Кем ты будешь мне навсегда? –
песком и ветром.
Я уйду в тебя, как вода,
искать ответы –
что прибой говорит без слов,
печали полный,
почему солона любовь,
как эти волны?

Вода, вода, укрой мои слёзы...

Память выжгла меня дотла,
как зной – пустыню.
Я хотела, да не смогла
забыть доныне...
Горечь выплакать не вольна
волна морская,
потому и болит струна,
не умолкая.

Тобой, тобой полно моё сердце...

Время счастье уносит прочь –
строкой забытой.
Дверь оставит любая ночь
тебе открытой,
чтоб могла моя нежность быть
морей бездонней,
в долгих линиях плыть и плыть
твоих ладоней.

Быстра, быстра заря над Минделу...

(с)

Sahenka,

[238x84]

со мной никто не говорит, никто не пишет,
и всё, что было, догорит. совсем не свыше
мне ниспошлют обид и бед - и залатают...
я всё ещё живу тебе...
я всё ещё живу в тебе...
под синим пламенем небес -
всё дольше, медленней разбег -
но я, дурацкий человек, ещё летаю...

(с)

Вот она, последняя ночь, серебристая близь. Месяц гребешки полынного моря лижет. Каждую ночь приходит мой рыжий Лис, каждый раз садится чуточку ближе.
Тянется пауза, длинный последний такт - запрокинув голову в гул этот медный, так солдат на войну провожали, так расставались с друзьями в самый последний. Впрочем, если отсутствуют родичи и друзья - вот он, рыжий Лис, оглянись, застынь. Нет, я не принц (и не маленький), просто я - так уж получилось, один.

Так уж получилось, что с этим не везёт подлецам, чтобы приручались, смотрели глазами карими, чтобы ждали, звонили, встречали возле крыльца. Если приручались, то быстро и отвыкали. Вот теперь уходишь в последнюю ночь, вот лежишь, уронив башку в небеса, и вполне заведомо одинок. Даже Лис не успел приблизиться до конца.
Вот он, рыжий, шерсть на ветру искрится, он мне вместо друзей и, по сути, дома. Как обидно быть идиотом слегка за тридцать - всё вполне могло сложиться и по-другому. Ветер тучи плавит, звёзды в созвездья нижет, обдувает луны надбитое блюдце. Как обидно, что Лис не успел подойти поближе. Как обидно, что я не смогу до него дотянуться.

Вот она, звёздная дорога, вот он, причал, молоком полынным сочится.
Пусть ему скажут, чтобы он по мне не скучал -
я бы, например, всё равно не сумел приручиться.

(с)

[335x400]

Olivka_s_limonom,
webtetka,

[400x300]

вот сижу, выдыхаю, с трудом держусь за перила - лёгкие, шершавые, изрезанные, как кора. вспоминаю, сколько их было, сколько любило - каждый мне оставил на память шрам.

был один - носил на руках, называл меня богом данной, до остановки сердца меня целовал он. уходила в спешке, едва примотавши раны, словно выбиралась из-под горящих завалов. уходила, был профиль его мне под сердцем выбит, и свисали кожа и мясо, за спиной взрывался пластид.
только самое страшное, последний удар навылет -
это то, что он меня продолжал любить.

был ещё один - этот был второй половиной, был он яблоком с ветки одной со мной. мы стояли с оружием, наши смыкались спины, он поклялся - мы будем вместе и в жизни иной. он любил меня - тяжёлой своей любовью, той, что танком прокатывается по выгоревшей земле, и глаза его через ночь глядели по-совьи, и блестел кухонный нож на столе.

а вот третий был лёгким, радостным, тёплым, он и жил - как будто шёл по канатам, только я ступала по битым стёклам и его боялась увидеть рядом, я его отталкивала подальше, не дохнуть, не тронуть, не заразить, не умела брать его ласку, даже ни о чём не умела просить.

вот сижу - и воздух в глотку сухую так с трудом проходит и там дрожит.
Господи, подари мне любовь такую, чтобы от неё не сдыхать, а жить.

(с)

Вот и кончился день – зачерствевшего хлеба ломоть,
напоследок – звезда, словно соли небесной крупица...
И тревожно внутри, будто ты перелётная птица
и с чужбины на родину тянет крылатую плоть.

Может, это душа вырывается прочь из зимы
и по-детски упрямо заветную истину ищет –
лейтмотив бытия, что важнее тепла или пищи,
без которого жить – беспросветней сумы и тюрьмы.

Это знак человечий, тавро, родовая печать –
через глину бессонницы, вязкого бденья ночного
процедить пустоту и в преддверии смысла и слова
одиночества чёрную музыку перемолчать.

