Я едва ли тебя забуду,
Даже если вычеркну имя
Изо всех записных талмудов,
Чтоб забыть, зарастить другими,
Чтобы заново мир запомнить,
Оставляя пустые пятна
На местах тех домов и комнат,
Что уже не вернуть обратно...

Там качались по стенам тени,
Там слова отдавались гулко,
И, как парочка привидений,
Шли по питерским переулкам
Два загадочных силуэта -
То в туман, то в ночную вьюгу,
Неизвестно каким сюжетом
Занесённые в жизнь друг друга...

Шли, плечами едва касаясь,
По перронам пустынных станций,
И сегодня я спотыкаюсь
О цепочки следов в пространстве...
И незримые эти нити,
Силовые меридианы,
Расчертили знакомый Питер
На иные миры и страны...

Я едва ли тебя забуду.
Ты же знаешь, насколько проще
Стать отступником и Иудой,
На бумаге оставив росчерк,
Чем душою с тобой проститься,
Чтобы впредь не увидеть, Боже,
Снег на длинных твоих ресницах,
И как он тает на тёплой коже...

(с)

Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чём он хлопочет.

Марк Аврелий
римский император и философ

Не жалей. Не жалей. Не жалей. Не жалей.
Без тебя свою воду прольёт Водолей.
И прекрасная Дева (но ты не жалей!)
Без тебя разорит короля. Королей
Не жалей. Не жалей ни Овна, ни Стрельца.
(У тебя на подоле - цветная пыльца...
Безымянному пальчику - след от кольца...
Двум десяткам дорог - убегать от крыльца...)
Что с того, что ты больше не пишешь стихов?
Не жалей королей, мудрецов, дураков,
Ни шутов, ни серьёзных и умных мужчин,
Не жалей ни вина, ни вины, ни морщин,
Ни случайных улыбок, ни зряшных минут...
Всё - сегодня, не загодя, нынче и тут.
Королева сбежит, опрокинув весы,
По мудрёной дорожке из звёздной росы.
К Водолею. А может быть, даже к Стрельцу.
И, с подола стряхнув золотую пыльцу,
Безмятежно отдаст (не жалей, не жалей!)
Водолею, Стрельцу, Королю королей,
Самозванцу, Шуту - не жалея ничуть -
Нежность, глупую мудрость и сущую суть.
Не жалей... Ей не жалко - чего же тебе?
Всем сестрам - по серьгам, по счастливой судьбе,
По случайному путнику в летнем лесу,
И по птичке, клюющей с ладони росу...
Я тебе говорю: ни о чём не жалей!
Будет воду на мельницу лить Водолей...
Будут Девы без спросу любить королей.
Ни о чём не жалей. Не жалей.
Не жалей...

(с)

Знаешь, остаться бы маленькой и бессовестной; сердцу – смеяться, а горлу – просить веревки... В шестнадцать любая мечтает о невесомости: быть подхваченной на руки и найденной лёгкой. Чтобы вокруг – неровные, обмороженные края; чтоб уместиться в горлышко, отбитое у бутылки, чтобы держали, но никто не сказал – моя, душу не пил из губ, уложив на ладонь затылком.

Под белым чайником пляшет синяя саламандра; полночь, бычки в помаде, скатерть в красном вине; девочке так уютно в хрупком хитине скафандра с тонкой, едва заметной трещинкой на спине. И вот меж лопаток трепещут смешные крылышки – божья отметина, чёртова благодать: мир утекает из пальцев за двери; выйдешь, а там – каждый охотник и каждый желает знать.

Ищут, куда подевалась, - не надо, вон она – спит на земле у оттаявшего ручья; столькими обнята, схвачена за руки, расцелована –
что стопроцентно,
гарантированно
ничья.

(с)

Мы так давно не дети, и луна
Лежит пятном на лаковом паркете.
И жизнь видна из тёмного окна.
И мы не дети.

Зима, зима, и скромные дары,
И золотые тонкие осколки,
И жизнь светла, как новые шары
На нашей ёлке.

Как золотые шкурки на снегу,
Как шкурки лис на мамином жакете,
Как звёзд картон, как нежность на бегу,
Как мы – не дети.

Уткнуться лбом в желанное тепло,
В кафтан, пропахший пылью театральной,
И видеть жизнь в узорное стекло –
Большой и дальней.

Большой и тёплой – с папиных колен,
Сияющей уже в мечтах о лете...
Мой новогодний сон, мой дом, мой плен,
Где мы – не дети,

Где ничего, любимый, никогда –
Под ватой свежевыпавшего снега...
И лишь твоя картонная звезда
Сияет с неба.

