Я рисую тебя на обратной поверхности век,
бесполезные краски, вдвойне бесполезные кисти
в пыльных лавках оставив, движения локтя и кисти
столь же к месту при этом, как в май заблудившийся снег.

Я рисую тебя на обратной поверхности век,
на обратной поверхности рек с молчаливой водою;
когда ночь заполняет пространство толчёной слюдою,
твой врисованный образ – мой тайный приют и ночлег.

Я рисую тебя на обратной поверхности век
тем, что есть под рукою – печалью, желанием, светом
пополам с темнотою... И под завершённым портретом
в левом нижнем углу ставлю подпись свою – имярек.

(с)

Господин назначил меня любимой женой!

к/ф "Белое солнце пустыни"


...и осколки разбитого вдребезги дня по высоким ступеням катились за нею...
...и тогда он назначил любимой – меня, от отчаянья тихо внутри каменея...
...он назначил любимой, и что-то дарил, он ухаживал честно и даже красиво...
...иногда выходил на крыльцо и курил, улыбаясь ночным светлячкам через силу...
...он назначил меня, как подкожно морфин. Приручал, забывая о собственной боли...
...он назначил любимой женой. Господин, сам себе приказавший – ни шагу на волю...
...сам себя заточивший в игрушечный дом, в тёплый пряничный дом на четыре оконца...
...никогда никому не признавшийся в том, что в душе – лишь пустыня. И белое солнце...

(с)

Если холодно, мрак, зимний вечер, и ни чай не спасёт, ни шабли, если Невский в снегу и Кузнечный - значит, здравствуй, моя Натали. Подобрав подходящее слово для приветствия (солнце? малыш?), я письмо напишу тебе снова; ты в ответ, как всегда, промолчишь. Что молчание? Как ни гордись им, на тебя и обидеться грех. Но из всех, кто не пишет мне писем, - ты не пишешь всегда лучше всех. Жизнь идёт в направлении "мимо", и, попасть не стараясь в мишень, измеряю количеством дыма то, насколько паршиво в душе. И - на юность не рано ль молиться? - но, хотя ещё молод (скажи!), в шуме радиоволн из столицы я всё чаще ловлю "Ностальжи". Всё смешалось. На свете, похоже, не бывает прекрасных времён. Рубикон должен быть уничтожен. Карфаген должен быть перейдён. Ах, Наташа, оставь шуры-муры, я теперь понимаю в тоске: мы с тобою всего лишь фигуры на большой чёрно-белой доске. Вечна партия в шахматы эта (замечаешь иронию, ы?), где с одной стороны - силы света, а с другой - соответственно, тьмы. Но и пешкой немало протопав, я не шёл на поклон королю - просто я не люблю мизантропов. Я вообще никого не люблю. Что из нового? Вроде всё так же. Дом культуры снесли, говорят. Ах, Наташа, Наташа, Наташа, зря ты всё же уехала, зря, этот город "над вольной Невою" променяв на другой, с буквы "М." - так с Parlament'а lights поневоле переходят на синий L&M... Я надеюсь, письмо завершая, что мы встретимся вновь, бла-бла-бла, - да, Земля, может быть, и большая, но она, как известно, кругла.

(с)

ДИКОЕ_ПОЛЕ,

[700x395]

не вы-не вы-не вы меня
и я увы не вас
и ни на что не выменять
никто мне вас не даст

такая жуть такая жизнь
всё с теми кто не вы
и всё твердишь себе держись
подальше от невы

придёт письмо бумажное
не верь ему не верь
нева-нева-неважное
топи его в неве

не вы-не вы-не высказать
в полгорла снежный ком
знай лепишь беллетристику
корявым языком

ну что ты тут зачем ты тут
отдай воде слова
живые значит выплывут
не даст соврать нева

а если станут серые
и буква через две -
не ве-не ве-не верится
не верится неве

потянешь невод там песок
глядишь сквозь синеву
как сердце прыг как сердце скок
и кануло в неву

не вы-не вы-не вы меня
и я увы не вас
чужие буквы в имени
и вечный was ist das

(с)

...Эрос Танатосу говорит: не ври,
у меня ещё полон колчан, и куда ни кинь —
всякая цель, глянь — светится изнутри,
а Танатос Эросу говорит: отдзынь!