(с)

Всё тихо, и стрелки молчат в часах,
Застыв на без четверти пять.
И, в женских запутавшись волосах,
Любовники крепко спят.
И отроки спят, и во сне спешат,
И грешные видят сны,
И спят старики, что уже не грешат,
И дети, что рождены
Вчера до полудня. И спит огонь
В жилах, и соль во рту,
И дремлет каменная ладонь,
Протянутая в пустоту.
И зэки во сне на друзей стучат,
И стучат каблуки невест.
Волчица лижет своих волчат.
Хомо хомини люпуст эст.
И спит отличница с подлецом,
А умница с букварём,
И дремлет Бог с разбитым лицом
За сломанным алтарём.
Факиры спят на битом стекле,
И смотритель на маяке.
И кто-то спит лицом на столе
И с пулей в левом виске.
И белый всадник с белым конём
Идёт навстречу луне...
И если мы сегодня уснём -
Кого увидим во сне?

(с)

Когда Мария в уголке укромном,
перед разбитым зеркалом, одна,
измученную память освежая,
разглядывала тело, как чужая,
вдруг на плече увидела она
пятно - неясный след от поцелуя.
И зеркала немая глубина
себя открыла, и одна волна,
как некий ангел, пела: "Аллилуйя!"

И, стоя у расколотой пучины,
в чьей глубине боролись свет и тьма,
уже Мария видела сама,
как сбрасывали плотские личины
людские души в час своей кончины,
как возросла её любви чума,
как тот, кого она познать хотела,
чтоб жизнь изжить и смерть предугадать,
к ней снизошёл, как Божья благодать,
был дух Его - одно сплошное тело.
Ещё на свет её душа летела,
и ангелы не начали рыдать,
но воздух полон был предощущенья
любви - и вот остановилось время,
и, чтоб принять сияющее семя,
ей нужно было плоть свою отдать.

И некий ангел ей сказал: "Смотри!",
и вот она увидела внутри
себя самой
неясное движенье,
как будто кто-то дышит и живёт
там, в глубине её двойного тела...
Hо зеркало от боли запотело,
и, тихо отодвинув отраженье,
Мария свой погладила живот.

(с)

человек в человека приходит и мнётся в дверях
опасаясь ступить наследить наглупить облажаться
будь как дома любимый сначала ему говорят
это то от чего очень трудно потом удержаться
начинаешь действительно быть заводить огород
а потом удивляться чему-нибудь наоборот
а потом выходить и входить удивляясь всё меньше
наконец за грудиной слипается конгломерат
и его не дано раскусить размочить разыграть
никакому самцу никакой из прекраснейших женщин

видишь девочку с нежным лицом и контентом цветка
это ангел которого можно качать на руках
можно взять её в сердце вместить и запас остаётся
те кто любит её односложный прямой аромат
принимают её как лекарство от слёз и ума
потому что она хороша и частенько смеётся

то ли мы
в толстой шубе из запахов быта долгов
с обязательным списком простивших прощёных врагов
нас любить это видеть что мы видим что-то другое
в одеяле из дыма в халате китайских шелков
и не вывернуть шею чтоб тоже увидеть такое
видеть насморк отчаянье горечь усталость
любовь

видеть тоже опоры моста и тяжёлую воду
видеть дверь нараспашку пугаться опять пронесло
нас любить это знать изначально и тему и коду
принимать для себя разрушение время и смерть
всё равно что в трамвае лицом развернуться по ходу
и смотреть в лобовое стекло
и смотреть
и смотреть
как сигнал бело-лунный
вот-вот
обозначит свободу

(с)

Где-то снова прогудел состав -
Или мне мерещится весь вечер?..
Никого на небе не застав,
Грешники откладывают встречу.

А вдали, на призрачном мосту
Голуби сидят... Над океаном
Боинг вышивает высоту,
Улетая к выдуманным странам...

Обращаясь к Богу, пишешь: Ты, -
Боже, Ты... Иное неуместно.
Голуби белеют, как цветы,
У подножья лестницы небесной.

Ты устал... И, кажется, уже
Тяготишься собственным величьем.
На Твоём небесном этаже
Голуби беседуют на птичьем

Языке... И в небе надо мной
Тоже кружит кружевная птица,
Чтобы, пять минут побыв земной,
К Твоему престолу возвратиться.

А вдали, на призрачном мосту...
Если я шагну - Ты встанешь рядом?
Или руки встретят пустоту,
Наугад заполненную взглядом?

Если я шагну на этот мост,
Раз и навсегда покинув сушу, -
Вспомнит ли Бредущий Между Звёзд
Малую затерянную душу?..

(с)

Не проси рассказать о нём всё, как есть.
Он – безумнейший Шляпник, он – пятый угол.
Он как будто из разных мозаик весь,
Не пойму, кто такого его придумал.

Он рифмует признанья из недо-слов,
И при этом хватает ему усердья
В ожиданье слепящих, как солнце, снов
Ноябри выковыривать из предсердья.

Он похож на блуждающий луч точь-в-точь.
Он находит сердца, но теряет лица.
Из его зрачков разливается ночь,
Ну а он, как назло, темноты боится.

С его неба то солнце, то крупный град,
И его океан то глубок, то мелок,
И порой его время идёт назад,
Потому что в часах слишком много стрелок.

