раньше было всё можно, теперь - ничего нельзя.

закрепиться не удалось,
отряды снимаются с мест.
в уголке глаза принцессы блестит непрошеная слеза
и она говорит пажу: ладно, свинья не съест,
не выдал бы бог.

он губы кривит, передёргивает затвор,
сплевывает окурок в одну из напольных ваз,
отвечает: госпожа, мы все слышали приговор
и пошли за вами тогда, пойдём и на этот раз.

первая придворная дама натягивает камуфляж,
прячет нелегальный ствол в чёрную кобуру.
не нравится мне, говорит, этот вот заоконный пейзаж,
ну что за утро, прости меня боже, в сосновом бору?

вторая придворная дама вешает на пояс нож,
разминает пальцы, наливает в стакан иммунал,
мы, говорит она, вешали тут лозунги "не пройдёшь",
а придётся завтра оставить и этот квартал.

придворный врач раздаёт таблетки, бинтует принцессе кисть,
он молчун, не любит всей этой бессмысленной болтовни.
а что тут скажешь? да эти!.. да они!.. да ни в жисть!..
вчера побеждали их, а сегодня, хочется верить, они.

"смерть узурпатору", - пишет бездумно в блокноте усталый шут,
на прикладе столько зарубок - лень новую прорезать.

принцесса сжимает ладонь, думает - обезболивающего потом попрошу.
на боку всё ноет синяк от горошины, полученный, кажется, много веков назад.

(с)

Станет живой отравленная вода.
Слякоть пройдёт и выпадет чистый снег.
Главное,
не звони ему никогда.
Даже во сне.
Особенно
во
сне.

(с)

к_а_ф_к_а,

[309x320]

спрятано здесь

где-то там, на другой стороне скоротечного марта,
пребывая вне времени, вне печали,
разгадавший все эти земные маршруты, карты,
ты готов рассказать мне что-то, о чём другие молчали.
каждый раз ты ложишься спать, моё повторяя имя
и пытаясь мысленно говорить со мной. ночь от ночи.
ведь разомкнутые ладони вряд ли сделали нас чужими,
каждый день мы видим друг друга в толпе меж слепых прочих.
что мы делаем здесь, партизаны света в лесу прощаний,
где иллюзии пёстрой стеной перекрывают волю,
где игра на шатком помосте - неосознанный круг страданий?
предлагаю отныне звать эту планету Болью.
впрочем, так ведь оно и есть, остаётся принять и видеть,
не жалеть, не судить, не прятаться и не плакать,
(отдохнём потом, подумаешь, что за прихоть)
ведь у нас в кармане души - правда, любовь и память.

(с)

ей не то шестнадцать, не то почти сорок восемь,
у неё на сумке нарисован орлиный профиль.
"мы с собой всегда свои беды в котомке носим", -
говорит она, разливая по кружкам кофе.
моя девочка, женщина, бабушка листопада,
королева зим, принцесса ручьёв весенних -
кроме лета с тобой, ничего мне совсем не надо.
пусть банальна рифма, но в этом моё спасенье.
сколько лет тебе, сестрица гусиной стаи?
мы останемся здесь навечно портретом в раме.
разожги костёр, и счастье моё растает,
изойдёт в огне шипящими пузырьками.
у принцессы шиповничек нет никаких колючек,
что бы там ни пели по улицам менестрели, -
у неё навсегда на локте синяк болючий,
и она навсегда осталась на день в постели.
сколько лет тебе, дюймовочка, недотрога,
королева крыс, принцесса кротовой норки?
мы под флейту строимся по трое - и в дорогу,
кто идёт впереди - по статусу самый зоркий,
тот, кто видит, как из лондонского тумана,
из морозной хвои, из пепла, песка и тлена
к нам выходит тяжёлая статуя доны анны.
сколько лет тебе, беатриче моя елена?

(с)

Мальчик играет на скрипке в переходе метро.
Девочка выкидывает в урну пачку от сигарет.
Ангел чувствует, что из крыла его выпадает перо,
Ангел почти что плачет. Ангел летит на свет.
Ангел летит к огню, как будто бы мотылёк.
А перья сыпятся, да, - снег над ночной Москвой.
Мальчик со скрипкой от этого, кажется, так далёк,
А девочка из магазина ночью спешит домой,
И ангел летит к свече на девочкином столе,
А мальчик приносит девочке голубые цветы
И говорит, что вот, мол, я взял на завтра билет,
Но всё, что есть в моих мыслях - ты, и только лишь ты.
Но ангелу холодно, холодно даже в жаре свечи,
И он подбирается ближе, ближе, ближе к огням.
И, когда его перья занимаются, - он кричит,
Но крик почти что не слышен, как и не виден он сам,
И мальчик уходит под утро, забыв футляр от очков,
Уносит скрипку и душу девочки вместе с ней,
Уверенный, что вернётся - ведь это очень легко.
А девочка засыпает и тихо плачет во сне.