(с)

Время золота и время серебра.
У крапивы – запах лебединый...
Мы однажды прилетим к тебе, сестра,
Только ты от нас не уходи... Но
Остывает синяя вода,
Листья в ней устали отражаться.
Ты вплетаешь слово "никогда"
В хрупкое умение сражаться
С немотой – ведь наши голоса
В поднебесье кружатся, как птицы...
...У Элизы – тёмная коса,
У Элизы – длинные ресницы,
У Элизы – тонкие персты.
Ах, Элиза, пряха-замарашка.
Если б Бог любил нас, так, как ты,
Сам бы плёл крапивные рубашки.
Нежное, безумное дитя,
Девочка, обученная верить...
В тёмном небе к полночи летят
Белые изломанные перья.

(с)

Амплуа - экстраверт. Я к душевному склонна стриптизу.
Мне легко удаётся внезапный живой монолог.
И на третьих ролях я умею держать антрепризу
так, что сам Станиславский, конечно, поверить бы смог.

Но, простившись с толпой идеально сидящей улыбкой,
я снимаю её, как нелепо наложенный грим.
Я свой истинный домик влачу осторожной улиткой,
И туда контрамарок не выдано даже своим.

(с)

Полковник он-лайн, это я, мой полковник он-лайн.
Я знаю, ты слышишь, как мчатся снега антилопой,
как в вате оконной всё меньше и меньше тепла,
а в комнатах смежных – отчётливей лепет и топот
босых по паркету, смеющихся. Завтра на юг
отправятся птицы, друзья, телеграммы и память.
Опять не дают спать нормально, опять не дают
альбом и полста фотографий, где море и пламя.
Где время ещё не дороже ракушки в песке,
где вкус поцелуев под ложечкой приторно стонет.
Полковник он-лайн, я знаю, ты слышишь во сне,
Как время стучится. К тебе.
И, тебя не дождавшись, уходит.

(с)

...бед лет - один ответ? портрет? натюрморт.

[500x422]

Фото Галины Кряжевой

подсказка

миндаль горчит под языком,
миндалины горят.
сегодня верится легко
во всё (во всё подряд!)

пришедший день — как Божий дар —
развёртывать вдвоем.
двух зол — "всегда" и "никогда" —
в поступке нет твоём.

а есть дороги хрупкий наст,
есть ветер — вглубь и сквозь,
есть час, перечеркнувший нас
крест-накрест — всё сбылось:

витая канитель зимы
и канифас небес.
и этот день. и Бог. и мы.
и ни души окрест.

(с)

Сквозь тебя смотрели – а ты им в ответ кивал,
взятый в плен ресницами, веками, берегами, -
как в дверном глазке качается океан,
шар земной изнутри, аквариум вверх ногами.

Полушарие линзы, вывернутый зрачок,
слепота медузы, ветра тугие жабры,
поцелуй, всё глубже, леска, тупой крючок.
Пусть ещё столетие ты лежал бы

в темноте, за влажной и тёплой ещё щекой
полусонной, тебя не родившей рыбы,
благодарный, блаженный и никакой.
Все планеты, все ёлочные шары бы

отражались в изгибе высохшего стекла,
отдалялись, вращались и возникали,
как друг с другом танцующие тела,
по горячей радужке бьющие плавниками.

(с)

А пока небесные рыбы плывут, задевая крыши,
И снега летят сквозь глазные прорези января -
Где-то говорят, что газеты о тебе пишут.
Где-то пишут, что люди о тебе говорят.

А ты стоишь и смотришь, как грузно время
Клубится между каменных берегов.
И нет ничего больнее и неизменней,
И ничего желанней его шагов.

Зимой во всех событиях особый шарм,
Открой окно, швырни в темноту билет.
У девочки из-под ног уплывает шар,
И шум в ушах, и повода больше нет:

И что лежать с дырою во лбу в снегах,
Что у окна слова в темноту ронять.
Любовь, опережая солнце, рождает страх
Не досказать, не выплакать, не обнять.

(с)

Побудь со мной, продлись, помедли,
не оставляй меня, пока
из тёплой радости последней
растёт холодная тоска,

не потому что ты – спасенье,
а просто я сойду с ума,
когда огонь листвы осенней
погасит мёртвая зима,

когда река до дна застынет,
когда январь – как западня,
и всё вокруг – одна пустыня:
ни человека, ни огня,

лишь неба серые каверны,
снегов смирительный покой
и ты – мой призрачный, неверный,
и нет надежды никакой.

(с)

Весь - от точки до запятой -
Это мой человечек, мой!
Посмотрите, какой хороший!
Заберу-ка его домой,
Пусть пока поживёт со мной.
На стене ни за что не брошу.

Может, стану его женой.
Столько счастья, и мне одной!
Не одной. И не очень счастье.
Он уйдёт от меня к другой,
Потому что он весь такой
Нарисованный. Настоящий.