Только ты никому! (он не знает сам) –
В нём под слоем песка и камней хрусталь, и
Он моё отраженье – по всем статьям!
Правда там, в перевёрнутом Зазеркалье...

(с)

это ли не зима, дорогая моя, когда нас
синоптики водят за нос, принимая как данность
ошибки в своих прогнозах, нашу неблагодарность.

и это ли не зима, когда провести во сне бы,
договорившись с небом, дни, занесённые снегом,
cкрыться под одеялом, и всё - тишина и нега.

ну что мы можем зимою, что мы переиначим?
руки от холода прячем, согреваясь горячим
и удивляясь транслирующимся передачам

об экстремизме, туризме, бытовом аферизме,
ещё о каком-нибудь "-изме", о дороговизне...
пока мы смотрим всё это, кто живёт наши жизни?

легко оправдаться: я с краю, меня не спросили,
был сильней и красивей, теперь в долгах и трясине,
быть несчастным удобно: не нужно много усилий;

но нет никакой зимы с заснеженными лесами,
несбывшимся чудесами, тёмными небесами,
мы зимы придумали сами, поверили сами.

теперь придумать бы нам, что дни теплы и погожи,
что жизнь - сейчас, а не позже; что - непросто, а всё же
сегодня лучший день, чтобы жить. и завтрашний тоже.

(с)

О чём говорит мне март, идущий за високосным?

Говорит не сходить с ума, не задавать вопросов, говорит, ступай себе мирно своей дорогой, чужого добра не трогай, притворись юродивым, вырядись идиотом - так никто не узнает, чей ты, не спросит, кто ты, вот снег идёт и деревья под ним цветут, не оставайся тут.

Говорит, никто не верит и не жалеет, деревья идут по снегу, весна болеет, птицы вернулись, ищут теперь спасенья, кругом одно прощёное воскресенье, говорит, прости, а лучше уже прощай, не привыкай к вещам.

Говорит, какой в этом смысл, какое дело? У тебя есть душа, она состоит из тела, уноси их отсюда, пока они не сгорели, прячь их в любви, в тепле, в голубом апреле, дай им покоя, божественной благодати, хватит, родная, хватит.

О чём говорит мне март, идущий за февралём? Вот солнце встаёт, трава пробивает лёд, вот снег идёт, и падает на траву, и лежит на ней, а с неба его зовут – возвращайся в горние выси, в небесный тыл.

О чём говоришь мне ты?

(с)

bellissime,

[420x420]

Пой мне ещё, что я могу изменить...

(с) Сплин


Холодно. Курим. Тревожное небо звенит.
Утро, пропавшее в кофе, конечно, не в счёт.
Осень – константа, но я всё смогу изменить.
Пой мне ещё.

Пой мне, как сбудется утро без кофе и слёз,
Как наше время измерено стуком колёс,
Как от тебя до меня остаётся дышать,
Поезд, прибытие, в пятки уходит душа,
Солнце, платформа, увидеть, конечно, узнать,
Руки, глаза, забывается слово "назад",
Ветер – такой бы как раз в паруса кораблю,
Город, в котором до нас говорили "люблю"...

Пой мне, что в небо уходят мои поезда,
Что неслучайная встреча бывает судьбой.
Пой мне и верь мне. Всё будет, и я навсегда
Буду с тобой.

(с)

Белая роза дышала на тонком стебле.
Девушка вензель чертила на зимнем стекле.

Голуби реяли смутно сквозь призрачный снег.
Грёзы томили всё утро предчувствием нег.

Девушка долго и долго ждала у окна.
Где-то за морем тогда расцветала весна.

Вечер настал, и земное утешилось сном.
Девушка плакала ночью в тиши, - но о ком?

Белая роза увяла без слёз в эту ночь.
Голуби утром мелькнули - и кинулись прочь.

(с)

Мы сидим на самом краю, пригревшись, мы у Него в руках. Мы бежали через ноябрь к марту и обогнули шар. На двоих у нас есть беспокойный компас и с десяток дорожных карт. У меня – очки и смешная шапка, у тебя – разноцветный шарф. Нет ни общего прошлого, ни историй, душащих по ночам, нет терпения, чтобы найти причину, по которой мы тут сидим. Я умею с тобой проходить сквозь стены, чтобы потом молчать, потому что когда замолкаешь – слышишь сердце в твоей груди.

Соль на губах проступает морем, море покорно ждёт. Если бежать босиком по пляжу – там остаётся след то ли влюбленного зверя, то ли ловца, что за ним идёт – без отдыха через ноябрь к марту по этой большой земле. Вот прибой прорастает сквозь дикий камень, вот мы стоим на нём. Рыбы плывут по морским дорогам, словно осколки льдин.

Я говорила с ветреным мартом и с пасмурным ноябрём.

Теперь я буду молчать и слушать сердце в твоей груди.

(с)

Mariichka,

[383x297]