Это цитата сообщения Mie4ka Оригинальное сообщение

-Про ночного музыканта и черного кота-

[150x391]
Когда на город опуститься кофейная ночь,нежно обнимая длинными рукавами проулки и улочки,закроет прозрачными тенями окна и двери,он появится из неоткуда,в длинном черном пальто и шляпе, сдвинутой чуть набок.Он будет нести в руке черный кожаный чехол с никому неизвестным музыкальным инструментом.
Он медленно пройдет по темному переулку.В мокрых мостовых будут блестеть огромные звезды.Они иногда блестят и в его серых глазах,когда он улыбается.
Он,конечно,толкнет тяжелую дубовую дверь и войдет в старый паб на самом конце улицы.Там будет царить полумрак и запах осени.Пробираясь сквозь клубы сигаретного дыма,из которого складываются причудливые звери,танцующие вокруг свечей,он бросит быстрый взгляд на подоконник.Поднимется на маленькую сцену.В пабе станет совсем тихо.Он откроет маленьким ключом семь замков на чехле.Достанет то,что в нем хранится и начнет играть.Сначала очень тихо.Потом все громче и громче.Его музыка будет похожа на осенний ветер,стучащийся в окна,на июльский ливень,на стук колес поезда и на звуки ее голоса,некогда шептавшего ему о..
Он будет играть до тех пор,пока за окнами не начнет светать.
Тогда он снова достанет чехол,уберет в него волшебный инструмент своей памяти,вновь бросит взгляд на подоконник возле тяжелой фиолетовой шторы,и медленно побредет по мокрой мостовой.В ней уже не будет звезд.Не будет тишины.Город медленно начнет встречать новый день.
В тот момент когда он выйдет из паба,с подоконника соскользнет тень черного кота и неспеша последует за ним.
Они оба скроются в конце переулка.И никто никогда не увидит куда и как они исчезают.Эти двое.Ночной музыкант и черный бродячий кот-еще одна часть его воспоминаний о ней.

Это цитата сообщения Под_Небом Оригинальное сообщение

Колдун медной джезвы

Он долго не мог найти своего имени. Отчасти, потому что отказывался уметь читать знаки города, отчасти, потому что осознанность приходящего брала верх, а отчасти, из-за своей типично колдовской вредности. Он умел шутить с реальностью и намеренно дырявить пространство, чтобы потом поставить на серый вельветт времени латочку в виде куска безумной гавайской тряпочки. Он любил играть. И иногда никакие игры с ветрами и вечностью не могли переманить его на свою сторону - перевешивали его собсвенные игры для себя самого. Он не играл в ма-джонг с лунными бесами, лишь отмахивался от них ."Тпрррру, волосатые, уймитесь, мартышки хвостатые!" - кричал он им наверх, а те в ответ швыряли в него птичьими какашками и ухахатывались. В такие дни он сдвигал брови и ходил куда-то, запутывая в туман улицы. И знающие качали головами и задёргивали шторы. Потому что он не мог сидеть в тпеле, когда так. Он устраивал крепчалые сквозняки. так он ходил, всё имя искал.А ещё он мог почти всё, если сильно хотел. Но быстро забывал ненужное. Решительно мял бумажки и крошил их гномьими пальцами в огонь, нашептывая на древнем языке Солнца хитрые сплетения. А иногда он спохватывался и звонко хлопал себя ладонью по лбу, понимая, что скрошил что-то нужное. Он знал, кто он, но забыл это слово. Однажды он соорудил странную конструкцию из камней, развёл огонь, достал медную джезву, расставил вокруг себя баночки... и стал ждать, забравшись на высокий ржавый корабельный стул. Первый свой кофе он перелил в деревнянную плошку. Повёл ноздрями, осторожно выхватывая запах. Тихо фыркнул и отставил подальше. Вторую порцию кофе он варил дольше, усмехался чему-то... ждал. Солнце уже село. Когда было уже всё, он обжёгся об джезву и зарычал. Вытянув шею он снова повёл носом.  Из гортани донёсся глухой рык, затем последовало ругание на непонятном языке древенсых ящериц. До восхода солнца он водил круги над костром. То кружил, то снова усаживался на высокий обшарпанный стул. Третья порция родилась с первым солнечным светом. Третий раз он втянул запах. На этот раз удовлетворённо с улыбкой вздохнул, распрастёр руки и захохотал. Отсмеявшись, он почесал бороду и с радостным воплем расплескал по всем сторонам света своё варево. Он так и не нашёл себе имени, но те духи, кому удалось в то утро попробовать его кофе, стали звать его Колдуном Медной Джезвы. Хотя это было совсем не его делом - колдовать над джезвой. А кофе кстати он вообще не пил . У негоаллергия была .

