решилась на минет.

Надела лифчик полосатый.
И с чегеварою трусы.
Поэт сидел, весь волосатый,
Вздымая пышные власы.

Они премило поболтали,
Смешали с грязью всех коллег.
Потом в заоблачные дали
Глядели и в грядущий век.

Про то, что пишет нынче пресса,
Рукой махнули, дескать, бред.
«Ну что ж, родная поэтесса,
Сказал лирический поэт,

Пора бы, что ли уж, к минету...»
Но поэтесса гордо: «Нет»
В сердцах ответила поэту.
«Не поэтесса, а поэт.

Поэт я, а не поэтесса».
И даже топнула ногой.
И все сторонники прогресса
Тут закачали головой.

Любому ясно: без минету
Теперь останется поэт.
Оно и впрямь: поэт поэту
У нас не делает минет.

Сидят расстроенные оба.
На табуретке винегрет.
«А вдруг сочтут за гомофоба
Тебя?...» - находится поэт.

«О да! О да! Ну, в смысле, нету
Такого смысла здесь у нас».
И вот она минет поэту
Уже вершит, как пидарас.

На подоконнике синички:
Из клюва в клюв слова любви.
И резво скачут электрички,
Поют о счастье соловьи.

Следите, граждане за прессой,
А то случается беда.
Ну, и поэта поэтессой
Не называйте никогда.

Я видел труп на станции одной.
Его уже в пакет упаковали.
А люди рядом шли и ликовали.
Лишь только мент стоял, как неродной.

Что делать? У него тяжелый труд:
Блюсти закон и соблюдать порядок.
А люди шли: кто с выпивки и блядок,
А кто-то шел на выпивку и блуд.

Такой у нас разборчивый народ,
Что не понять чертям и прокурору.
И кто-то уже шел на "Выход в город",
А кто-то еще брел на переход.

* * *

Через пару наташ позабудутся света и лена.
Через пару марин таня таять начнет в облаках.
Море странствий и море волнения нам по колено,
Лишь бы не утонуть в бесконечных своих пустяках.

Через пару столетий земля перестанет быть сценой
Для веселых боев: боги тихо пойдут в туалет.
Через пару миров мы научимся жить во вселенной.
Через пару минут распрямлюсь я и выйду на свет.

* * *

Где-то ходят Чухонцев и Кушнер,
Где-то Немзер, а где-то Немцов.
Кто-то гений, а кто-то двурушник,
И подлец кто-то из подлецов.

Кто-то грабит в подъезде прохожих,
Кто-то слесарь, а кто депутат.
Ну а кто-то с унылою рожей
Продает боевой автомат.

В ресторан ли, на митинг ли, в суд ли,
Ты идешь и не знаешь, что, вот,
Николай Моисеевич Путлер
Где-то рядом с тобою живет.

Он работал сперва на заводе,
А потом перебрался в райком.
Он Высоцкого слушал Володю,
По субботам сидел за пивком.

Он супругу укладывал в койку
Каждый месяц в положенный срок.
Он активно встречал перестройку
И запоем читал «Огонек».

Он был честным советским обозом,
Только жизнь пролетела - как нет.
И при Ельцине частным извозом
Промышлял он на старости лет.

Но промчались кошмарные годы
И стабильность вошла в каждый дом.
Улыбаясь, пасутся народы
И свобода сверкает кругом.

Разорвались проклятые путы,
Демократия скачет в траве.
Николай Моисеевич Путлер
Полноправно идет по Москве.

Дружелюбно сигналят таксисты,
Только чу! Что-то странное тут:
Маршируя, идут коммунисты
С диким лозунгом «ПУТЛЕР КАПУТ».

Николай Моисеевич Путлер
Онемел. И стоит еле жив:
«Покалечат меня? Изобьют ли,
Ренегатство мое не простив?»

«Я, - кричит, - не со зла и корысти
Отказался от КПСС!»
Но спокойно прошли коммунисты.
Не сказали, что он мракобес.

Николай Моисеевич тихо
Улыбнулся. Шагает домой.
Где-то рядом родная Плющиха.
Там где сало и где «Зверобой».

А наутро в любимом собесе
Дама, словно взирая на глист,
Свою голову грустно повеся
Говорит ему: «Вы – экстремист.

Уходите, развратник и сука.
Разжигаете ненависть вы».
Николай Моисеевич букой
Покидает пределы Москвы.

У него ведь одна лишь дорога.
Он другого не знает пути.
Где тут, братцы, у вас синагога.
Подскажите, друзья, как пройти.

Я не расист, и тем более не феминист.
Пушкин - он или азербайджанец или же эфиоп.
Ну а то, что все зло от баб - знает любой чекист,
И онанист, и гомосексуалист, а не только кто черножоп.

Я уважаю негров и ненавижу баб.
Что от баб? Духа томленье и морщины на роже.
Я через баб проклятых немощен стал и слаб.
А негры все как один, говорят, члены масонской ложи.