Он наденет своё пальто,
На прощание скажет, что
Он ничейный и одиночка.
И неправда, конечно, нет,
Что на нем не сошёлся свет.
Вот на мне не сошёлся точно.

(с)

мысль о тебе, как драгоценный камень
из головы достану, поставлю на низкий стол
и, как стеклянным куполом под руками,
накрою молчанием, возьму в безъязыкий колокол

мысль о тебе, горечь косточки апельсина
жертвенность таянья свеч, маятники тоски
не названная словами, невыносима
огонь, дно ладоней и лотоса лепестки

мысль о тебе, что больше мной не оправлена -
любимый цветок ювелира не станет пить -
смотрю на неё - и становятся равноправными
свобода любить тебя
свобода тебя не любить

(с)

Ах, какой это будет год! Это будет чудесный год. Приносящий с далёких гор наилучшую из погод. Приводящий из дальних стран корабли в золотой броне. Чтобы ночью светло от страз, чтобы днём на лихом коне. Чтобы девушки и понты, чтобы мальчики и цветы, чтобы чай никогда не стыл, потому что нам нужен тыл. Потому что грядущий день - он обязан быть краше всех, и не вилами по воде, а бокалами за успех.

Ах, какой это будет год! В нём никто не умрёт. Совсем. Мы полюбим своих врагов и за ними придёт песец. И друзья соберутся в круг, и под нами прогнётся грунт. А похмелье пройдёт к утру, потому и оно к добру. Оседлает луну паяц, и на свете настанет мир. Если кто поседел в боях - телевизор, глинтвейн, камин. Молодым - бесконечный путь, старикам - тишина и свет. Так случится когда-нибудь, в ноль с копейками по Москве.

Ах, какой это будет год! Не такой, как прошедший, нет. Мы так страстно хотим в него, что согласны на ночь и снег. Календарь извертелся, горд, что закончен его наряд...

Так нам кажется каждый год. Тридцать первого декабря.

(с)

Невозможно забытое чувство – твои глаза.
Это не то, о чём мне хочется рассказать.
Это, скорее, то, о чём логичнее промолчать,
С изувеченных губ срывая твою печать.

Остаётся начать с конца. Угадать итог.
Стать твоим Богом, если нас создал Бог.
Стать твоим Бесом, если нас создал Бес.

Дьявол не может без
Адовой пляски. Я разведу огонь
Между ладоней. Помнишь мою ладонь?

Пристально. Приступом. Пристанью. Тяжело.
Я не ослепла. Я помню. Тебе назло.

Забываешь трагической паузой – "ну и ну..."
Вот закончится вечность, и снова я в них взгляну?
Но вечность на то и вечность. Вечность – двойная смерть.
Мне не хватает Вечности, чтобы Тебя успеть
Выслушать, вымолить, выболеть, написать.
Я ненарочно приучена к чудесам.

Бог, он, быть может, сам тебя написал? -
Вот, пусть и читает – сам...

(с)

Leshiy,

[262x40]

Нет, нет, не за хлебом, за снегом, за снегом
Озябшие птицы
Летят плохо оштукатуренным небом,
И снится им, снится,
Что поле укрыто раскрошенным мелом
Да чёрным графитом.
И видится мир ослепительно целым,
Забытым, забытым.
Когда твой замок металлически щёлкнет
В начале седьмого
И лифт этажи отсчитает, как чётки,
Откроется снова
За дверью декабрь, не рождественский белый,
А тёмно-бесснежный.
Ты выйдешь наружу без дела, без дела,
Увидишь, что те же
Огни фонарей сквозь туманную смальту
Желтеют, случайны.
И кружит листва по сырому асфальту,
Печально, печально.
И кто в этом вальсе ведущий, ведомый,
Не знаю теперь я.
Прислушайся, мир ослепительно новый
Грохочет за дверью!
Вороньими криками небо прошито,
Всё ближе и ближе.
И ты вспоминаешь свой сон позабытый.
И музыка – тише.

(с)

Я скучаю по снегу, я так не скучал по тебе.
Всё, чего я хочу - это чтобы спустился с небес
Некто белый, кто может укрыть эту грусть.
Я скучаю по снегу, а не по тебе. Ну и пусть.

Если он упадёт, я всё это увижу во сне.
Как привиделось то, что когда-то любили мы с ней.
Если выпадёт он, я прижмусь к нему нежно щекой.
И одно прошепчу: "Успокой меня снег, успокой".

Успокой меня, снег мой - в пустыне моей миражи.
Серый город химерой в воздушных потоках дрожит.
Ты холодный, как время, ты слышишь просодию дней,
Точно так же, как я ошибался, что знаю о ней.

(с)