Коль прошлое - витражное стекло,
То сквозь него - нездешний яркий свет.
Вот синь морей. Вот чаячье крыло.
И все места, которых больше нет.
И мир внезапно кажется цветным,
Как будто солнце бьёт не наугад,
А прямо в память – в день осенний, в дым,
В рукав реки, в сто лет тому назад.
В несказанное, в сказанное - влёт.
В нас - так как нас уже не разглядеть,
В какой-то миг, в какой-то день и год,
Вот это - жизнь. Вот это, скажем, - смерть.
Вот это пальцы холодом свело,
Вот яркость щёк, вот искренность речей.
А ты стоишь и смотришь сквозь стекло,
Растерянный, раскрашенный, ничей.
И ты стоишь и думаешь – раз так,
То пусть в осколки, пусть летит к чертям.
Пусть бьются стёкла. Это верный знак,
Что в доме будет ветер...
И бедлам.

(с)

Я работаю танцующей балериной
в музыкальной шкатулке, причудливой и старинной -
несмотря на жар и на головокружение,
выполняю незатейливые движения;
всё одни и те же вращенья, зимой и летом,
потому что жизнь моя в этом и смерть моя в этом,
без капризов, без "нет", без страха и без надежды, -
всё одни и те же,
одни и те же.

Поначалу они очень радуются: всего-то
повернуть этот ключик - и вся забота;
производишь музыку в мир, почти без усилий,
а потом размышляют: мы этого не просили,
сколько можно, как долго, не ожидали даже,
а потом вздыхают: уймётся она когда же,
как закончить уже с мельтешением нарочитым,

а потом - да что же она молчит-то...

(с)

Закатом наливается мускат
И рыбки-искры плавают в бокале...
Мы оба разучились отпускать –
Хотя, казалось, стольких отпускали:
Из жизни, от начала всех начал,
У края стоя чёрными столпами...
Но до сих пор – спонтанно, по ночам –
На цыпочках прокрадываясь в память
Сквозь изгородь из "некто" и "никто",
Сквозь заросли густой небесной пижмы,
Моей щемящей нежности поток
Встречается в пути с твоим, таким же.
И цокот пульса – шёпоту сродни –
То тише, то настойчивей и звонче:
"Храни его безветренные дни!" –
"Храни её разливненные ночи!"
Энергии сияющий каскад
Струится, собираясь из осколков...
Мы потеряли навык отпускать.
Но, знаешь, мне не жаль его, нисколько.

(с)

провожаю лето...

...

что мне делать господи боже куда лететь
если крылья мои из дерева и резины
оперенье бронза в патине листовая медь
тоньше крылышек стрекозиных
поднимаюсь выше приём приём принимайте рейс
а диспетчер Пётр не даёт посадку звенит ключами
ухожу на сотый круг в эшелоне седьмых небес
и срываюсь в штопор к тебе на ладонь причалить

(с)

Танцующий на лету
Летний горячий дождь
Знает, чего я жду.
Знает, чего ты ждёшь.

Ветер рисует сон
На загорелой спине,
Ветер видит, что он -
Обо мне.

Ветер настойчив.
Хочет
Оставить следы.
Интуитивно точен.
Как ты.

Выдох.
Жарко.
Глоток
Воздуха. Чуешь? - там
Солнце пускает ток
По тоненьким проводам.

И когда ты дёргаешь нить -
Я дышу с трудом...

Что тебе предложить?
Свежевыжатый
Сок.
Со льдом.

(с)

*)
[700x636]

не говори о нас, не говори,
и даже в самом сердце де Пари,
где мы могли однажды умереть,
когда бы жизнь
не праведней, чем смерть,
когда бы свято место не про нас,
когда бы жили
только в этот раз.
но до сих пор пульсирует внутри:
не говори о нас, не говори.

во мне растут сады и города,
во мне горит небесная руда,
скрипят качели, облако плывёт,
а на качелях
девочка поёт.
и так поёт, что не о чем жалеть,
покуда жизнь
не праведней, чем смерть,
покуда всё растает до зари,
как фонари проспектов де Пари.