(с)

мы остались одни
на окне цветок на стене картина
закрой глаза говорит откажись-ка временно от ума
представь
комната
в комнате что-то когда-то происходило
а теперь в ней пусто
только часы на стене и туман туман

он начинает играть
тикают часы и туман клубится
исчезает всё что когда-то было и будет впредь
я смотрю как причудливые клубы застилают лица
мне светло и счастливо и свободно
мне хочется умереть

и с тех пор живу не живу никого не жду ничего не помню
я бы рада кого-то встретить
да попросту выйти вон
но не знаю где дверь в этой самой светлой из комнат
где туман и часы на стене
и музыка
и ничего

(с)

Из каких краёв, скажи, из какой москвы,
Из каких времён нехоженых и пустых,
Из каких глубин морских, океанских впадин
От тебя придёт то слово, то полстроки,
Как чудная рыба, снятая с остроги,
Или нитка бус – агатовых виноградин?

Я молчу в ответ, отчаянно, наугад,
В подъязычье бродит собственный виноград –
Недоспелый хмель и уксус в одном флаконе.
Поцелуй, проклятье – просто дрожанье губ,
Выхожу на звук, и падаю, и бегу...
Я слепа, асфальт целует мои ладони.

Имена имён царапаются внутри.
"Отпусти!" - кричу, а ты говоришь: "Смотри",
Растворяясь в местном смоге алмазной пылью,
И зрачки взрывает свет в миллион карат,
Воробьи орут, над ухом вздыхает март,
И твоя любовь стреляет мне в грудь навылет.

(с)

Я раньше думала, что любовь – это взаимопроникновение,
Когда без него, второго, и дышится-то едва,
Когда он перед тобой становится на колени
И шепчет возвышенные слова,
Когда внутреннее зрение
И желание нутряное
"будь со мною"

Обостряются, высвечиваются, прорастают в тебя корнями,
Сорным мятликом, горькой мятой, тяжёлым клёном,
Осязанием, когда встретили и обняли,
Обонянием, свежим ветром, одеколоном,
Обаянием весеннего
Солнца раннего.

Зверем раненым,
Когда всё закончилось, ты выходишь без сил из чащи,
Которую сама же любовью своей сажала,
Где каждая веточка – памятка, нож и жало,
И тем больнее, чем чаще

Ветер шелестит листьями,
Нотами, письмами.
Ты закрываешь уши, глаза, упиваешься этой болью.
Убегаешь в поле.

...На самом деле любовь – это свобода передвижения,
Перекати-поле, лети, куда тебе хочется,

Понимая, что нет абсолютного одиночества,
А, впрочем, и абсолютного единения тоже нет.

А есть лишь усталость, она остриём кинжала
Бьёт в мою память – поэтому именно
Я вздрагиваю, когда он называет меня по имени,
И я прошу его не "будь со мной", а "удержи меня,
Измени мою жизнь вместе со всеми её режимами
Так, чтоб никуда я отсюда не убежала".

(с)

Миловея,

[362x364]

Любимый мой, мне страшно от того,
Что до сих пор науке неизвестно,
Какая сила тянет поплавок
Моей судьбы, прилаженный на леску,

Какая рыба делает дугу
Вокруг моей оси тысячекратно,
И кто маячит там, на берегу,
Всегда готовый выхватить обратно?

. . .

Любимый мой, мой самый страшный страх –
Меж рыбой и ловцом, посередине
Большой реки, открыть глаза с утра,
Дрожа на бесконечной пуповине,

И чувствовать – посажены на нить,
Мы только чьей-то удочки частицы.
И ничего не можем изменить.
И никогда не сможем измениться.

(с)

её героини смазливы, резки, иногда брутальны, -
в них много того, чего не хватает ей.
она давно не мечтает раскрыть все тайны.
она не хочет быть доброй.
она хочет быть честней.

её герои умны, саркастичны и нагловаты.
сама она с такими не находит общего языка, -
ведь ей не нравятся ни художники, ни солдаты.
ей нравится кофе.
ещё портвейн.
ещё звёзды
и облака.

её сюжеты стройны, но, говорят, не строги, -
о ней отзываются либо едко, либо задумчиво и тепло.
она не ищет историй, хотя и читает блоги.
она никогда не пишет о том,
что когда-нибудь
в самом деле
произошло.

(с)

если всё же снишься — не зазнавайся, будь хотя бы в снах безупречно мил,
без моей мольбы со мной оставайся, наливай мне красное, говори,
говори без умолку, шумно, много, заливайся чёртовым соловьем,
я твоим словесным напьюсь потоком,
чтоб потом от жажды не сдохнуть днём.

днём, когда приходится быть спокойной, руки плавно складывать на груди,
мол, сама я, с радостью, добровольно с твоего спешила уйти пути,
и когда случайно ты — выше локтя — вдруг меня касаешься, так, слегка,
я не умираю на месте, что ты, я и не заметила пустяка.