А я масонов люблю. Они кудрявые и смешные.
За независимость Тушино, уверен, масоны горой.
Но президентом Америки (а ведь потом и России!)
Лучше пусть будет баба. Обама - не мой герой.

Обама - почти Усама. А Барак - он и есть барак.
А Хиллари - симпатичная. У ней татуировка «Серега»
Есть на правой груди. На левой же - Скрудж Макдак.
У нее девиз: Тушино, водка и синагога.

Она ведь тоже масон, и негр, по-моему, тоже.
А еще она в Сходне купалась у самого МКАДа.
Выходит, а на груди уже не «Серега» у ней, а «Сережа».
В честь Сережи Гагарина, космонавта и агента Моссада.

Вы скажете: он не Сережа, а Юра, и никакой не агент.
Вот и ошибка. И агент, и Сережа, а псевдоним - Юра.
О том обо всем знает отлично будущий Америки президент.
А не знает только Обама - барак и продажная шкура.

Он не любит ни Тушино, ни водку, ни синагогу.
А Хиллари любит и знает, и я люблю ее тоже.
Уж больно она симпатична, когда татуировка «Серега»
Превращается в у нее на груди в татуировку «Сережа».

Мечтали о новой смуте,
Гадали на даму треф.
Шандыбин, Кобзон и Путин,
Касьянов, Грызлов и Греф.

Зюганов, Лужков и Ельцин,
Шойгу, Петросян и Буш.
Обтяпали злое дельце,
Сорвали бесстыдный куш.

Ограбив народ столицы,
Унизили всю страну.
Придумали, кровопийцы,
Как снова начать войну.

Устроили нам блокаду,
Освенцим и холокост.
Радуешься, Бен Ладен?
Провозглашаешь тост?

За то, чтобы мы забыли
Родной метрополитен?
Чтоб только автомобили
Остались души взамен.

Придумали, гады, карту,
Которую не суешь.
Прикладываешь азартно
К кружочку, потом идешь.

Наверное, вам казалось,
Что людям на все плевать.
А сколько еще поездок
Осталось – ну как узнать?

Конечно, и раньше были
Такие карточки, но.
Весь месяц по ним ходили.
Теперь же дерьмо одно.

Ну, ладно – подорожало
Метро. Кто ж того не знал?
Считаете – слишком мало
Народ от вас пострадал?

Чтоб вам до суда икалось
До Страшного. Надо знать
Всегда сколько нам осталось.
Поездок. А не считать.

Высчитывать, изнывая.
Или искать бачок,
Который якобы знает,
Который дает отчет.

Иду я к метро и плачу.
Ну что еще делать мне?
А Путин опять на дачу
Летит на лихом коне.

Бен Ладен еще в постели,
Лужков не ступил на пост.
Зато Зураб Церетели
Взобрался на Крымский мост.

Лицо его побелело.
Ну что там задумал он?
О господи, что нам делать?
Спаси меня, гегемон.

* * *


Уснут дома, автомобили,
Слов не останется, когда
Потоки времени и пыли
Накроют наши города.

Вздохнет усталая планета,
Повиснут дождики плетьми.
И на земле настанет лето,
Не омраченное людьми.

* * *

Вот баба бросит насовсем
И ты печалишься, грустишь.
А через год вернется снова,
А ты с другой уже вовсю.
Тебе и новой-то не надо
(Не спать же, право, с дурой, с ней).
А тут вторая что-то бредит.
Все так же, подлая, скучна.
И норовит уснуть в объятьях
Прям на кровати, прям с тобой.
А тут ведь новая, кобыла,
Глядит уныло, как бревно.
А ты ведь старый, старый, старый.
И каждый год тебя бросали.
А то и две, и то и три.
И вот они возьмут, паскуды,
Да и начнут… Такой вот рай.
О нем мечтают мусульмане.
Не дураки ль?

* * *

Окраины уснули и сопят.
И говор города становится невнятней.
Но все еще есть яблоневый сад
И голуби на старой голубятне.

А утром – через мокрую траву.
Шлагбаум, переезд, метро и скоро
Вступлю и я в воскресную Москву,
В мой тихий и не выспавшийся город.

Олигарх сидит в палатах,
Нефтедолларом звеня.
Банда гопников хвостатых
Вяло лает на меня.

Я иду дорогой длинной
В круглосуточный ларек.
Олигарх в своей гостинной
Нажимает на курок.

мы недавно понарошку
вызывали неотложку
приезжали к нами врачи
привозили кирпичи
и теперь вот в самом деле
мы прикованы к постели

* * *

Тихо и уютно на земле,
Так что просто некуда деваться.
Чай и мармеладки на столе,
И собака лезет целоваться.

Ну что тут ответить: эх
Да еще: ох
Остается лишь смех
И вздох

ох-хо-нюшки-хо-хо