и уцелеет только горизонт,
но говорить об этом не резон –
слова легки, изменчивы, пусты...
внутри меня
висячие мосты,
под небом птица, рыба в глубине –
как это всё
вмещается во мне,
живёт и дышит, требует любви?
там старый дом шиповником увит,

почтовый ящик на его двери
(не говори о нас, не говори),
вокруг стоит высокая трава,
и на ветру
качается едва,
и в той траве лежит мой детский страх,
мой детский стыд,
мой ужас на губах,
моя тоска, моя смешная боль –
всё, что ещё не связано с тобой,

лежит в траве, но не болит давно...
и я смотрю, как старое кино,
и вижу только утро и восход.
и на качелях
девочка поёт.
о, эта песня – всё нутро моё,
а жизнь и смерть –
лишь строчки из неё.
и если хочешь, слушай и смотри.
но ничего о нас не говори.

(с)

...голос, как войлок, душен и мягок...
- кто ты?
- я – бог созревающих яблок,
яблони в август несу.
- яблони?? нет, ни за что не поверю –
вросшие в землю, недвижны деревья,
это от ветра яблок качание, дрожь на весу.
глянешь однажды – и, правда, нет сада:
пустоши, мёртвой петлёй – автострада.
блеклый пейзаж, не зима и не лето...
что это?
сон?
- да. засыпай...
голос душен и мягок,
маленький бог созревающих яблок
яблони с птицами спящими
в август несёт.

(с)

Солнечное сплетение...
гамаки лучей
паутина августа
Благостным пауком катится остывающий шар по своей паутине.

Лепим из сладкого теста
смуглые колобки
катится солнце —
ленивая Бручолина

Солнечное сплетение
венецианское кружево
вологодское
У августа — душа сталкерготская.
Любит зАмковые развалины,
батики охристого плюща:
окна из него выглядывают завеща
я взгляды полуденных комнат
кому-то.

Ем последнее солнце
лакомка и сластёна
за вещами не хочется возвращаться
Впереди скарабея катится солнечный шар
Рыба Рапунцель отращивает солнечное гривоволосье

Напитки примеряют стеклянную чешскую чешую
Ксилофоны солнца играют турецкий марш
на богемских коленных
чашечках

(с)

Слава Богу, слава ветру и кораблю, слава киндзмараули в моём бокале. Я сижу на террасе города, я никого из вас не люблю, как бы вы меня в обратном ни убеждали. Смотреть, как солнце ложится лицом в траву, как ярки наряды девушек на аллеях. Забывать вас - та ещё мука, по существу, но я никого отныне не пожалею. Какой бесконечно прекрасный идёт июль, какие рассветы, кровь в хрустале востока. Я знаю, что никого из вас не люблю, я заплатила - даже не помню сколько. Но важна ли цена, когда получаешь мир, открываешь глаза и видишь каждого, кто не тронут нашей проклятой любовью, не случающейся с людьми, состоящей из импульсов и нейронов. Слава Богу, слава ветру и кораблю, слава свободным снам и грузинским винам.

Небо, ты слышишь, я никого из них не люблю.

Я больше не существую наполовину.

(с)

Анд_Бо,

[334x89]

Послушай, она никогда не была послушной,
Бесшумной, как мышка, фарфоровой дурой Пастушкой:
Иду, мол, не вижу, не слышу, не знаю, не помню,
Чего же ты мечешь и мечешь громы и молнии?

Зачем ты сжимаешь всё туже и туже запястья?
Давно не твоё, позабытое горе-злосчастье,
К лапландке и финке ни-ни! За какими оленями?!
Зачем с каждым разом ты ближе и всё откровеннее?

Послушай, пора бы уже навсегда успокоиться,
Она подросла, перестала быть дерзкой Разбойницей,
И Ворон нашёл себе новое сытое место,
И счастливо вышла за местного Принца Принцесса,

И розы не просто завяли - исчезли, истлели,
Но мы же с тобой никогда ни о чём не жалели?
Наивная балерина и стойкий солдатик
Погибли на пару в огне - вот и хватит! И хватит!

Гляди-ка, она улыбнулась, привычно лицо держа,
И пусть каждый шаг - по ножам, нелегко дышать -
У старой колдуньи петуньи на клумбах цветут,
И бывшая Гердой ночами скрывается тут.

(с)

...а когда мы уходим в город
По другую сторону жизни,
В невозможно красивый город
Уплываем, как сонные птицы,
То куда деваются души
Тех, которых мы очень любили?
Отпечатки тепла и боли,
Исчезают в телах и лицах.
Это солнце в твоих ресницах...
Чтоб запомнить его надолго,
Чтобы знать навсегда и вечно,
Разреши мне его коснуться.
Мы найдёмся когда-то после -
Как ребенок, я верю в сказку,
Повествующую всем людям,
Что ушедшие где-то проснутся.
Что отыщут своих любимых
По другую сторону света.