Эрос Танатосу говорит: старик,
я вызываю тебя на честный бой,
это ж будет смертельный номер, прикинь на миг...
а Танатос Эросу говорит: с тобой?
Ты чего, мелкий, снова с утра пьян?
Эрос крылышками бяк-бяк — просто беда.

А у Танатоса снова чёрный гремит карман,
он достает и в трубку рычит: д-да...
и поворачивается к Эросу спиной,
и в его лопатке тут же, нежно-зла,
в левой качаясь лопатке, уже больной,
златопёрая вспыхивает стрела.

(с)

на кого прикажешь тебя менять,
на кого до самого рассвета
тратить бесконечную нежность эту,
что теперь не знаю, куда девать,
что теперь не знаю, куда носить
и какие туфли к ней будут к месту,
к алтарю одной подходить невесте,
"я согласна" воздуху говорить.

как теперь научиться не доставать
чашки две, тарелки две, ложки, вилки,
как теперь той самой - противной - жилке,
предвкушая ссору, не набухать,
не проснувшись, ночь хоть одну проспать,
не вставать, поправить чтоб одеяло,
как поверить в то, что тебя не стало,
что тебя и не было - как понять?

кипятится чай и идёт кино -
моё время - полностью, неделимо,
всё, что может ранить, - шагает мимо,
вылетает дымом в моё окно.
только вот немного ещё пожить -
и пройдёт дурная моя привычка:
оставлять горящей недолго спичку -
вдруг тебе нужна будет, прикурить.

(с)

а это мы с тобою налегке
плывём как будто лодочка в руке
невидимой невидимого бога
качается на слабенькой волне
в такой невероятной тишине
в таком уединении глубоком

проснёшься и хранишь ещё внутри
дня два а если повезёт и три
пока на сердце чёток отпечаток
пока вокруг всё та же тишина
слагаешь из ледышек имена
то тут то там ворсинки от перчаток

занятие на час и день и год
и никакая герда не придёт

(с)

верлибр
слетает в город по ночам
несуетно
светло и невесомо
меж рыхлых хлопьев
нисходящих сонно
на скаты крыш
и замерший причал

щелчок
кольнув висок
замкнулся ток

и жаркое
верблюжье одеяло
укутывает
балуя и жаля
от льда лодыжек
до пожара щёк

ещё он бел и волен
но вот-вот

будильник
диньк воды
звенящий чайник

и ритмом заморочен
он печально
наощупь
кнопки рифмы
застегнёт

и клинописью
птичьей босоты
охряно-рыжим
дворницким песочком
рубинами рябины
лыжной строчкой

уйдёт

марать
крахмальные
листы...

(с)

каждый из всех моих выдуманных мужчин был немного героем и капельку негодяем.
я вдевала его в ушко сотни простых личин: начиная от хиппи к гобсеку и скупердяю.
иногда мне хотелось, чтоб мой мужчина знал вопросы к любым ответам.
а потом я искала себе причины, чтобы просто забыть об этом,
и тогда я ему говорила - милый человек из моей головы,
лучше будь молчаливым, как та могила в переплётах корней травы.
чуть попозже мне вздумалось - быть мужчиной - значит, галстук, часы, костюм
и бросаться с разбега во все пучины, и скелеты не прятать в трюм,
и казаться сплошь сильным - душой и телом. вот такого мужчину я б с радостью захотела.
но попался мне ты - из костей и мяса, и живой, и готовый хоть завтра творить семью.

ну о чём, ну о чём нам с тобою точить балясы, если я тебя не люблю?

(с)

Повар
седенький
в бородке
высоко в горах
один
на небесной сковородке
выпекает
лунный блин.

Дотемна хлопочет
повар.
Медля,
день
уходит
прочь...
И когда во тьму
готова
землю всю окутать
ночь,
старый повар
блин чудесный
запускает
в свод небесный.

Пики снежные
вершин
озаряет
ЛУННЫЙ БЛИН!

(с)

[700x466]

Фото Дмитрия Косорукова

Где берега у бережности, где
у нежности нагие побережья,
безмерное, бездонное безбрежье
и робость зыбкой рябью по воде,
порою из сквозного далека
надежда блудной чайкою летящей,
но пена чувств так истинно горька,
что, кажется, и не бывает слаще,
омытый профиль, тонкая рука,
припухшие, обветренные губы,
слова и слоги, даже звуки грубы
и лишь вода забвения легка...