если всё же снишься — не будь мне другом, будь как будто созданным для меня,
словно ты стоишь, обведённый кругом, сделать шаг в который могу лишь я,
словно я смотрю на тебя и знаю: ты теперь закроешь меня собой,
так я этот сон себе представляю,
даже если он и не про любовь.

даже если в жизни всё так убого — ты берёшь мой номер и не звонишь,
я в каком-то баре, пью слишком много, я реву в машине чужой — “малыш,
если ты хоть каплю меня жалеешь, напиши мне, глупой, что ты со мной”,
а потом наутро опять трезвею, и молчу пристыженно.

боже мой.

разве это сложно — всего лишь сниться, просто полюбить меня в этих снах,
пусть хотя бы там это всё случится — я лежу и таю в твоих руках,
я бегу по полю весной, босая, небо покрывалом ложится вниз,
ты кричишь мне вслед:
подожди, родная,
не проснись, любимая,
не проснись.

(с)

Фаза быстрого сна, фаза медленной яви, - под водою ведь тоже наступает весна, девы простоволосые проплывают наядами, я накачана ядами, оттого и грустна. Оттого и блесна мне не кажется рыбкой, ярь-медянка разъела её чешую; в этом мутном покое, в этой сладости зыбкой я качаюсь ленивой морскою звездой. Улыбнись своей самой забытой улыбкой и катись себе дальше, пока молодой. Я найду себе место на пагубном дне, среди стреляных гильз - белокурая Ильза, холостые патроны вздыхают по мне: их сигары сникают, рубины бледнеют, а ночами их насмерть душат злые кашне.

С той, которой я стала, - паралично-столичной, с позолоченным личиком, обтекаемо вздорной, хитровыпиленной, узорной, - ты со мной не знаком. И с тобой не знакома та, которой я стала, не мигай из астрала мне своим огоньком. Не пиши мне, не надо. Не звони мне, не надо. На каком круге ада твой весёлый трамвай?.. Я же слабая, знаешь, мне хватит лишь взгляда, ты и рта не раскроешь, я отвечу - давай.

Боги, яду мне, яду, двухполозного, белого, или лучше прозрачного, с искоркой голубой. С кем бы я ни была, ни спала, что б ни делала - я с тобой.

Я с тобой.
Я с тобой.
Я с тобой.

(с)

Свеченье протуберанцев.
               Смещенье солнечных пятен.
Как мир этот необъятен,
               и тёмен, и непонятен.
Пред храмом его высоким
               бессильно толпясь у входа,
одни говорят - Всевышний! -
               другие твердят - Природа!
Я ввысь возношу ладони,
               куда и кому не зная.
Небесная твердь безмолвна.
               Безмолвствует твердь земная.
К кому ж я опять взываю
               так набожно, так безбожно -
простите меня, простите! -
               помилуйте, если можно!?

(с)

человек сиреневый
с гордым тонким профилем
ел со мной варение
угощался кофеем
я с ним церемонилась
недотрогу строила
может сразу стоило
за рога и в стойло
заигралась в девочку
сделала неправильно
отломила веточку
и в стекло поставила
дело было в феврале
в ночь на воскресение
до утра завял в стекле
человек сиреневый

(с)

пространство между тобой и мной заполнено колотым льдом
никто из нас не растает даже если объявят весну
мы сделали всё что могли бы сделать глазами руками и ртом
мы получили всё что хотели ещё раз я не рискну

пространство между тобой и мной заполнено битым стеклом
не делай лишних движений никто из нас до сих пор не йог
не тронь не тронь меня или я повернусь к тебе острым углом
твои ладони крапива на мне навсегда пузырится ожог

пространство между тобой и мной заполнено серым свинцом
мы движемся в нём заторможенно как в нехорошем болезненном сне
прости я больше не вижу тебя сквозь твоё дорогое лицо
странно я не прошла краш-тест и обломками падаю в снег

(с)

она
шаровая молния
девочка - пикачу
само собой шар
трапеция
и всяческий эквилибр
подсобная униформа и
работала каучук
впрочем
жила не по средствам а
крутила романы
и др.

он
поднятие тяжестей
прочий гамбургский счёт
разгиб подков на заказ
авторский лом металла
у них
никогда не сложится
общего ничего

но кажется нам сейчас
варианты

спасибо
пабло

(с)

[378x604]

Все книги - есть.
Сквозь анфилады снов,
неслышные, проходят наши тени.
Так есть - все сны. И мы идём на зов
неузнанных столетий и растений,

где есть - все мы. Когда - любая я -
я руку протяну - к тебе любому,
окликнутому в Книге Бытия
на полпути от дома или к дому,

в руке тебе почудится - смотри! -
то яблоко, то ключ, забытый в доме,
то лезвие, то хлеб, то горсть земли,
то бабочка на дрогнувшей ладони,

то пустота; и это всё - одно.
Всё ждет руки, чтоб в ней - соединиться.
Так через воды проступает дно,
и сквозь страницу движется страница.

(с)