(с)

Что тебе рассказать о тех, кто тревожит гладь океана, – и кто скрывается там, на дне?
Всё, чем я владею, нетрудно тебе отдать, – о тебе мои песни при золотой луне,
о тебе мои песни, трепетны и горьки, я пою одному тебе, о тебе одном, –
и с улыбками в волны бросаются моряки, и, спастись не пытаясь, сами идут на дно.

Что тебе рассказать о том, как ложится тень корабля на ребристые спины проворных рыб?
Я ведь знаю цену любви у земных людей – ты бы стал весёлым и ласковым до поры,
называл меня самой близкой и дорогой, приучал к теплу, увлекал, за собой манил, –
а потом оставил, спутал меня с другой, безголосой, но с цветом глаз и волос – моим.

Что тебе рассказать о том, как тонка, нежна белоснежная пена на гребнях больших валов?
Если бы я тебе, любимый, была нужна, – ты меня отыскал бы, пришёл бы ко мне на зов.
Я сидела одна вечерами на берегу, где булыжник до белых мозолей волной истёрт;
я забыла покой своих голубых лагун, я забыла весёлые игры своих сестёр.

Что тебе рассказать о том, каковы шторма? То, что видел ты, – просто лёгкий вечерний бриз.
С той поры, как тебя увидела, я сама – как разбитый корабль, океаном влекомый вниз.
Мне не нужен твой каменный замок, холодный зал, музыканты, и танцы, и взгляды чужих людей;
чтоб увидеть тебя, можно просто закрыть глаза, не встречаясь с тобой, нелюбящим, каждый день.

Что тебе рассказать о том, как мерцает лёд на большой глубине, в нетающих ледниках?
Кто ещё, мой свет, об этом тебе споёт, кто ещё споёт о глазах твоих и руках?
Я останусь там, где тебе не найти причал, я останусь там, где весь год холодна вода,
я останусь, как сёстры, – зла, весела, ничья; я отдам свои песни, но голоса – не отдам.

(с)

Видеть светящихся счастьем - в солёных брызгах, в свете ночных фонарей, в васильковом поле. Где бы вы ни были, видеть, на этот вызов не отвечать себе ни тоской, ни болью, воспринимать как должное, по заслугам, быть в стороне, в опале, в своей пустыне. Переворачивать камни, идти за плугом, ждать, когда на рассвете песок остынет. Что я здесь делаю? Ветер сухой и жаркий, здесь не растёт давно никакое семя. Но есть горизонт, и мне никого не жалко, есть горизонт, и я расстаюсь со всеми. Ибо за ним - оазисы и приливы, нездешнее небо, его неземные птицы.

Счастье моё осторожно и терпеливо.

Мы с ним договорились не торопиться.

(с)

чудоблин,

[380x333]

чудесная сказка про зайца

вот и разломилось лето, как медовая коврижка,
а внутри его – цикады, незабудки и гроза.
в небе ходит до рассвета по малину белый мишка,
лижет русло звездопада, опустив к земле глаза.

... я, наверно, перегрелась, но хочу к нему, медведю, –
побродить, держась за лапки, по сугробам облаков,
белоснежной каравеллой рассекать хребты столетий...
разбросав все грабли-тяпки возле поля дураков.

пусть монеты зарывают – хоть таланты, хоть полушки, –
кто угодно с кем попало непонятно для чего.
мне б ещё кусочек мая – гладить бархатные ушки,
да ведёрко сентябрики – для медведя моего.

(с)

Ты дал мне немного надежды – щепотку семян.
Я их посадила в цветочный горшок мечты.
И знала, что выпустит стрелы ростков земля,
И знала, что вырастут в доме моём цветы.

Когда за окном листопады сменила пурга,
И солнце надолго забыло обычный маршрут,
А северный ветер молился своим богам, –
Я знала, что скоро мои семена взойдут.

А день становился короче и ночь длинней.
И тонкие руки тянула в окно луна.
Но я не считала ни этих ночей, ни дней.
Я знала, что просто чуть-чуть подождать должна.

Давно свою партию первая спела капель.
Влюблённым весна притащила кота в мешке,
И солнцу в цветущих лугах постелили постель.
А я до сих пор поливаю землю в горшке...

(с)