(с)

спрятано здесь

PrettyLights,
Горький_Дым,

[422x389]

Сентябрь был горазд на сантименты.
Котябрь когтист и рыж. Ноябрь - грёбан.
А до зимы остались сантиметры,
Последний груздь, забитый в крышку блога -
И снегом нас как следует огреют,
И хиханьки надолго обломают,
И мы с тобой вконец задекабреем,
И будем декабреть почти до мая.
Пора заткнуть простуженные глотки,
Пора начать флешмоб размером с Гоби -
Надеть под джинсы тёплые колготки,
Достать чернил, задуматься о Боге...
Ну-ну, не так уж плохо всё, поверь мне!
Есть пороха и ягоды запасы,
Мы будем весь январь варить глинтвейны,
Мы будем весь февраль мечтать о Пасхе.
А если не поможет даже это -
Взбунтуемся, воспрянем вверх и влево,
И выберем другого президента,
А заодно раджу и королеву,
А заодно державу поюжнее,
Где мы с размаху в море кинем кости -
И станем жить, июня и юнея,
Не подбирая рифмы к слову "осень".

(с)

Только будь осторожен, крадущийся тигр,
В этой влажной ночи спит дракон ноября,
Он так ждет продолженья безжалостных игр,
Обвивая хвостом золотой канделябр,
Положив свои шеи на груду монет,
Утопив свои морды в бескрайних снегах,
Он так ждёт – ну когда же забрезжит рассвет,
И сокровища в снежный рассыплются прах,
Запорошат случайным прохожим глаза,
Чтоб не видели блеск ледяной чешуи...
Посмотри, та чешуйка – как будто скрижаль,
Там записаны беды и страхи мои.
...Так что будь осторожен, крадущийся тигр,
И минуй поскорее хвоста остриё.
Ведь иначе ноябрь добавит в свой тир
Золотую мишень – злое сердце твоё...

(с)

Задайте вопрос. Следуйте указаниям флешки "далее...", поднесите огонь от свечи к бумаге, а когда она превратится в пепел, по форме тени пепла узнаете, что вас ждёт.

Густой и дремучий лес.
Деревья - гангстеры в чёрных пальто,
Каждое при стволе.
Здесь не удастся нарвать цветов.
Здесь, если ты упал,
Не дадут закурить, не нальют вина.
По лесу бежит тропа,
Тропой угрюмо бредёт она.

Мелко нарублен свет
В неба перевёрнутый вок.
Где-то в густой траве
Ждёт её первый волк.

читать дальше

вот и всё, октябрь упал на дно, море вышло к берегу и осталось, за моей спиной — города, усталость, танцы ночью, пролитое вино, на моей груди — непокорный лоб, на моём плече — встрепенулся ангел, всё, что здесь случилось — случилось главным, но, увы, ничто его не вернёт.

только мне ли, стреляной, сожалеть — я всегда умела белить и красить, тот, кто бьётся в дверь ко мне — он прекрасен, но её никак мне не отпереть. тот, кто смотрит выстрелом мне в висок, наливает медленно и до края, ты хоть знаешь, милый, кто я такая?..

впрочем, если б знал — всё равно не смог.

стихли песни, высохли города, запечатан мягкий конверт надёжно, всё так просто, ясно, совсем не сложно, я сказала "нет", лишь подумав "да". но когда мы будем в другом краю, с совершенно новыми именами, обещай мне вспомнить о нежной самой, что сказала тихо "я не люблю".

(с)

он пишет: "я жду тебя дома. я ставлю чайник," -
и воздух ей тесен, как старый худой пиджак.

на улице ветер. над городом крики чаек.
она и не помнит, когда всё пошло не так.

он пишет: "я жду тебя. это почти как жажда".
она отвечает невнятное "не скучай",
но ей неспокойно. ей кажется, что однажды
он вырвет ей сердце и выжмет лимоном в чай.
ведь мама всегда говорила - так не бывает,
чтоб долго и счастливо, и в один день. финал -
вернёшься с работы, а он тебя не узнает.

а может быть, даже и лучше, чтоб не узнал.

он пишет: "я жду тебя дома". осенний город
холодным дождём прибивает к асфальту пыль.

на улице ветер. она поднимает ворот.
ей надо успеть, пока чай ещё не остыл.

(с)