Дорог вдох и он же – выход в город.
Всё – вопрос обратной стороны.
Снег неслышно сыплется за ворот,
Эти дни мне бережно важны.
Это – снова с нулевой отметки,
С первых и отчаянных шагов,
Привыкая к линиям разметки,
Ветру, смыслу, силе голосов.
Это – я не знаю, что случится.
Что там, сквозь туманы? Впереди?
Но так сильно верю в небылицы,
И так жарко-сказочно в груди.
Город есть любовь. Москва. Декабрь.
Выход в город – здесь. Не пропусти.
Улицы, пойдя тончайшей рябью,
Сводят нас на избранном пути.
Так и будет – коротко ли, быстро.
Видишь? Здесь, у городских ворот,
Я вступаю с нижнего регистра
Слыша Do – как Dominus. Господь.

(с)

Чертишь круг - и его обязательно разорвут.
Вырываешься сам из чьего-то чужого круга.

Мы живём, как земные хоть раз на земле живут: друг о друге, но обязательно друг без друга.
В стенах города, в сцепке бетона и кирпича, в одиночестве писем, туманными вечерами
Мы умеем терпеть, как пронзительно в нас молчат все такие, которых мы сами не выбирали.
Подыши за двоих, и да будет тебе светло. Не желающий счастья любимым - с собой лукавил.

Чтоб тебя обрести, как свободу, не нужен взлом.

Я могу тебя слышать эхом сердечных камер.

(с)

Юной снежной принцессе королева застилает кровать,
Каменные сфинксы ёжатся, потягиваются львы,
Зима — такое время, когда вместо жить приходится выживать
Даже маленьким обитателям моей большой головы,

Они начинают буквы хватать и их не на место класть,
Задумываться об эмиграции, собирать запасы рома и коньяка,
И, как обычно, смотрят в окна, выглядывают из глаз,
Беспокоятся, а снаружи ночь и сплошные снежные облака,

Что же будет мёдом, если снежинки — пчелиный рой,
Складываешь "вечность" — получается только "часть",
Девочка просыпается в середине зимы, говорит: "Мой папа король?",
Мама отвечает: "Король, но знать бы, где он сейчас",

Здесь он, где буквы не похожи на зверя, а он сам не похож на ловца,
Стоит посреди зимнего мегаполиса — без шапки, без особых примет.

Герда, не отвечай, пока не дослушаешь музыку до конца,
Неважно уже, победного или нет.

(с)

Всё, что есть у нас - ломкий звук да короткий миг,
цифры номера, отпечатанные на пальцах.

Только час на любовь, чтоб услышать себя самих, стать людьми, а не эхом пустых телефонных станций.
Всё, что есть у нас, кроется так глубоко на дне, что невидимо миру, сомкнувшему нас снаружи.

Тихий смех, сеть помех, пропадающий абонент.

И часы ожидания голоса, что так нужен.

(с)

Столько всего вокруг,
столько всего во мне.

Нежности не берут те, кто других важней.
Нежности не хотят - отдёргивают ладонь.
Всего-то один пустяк - не оставляй следов.
Не оставляй ключей, времени, цепких слов.
Снова иди ничей, ничьим не родясь теплом.
Ничьих не касаясь рук. Ни в чьём не сбываясь дне.

Столько других вокруг.
А нужного рядом - нет.

(с)

Аккуратно пожать плечами: а был ли мальчик?
Если не было, то зачем же беречь его?
Я скажу не тебе: ничего не будет как раньше,
А тебе скажу: раньше не было ничего.
Но когда так летит магистраль от нельзя до можно, –
Соскользну в туман по невидимой полосе.
Объяснимая недоверчивая осторожность –
Недоверие к голоду выбирающего десерт.
Мне – лететь по следам созвездий, бежать по следам ручьёв,
Чем больше сердце – тем больше оно ничьё.

(с)

Помню, как я тайком срезал прядку твоих волос,
Паутинку легчайшую, нежную нёс в ладонях,
Как в стакан опустил, всыпал пепел от папирос,
И кагора добавил - казался стакан бездонным
(Это твой поцелуй, это вечность - глаза в глаза).
Я, зажмурившись, пил. За окном началась гроза.

Сон и явь расплелись парой светлых небрежных кос -
Ты во мне проросла, ты опутала дни и ночи.
Я лишь кокон теперь, я сосуд для метаморфоз.
Изнутри что-то трётся так, будто трава щекочет.
И когда ты захочешь выйти, шепнёшь: "Теперь" -
Мне останется только лезвием сделать дверь.

(с)

согретый твоим дыханьем табачный дым,
со вкусом твоих прохладных и тонких губ.

я буду смотреть, и ты станешь таким простым, настолько со мной, что больше нас не солгут.
смеяться вполголоса, не нарушая ночь, в которой всё звонко - так воздух осенний чист.
потом замолчать, замереть и смотреть в окно - и, кажется, слышать, как сердце твоё стучит.

танцующий дым, кольцам пепельным по рукам позволивший виться, ныряя под рукава.
я буду молчать. наклоняясь к твоим вискам, по очереди их касаться и целовать.

ссыпавшийся пепел, скрип пола и тихий треск твоей сигареты, твой выдох - и дым кружит...

и я буду просто молчать с тобой и смотреть,
как в пепельном танце моя происходит жизнь.

(с)

А я пыталась придумать имя,
назвать все запахи, каждый звук -
для нас, холодных, как будто иней, для нас, которые наяву
молчат о том, что скучают громко, живут по сердцу и по звонку.
Для поцелуев, татуировкой запечатлённых вдоль тёплых скул.

