Да, я всегда сторонюсь чужого, слишком прямая и помню лица.
Предпочитаю быть напряжённо-вежливой с теми, в ком мне не длиться,
не приживаться, не крепнуть в корни, не расстилаться до многоточий.
Ваших волков, может, ноги кормят. Я из других. Меня кормят строчки.
Не пессимист. Не тяну резину. Не исполняю под дудку соло.

Я - от зимы, а рождённым в зиму
очень идёт им присущий холод.

Ластиться незачем, мальчик: в душу не прописаться, как в дом ночёвок.
Мне слишком скучно с тобою. Скучно. Я наигралась в тебя, волчонок. -
Так оставляй меня за плечами - мы слишком разные, нас не двое:
волк априори неприручаем.
Лис - приручаем.
Но не тобою.

(с)

Больше нет разницы, с кем ты сейчас уйдёшь:
с той, для которой ты - сотый поклонник, или
с той, что так нервно сжимает на блузке брошь
тонкими пальцами, пахнет всегда ванилью,
прячет глаза, чутко ловит обрывки слов,
брошенных ей, словно мелочь у перехода
нищему. С той, что приносит в кастрюльке плов,
чашку горячего кофе и бутерброды,
квохчет наседкой и видит тебя своим
мужем, хозяином в доме и огороде.
Или с той - нежной, воздушной, как Херувим,
девочкой, любящей тачки, бабло, айподы,
брюлики, стразики, яркую мишуру,
с той, что уходит (как будто, домой) под вечер,
но возвращается пьяная поутру,
плачется и обнимает тебя за плечи...

Больше нет разницы, с кем ты уйдёшь сейчас...

Я на троих наполняю бокалы шерри.
Он ей обронит обычное: "Я скучал..."

Я прикрываю за ними входные двери.

Лопается бокал.

(с)

домом моим
станешь домом моим
вспомнишь?
в положенный срок
переливается аквамарин
медленно через порог

море ли небо ли день ото дня
всхлипом заглатывать ртом
да или нет?
ты искала меня?
камушки под языком

стану я стану останусь внутри
горько и солоно бред
камушки вылижет аквамарин
вспомнишь меня?
или нет?

не вспоминай
в неположенный срок
дверь в моём доме открой
корчатся звёзды упав на песок
и уползают в прибой

(с)

в декабре снятся медные яблоки -
сон густой и прозрачный как мёд:
по реке, что бежит выше радуги,
опустевшая лодка плывёт.

островов таких нет и не было -
декабрей таких больше нет:
белозимье, белее белого,
остров - яблоневый белоцвет.

остров тот не найти, да и надо ли -
сон как пепел лёгок и тих:
с неба падают медные яблоки,
в волосах оставаясь твоих.

забываю дышать, когда рядом, и
город будто застыл, обомлев:
в декабре облетает снег с яблони
и кружится по всей земле.

(с)

Ноябриная осень отточена перочинно. Выпускает в распоротость неба одну из стай.
И слетают, как петли со спицы, мои мужчины с отрывного неровно исписанного листа.
Так и просят внести в скрижали, поднять на знамя, пересечь, как экватор, тела их, учить детей
именами их, проявляя, как пленку, память в затемнённом пространстве уютных домашних стен.
Ноябриная стая, голодная до оваций, кроме этих оваций кормящая пустотой...
Время быстро учило их грамотно поддаваться, чтобы мне их не прятать от глаз в рукава и стол.
Только тщетно. Во мне живёт, ничего не просит мореглазый и гордый. Невзятая цитадель.
И в глазах моих - осень. Циничная злая осень,
если кто-то другой намекает мне на постель.

(с)

сколько той ночи нетронутой, боже правый,
сколько дождя, воды через край ведра,
сколько темнейших окон в одну оправу,
сколько латуни, олова, серебра.

много – лежат, живут, как чужие вещи,
мало – как сердцу мало одной земли.
много, родная, – так, что сквозь пальцы хлещет,
мало – сквозит меж рёбер или болит.

как говорить тебя заполночь, как проститься,
всё, что оплакано, просит – пусти, пусти, –
дерево моё, дерево, птица, птица! –
не уходи, в глазах у меня расти!

ночью склонись, сухие глаза целуя,
посторожи непрочную жизнь мою,
дай мне любое сердце и плоть любую –
листья, кору, оперение, чешую.