А я всё верила, мы - живые: тепло дыхания, близость душ.
Но едкий дым сигаретный выел тебя из легких, и я не жду,
что я останусь в тебе хоть чем-то. Так точен был твой отсёкший взмах.

Два обессловленных абонента,
сходящих от немоты с ума.

(с)

Привычка видеть тебя подобна привычке верить твоим словам. Ты проявляешься так подробно, что можно даже не рисовать. Мы состоим из звонков и писем, людьми надёжно окружены. И каждый дерзок и независим от огнестрельных и ножевых. Живём деталями и штрихами, как будто время не смотрит вслед. Я так умею тебя стихами, что разрешается не взрослеть, смеяться громче, у самых кромок стоять на цыпочках – высота! Моих колец и татуировок, не прикоснувшись, не сосчитать. И наша осень – мороз по коже, такая резкость и глубина. Мы так отчаянно не похожи, что бьётся символом каждый знак. Тебя почувствовать, петься, длиться – теплом в мерцающей глубине…

Когда я переверну страницу, не останавливайся во мне.

(с)

Он насовсем свободен, совсем открыт -
толку-то, всё равно никуда не деться.
Крыша, пропажа, стража. Он говорит:
думай о моём сердце.
Даже не дом - то, что казалось им,
вращается вокруг солнца.
Кожа, поклажа, кража. Мы говорим:
прощается, продаётся.
Даже не дом - дом-то неуязвим.
Не улетает бабочка-раскладушка.
Даже не дом - то, что случилось с ним.
Стыд. Дым. Всё, что уже не нужно.
Надо было раньше меня ловить.
Ты из наших, да я уже не из наших.
Надо было больше меня любить.
Всю эту простуду, посуду, сажу.
Он бессмертный. Невидим, неуловим
на уголке вне старости возле детства -
думай о нём так, чтобы вместе с ним
думать о моём сердце.
Думай о нём, пока оно здесь живёт,
думай о нём, пока оно не шагнёт,
пока оно не проснётся.
...мог бы уже взлететь, а чего-то ждёт
в растворе двери, в вечернем дозоре солнца.

(с)

Oxeniya,
[315x324]

Приходила девочка, говорила слова,
просыпАла их, словно просо в медную миску...
Приходила девочка, русая голова.
Опускалось солнышко, низко-низко:

за твои подсолнухи, маков цвет,
за люпины, кисельного цвета мальвы...
Нашивала маленькая занавеси из бед,
и звенели бусинки: ветер играл на арфе.

Приходила девочка, нанизывала стекло:
то ли камешек, то ли — красносмородка...
Истекало сердце, и солнце в тарель текло;
обескровленное, кротко-кротко.

Приходила девочка, говорила слова:
ничего не помни, а просто —
лови и слушай!

в речке вымокнет буйная голова
солнце высушит
выберешься на сушу

(с)

[700x525]

Уезжать из огромного города, делать вдох -
просто выскользнуть из его слишком цепких пальцев.

Отключать телефоны и не оставлять следов. Просто выйти, чтоб освободиться и надышаться.
Всё упрямо не так, собирается пустота, словно капли в ладони, холодные, дождевые.
Мы так живы друг в друге, но каждый из нас устал, что миры между нами не делают нас живыми.

Вот бы осень и лес, мшистый запах в шершавой мгле,
звёзды, падая, гаснут во тьме догоревшей спичкой.
Всё бы бросить, уехать, на грудь тебе молча лечь.
Знать, что этого времени больше никто не вычтет.

Осень красит листву в кисло-ягодный красный сок. Я пытаюсь дойти вдоль по осени до вокзала,
чтобы ехать к тебе и твоё целовать лицо. Чтобы просто общаться улыбками и глазами.
Уезжать из огромного города, быть собой, а не кем-то, чей мир на любовь усечён и сужен.
Нам так сложно сбываться внутри, принимая боль, что мы так же не можем сбываться с тобой снаружи.

Помолчим это всё. Только руки мои держи. Мир - страницы, я - лист, сухо вложенный между ними.

Я уеду из города, чтоб начиналась жизнь
там, где ты наконец-то шагнёшь ко мне и обнимешь.

(с)

rozaklara,
[365x211]

...

Где-то всё - для нас.
Где-то море - вон там, вдали.
Где-то синие волны солёные
солнце гасят.
Я иду одна.
Не пытаюсь вернуть отлив.
И ты тоже, пожалуйста,
не пытайся.

(с)

а я никогда не знала, что мне поделать с этим
таким глубоким и тёмным, таким могучим и бурным
море моё встречает меня на рассвете
единственным дублем
нашим последним совместным дублем
и море моё проводит меня на закате
плеском воды мне пожелает счастья
догонит волной, намочит подол у платья
дескать, прощай
никогда больше не возвращайся
и я понимаю, что это солёное небо
эти тёплые капли и мягкий воздух
прощальный подарок, с которым стоило мне бы
уйти
пока не поздно
пока что ещё не поздно

(с)

multiblogger,

[224x172]

Вернулся ты, когда уже навзрыд
Я перестала плакать вечерами.
Когда мирок мой, немудрёный быт
Стал мне дороже чувства между нами.
Не то, чтоб память изменяет мне,
Не то, чтоб сердце перестало биться -
Свою тоску скрывая в глубине,
Всю боль мою я прячу за ресницы
От глаз твоих. Не лги, не соблазняй
Виденьями прекрасного былого.
Как оказалось, рисовали рай
Мы красками нестойкими, и снова
Сюжет переписать нам не дано -
Тех красок, мой герой, не существует.
В любовном кубке скисшее вино.
Иди домой...
В дверях так сильно дует...


*Сатори - просветление, переживается человеком как второе рождение.

(с)

Злая_Юность,

[352x520]