(с)

Мне нравится воздух московских прогулок.
Тяжёлые хлопья ложатся на плечи.
Кольнёт ледяной синевой переулок:
мы вряд ли увидимся. Пятничный вечер
густым киселём протекает по аркам.
Смотри, как зима легкомысленно тратит
свой белый запас - присыпает помарки
и кляксы... Но снег безнадёжно некстати.
Он льнёт к фонарям перепуганной молью
от Чистых прудов до Нескучного сада,
но кто в ноябре снегопаду позволит
рождественской простынью кутать фасады...
Ты видишь: по млечной дороге канатной
луна, запрокинув лицо, проплывает,
и осень дворами крадётся обратно,
и гасит окно за окном рукавами.
Ты видишь? Мне некуда, некуда деться.
Мне нравится почерк осенних маршрутов.
И ломкая память, и лёгкое сердце,
и мокрые, мокрые щёки под утро,
сухой холодок, неразборчивый лепет -
теперь это к счастью. Мы стали большими...
Пустая кабинка качается в небе.
Кончается осень. И ты не пиши мне.

(с)

Господи, освободи меня от пустот,
звенящих намного громче разноголосья.
Правда всегда едина, и правда в том,
что я устаю согревать собой эту осень...

(с)

Найдено у Елены Прокофьевой.

[604x228]

Этот хорош. Но все мои кошки были чёрно-белые.

В Ялте ноябрь.
Ветер гонит по набережной
Жёлтые жухлые листья платанов.
Волны, ревя, разбиваются о парапет,
Будто хотят добежать до ларька,
Где торгуют горячим бульоном...

В Ялте ноябрь.
В Ялте пусто, как в летнем кино,
Где только что шла французская драма,
Где до сих пор не остыли моторы проекторов
И лишь экран глуповато глядит,
Освещённый косым фонарём...

В Ялте ноябрь.
Там, в далёких норвежских горах,
Возле избы, где живут пожилые крестьяне,
Этот циклон родился,
И, пройдя всю Европу,
Он, обессиленный, всё ж холодит ваши щёки.

В Ялте ноябрь.
Разрешите о том пожалеть
И с лёгким трепетом взять вас под руку.
В нашем кино
Приключений осталось немного,
Так будем судьбе благодарны
За этот печальный, оброненный кем-то билет...

(с)

Ноябрь – почти имбирь. Я не люблю имбирь. Я не люблю корицу и сладкий ванильный дух. Я не хочу решать to be или not to be. Я не умею выбрать только одно из двух. Рынки полны хурмой. Я не люблю хурму. Я не люблю дожди, золото и сквозняк. Я проживу без них. Только вот не пойму, как без того прожить, что не любить нельзя. Как без тебя прожить. Кем без тебя прожить. С кем без тебя прожить, если нельзя с тобой. Осень ввела режим, строгий такой режим, осень ввела войска, правила и конвой. Птицы ушли на юг. Рыбы зарылись в ил. Осень ввела войска. Осень взвела курок. Мне не хватает слов. Мне не хватает сил. Это чужая ты. Это чужой порог. Дальше уже нельзя, дальше твоё тепло. Я не могу войти. Я не хочу на чай. Слышишь, они идут – каплями за стеклом. Скоро меня найдут. Здесь комендантский час.
Запах - протяжный стон, даже дышу с трудом, вязкий густой туман держит дверной проём.

Пахнет ванильным сном твой золочёный дом.

Будущее - корицей.

Прошлое – имбирём.

(с)

Испытывая сердце, не забудь,
что есть предел любому механизму –
пружины, шестерёнки, линзы, призмы,
набор уже состарившихся букв,
тягучее, густое вещество,
наполнившее колбочки предсердий...

Испытывай же сердце милосердней.

А лучше не испытывай его.

(с)

...да такая же: так же ем, так же сплю ночами,
так же думаю, как хороших вернуть назад.
И всего-то, что от других меня отличает, -
эти грустные и задумчивые глаза.
Говорить стихами, молчать обо всем стихами
и терпеть, потому что иначе - никак нельзя:
я храню глубоко внутри себя чью-то память,
чтоб однажды пришедший увидел своё и взял.
Чтоб почувствовал, что он дышит, узнал, что жив он,
захотел нестерпимо кому-то себя сказать...
Нестерпимо. Поэтому часто неудержимо
я от встреченных молча прячу свои глаза.

(с)

Город (по просьбе страждущих) мной написан,
линован от улицы к улице, до мостов.
Но в нём - ничего, кроме самых обычных писем
да капель дождя, заливающих водосток.
Откуда мы здесь, одинокие, в эту Осень?
Решившие натвердо помнить, как умереть.
И я сочиняю тебе эту муть и россыпь,
а ты отвечаешь, старательный, как рефрен.
А город прощает и нас, и других, участлив.
Я вновь засыпаю не с теми, а будет тот,
я остро почувствую, как я скупа на ласки
и как не хватает для нужного мне мостов...
Но город прощает и это, он всё прощает.
Смирившись, я существую в пределах "до"
и тихо прошу лишь: "Пожалуйста, обещай мне,
что скоро забудешь..."

И выключи этот дождь.

(с)

Не оставляй себя одну – ведь ты боишься темноты.
И не тащи себя ко дну замшелым камнем немоты.
Не исправляй абрис души карандашом для губ и век,
не унижайся, не спеши забыть, что шепчет первый снег
и чьё дыхание, вспорхнув от тонких пальцев до ланит,
заставит вдруг перечеркнуть всё, из чего твой мир отлит
в стандарт прилично-формовой, в конечное число страниц...
Ну, кто последний за судьбой? За перьями из синих птиц?

Не отпускай себя гулять в страну с названьем "ностальжи" –
пусть там, на клеверных полях, шмель-утренник ещё шуршит,
пусть там зарыт ещё "секрет" – стекляшки, бусинки, цветы,
дороги в детство больше нет... есть лишь колючие кусты,
где братец Кролик, толстый франт, не знает страха и границ.
В другую сказку эмигрант давно уж – грустный братец Лис,
он Принца просит: "приручи!", а ночью плачет на Луну,
и посылает та лучи, и в каждом – по цветному сну...

Не представляй себя другой. На три-два-раз, на раз-два-три
кружил тебя вальсок хромой до блеклой выпускной зари,
и ритуальный Мендельсон, и медный первомайский марш...
А шишел-мышел вышел вон, и обломался карандаш
на фразе "я мечтаю стать..." И стало тихо и темно.
Не заставляй себя летать. Ведь все равны. И всё равно.

(с)

Ноябрь в минор макает кисти.
Дни, как шубейка, коротки.
И кружева осенних листьев
На зябких плечиках реки
Средь неулыбчивой погоды
И оголившихся ракит –
Всё, что осталось у природы,
Под корень выбравшей лимит
На музыкальность акварелей
И на веснушистость лица,
Так щедро выданный апрелем,
Но – поищите беглеца! –
Волной зелёной смыло лето
Тот легкомысленный каприз,
Лишь бурый лист, поднятый ветром,
Всё рвётся, рвётся, рвётся высь.
Танцует в сумрачном рассвете,
И улыбается заря,
И невозможно не заметить
Скупую прелесть ноября.

(с)

[700x466]

Фото Ольги Маштаковой

+ 2 в комментариях

А я, наверно, вернусь не скоро, далёкий голос звучит всё тише,
в ракушке можно услышать море, а я не слышу, а я не слышу.

Все гримы смыты, все песни спеты, не жди ответа в ночи бессонной,
но тихий голос печальной флейты разбудит город большой и тёмный.

И ночь, что томно ползла по краю, свернёт с дороги, сползёт в овраги,
качнутся реки, очнутся камни, проснутся люди, светлы и наги,

и львы проснутся, горды и смелы, и птицы в рощах, лучом согреты,
и в каждом сердце, во всех пределах большой вселенной услышат флейту.

Она о доме и милом молит, летит всё дальше, куда-то выше,
теперь ты слышишь в ракушке море?.. теперь ты слышишь, теперь ты слышишь,

оно волнует, как дальний ветер, и затихает в своём миноре…
иди на берег и слушай флейту, смотри на море, смотри на море.

(с)

vsk,
[337x223]

Её выдаёт изумрудная грусть в глазах.
Одиночество накрыло внезапно и как-то разом.
Но она говорит себе: "Я держу эту боль в руках.
Я больше не маленькая девочка из Канзаса."

Глупость Элли похожа на тлеющую солому,
В ногу с ней всегда идёт желтогривый страх.
У Элли нет сердца – она его отдала другому,
Здесь бессильны Яхве, Иегова и Аллах,
И даже великий Гудвин не может ничем помочь...
У Элли больше не будет сердца.
Зато есть дочь.

(с)