Мне нечего сказать. Смотрите сами)



ясень пень, это далеко не всё. весь альбом (со множеством лиц, людей и прочего) здесь. ищите и обязательно найдётесь)

[показать]По ночам, когда мы спим, да и весь город дремлет, накрывшись паутиной, сотканной из ровных рядов фонарей, редких абрикосовых окон и сияния звёзд, отражённых в воде городских водоёмов; по ночам, когда мы спим и в приоткрытые окна робко заглядывает первый весенний ветер, пахнущий чем-то совершенно невообразимым - водой, землёй, дымом горящих углей, табаком и чем-то сладковатым, когда по небу проносятся сверкающие звёзды, оставляя за собой длинные-длинные мерцающие дорожки, осыпающиеся на землю мелкой пылью; по ночам, когда мы спим, по крышам, мягко шурша по шиферу и поскрипывая войлочными сапожками, ходят ангелы. По ночам, когда шуршит ветер, запутавшийся в засохших на ветвях прошлогодних носиках клёна, когда почти все окна в домах погасли и остались лишь самые стойкие, за которыми творятся самые настоящие чудеса, вершатся судьбы людей и целого мира, бьются и склеиваются сердца, обретается дружба и выпивается несколько чашек чая да кофе за раз, за бесконечными разговорами, воспоминаниями, рассказами и слепленными на ходу, буквально из ничего, сказками; по ночам на тихих кухнях в темноте и тишине светлячки мягко светят в уже погасшие окна, ветерок осторожно раздвигает тюль и проникает в комнату, клубится по полу да и сворачивается на ночь в укромном уголке, чтобы с утра пощекотать пятки спящим; по ночам ходят по крышам высоких и низких домов ангелы в длинных белых одеждах. Белые волосы их убраны в толстые небрежные косы, перекинутые через плечо, и у каждого в руках - длинный шест цвета слоновой кости, а на конце шеста висит колокольчик.
И однажды днём их можно увидеть - только в снежной весенней пурге, внезапно налетевшей в самом конце марта, в солнечном сиянии: столпившись на крышах домов в узком переулке, они тянутся шестами к солнцу, изо всех сил позвякивая колокольчиками, а сверху на людей летят не снежинки - белый пух их крыльев.
Слышите, как скрипят войлочные сапожки?..

Настроение сейчас - ночное

- Здравствуй, [...]

Звон колокольчика на двери, дымчатый стук шагов, вырывающееся дыхание, по которому стучат капли дождя и спутанные волосы.
- Ты слышишь, слышишь? Я взяла билет, я взяла этот единственный билет!..
Разворот и бегом по улице, нет, подожди, не убегай, я ведь так хотел ответить, а не смог...

"Здравствуй, мой дорогой друг. Что-то давненько от тебя ничего не слышно, а позвонишь - так либо провод у тебя разрублен (я знаю, что это никакая не кошка, кошки у тебя не было и никогда, никогда, читаешь?, никогда-никогда не будет), либо ты просто не походишь к телефону, к тебе-фону, хотя я знаю, что ты сидишь дома в этот промозглый дождливый день, а не, как ты меня уверял, бродишь по улице с наушниками в ушах, слушая твой замечательный..."

...А капли падают прямо на губы, чуть потрескавшиеся, сухие такие губы, что кажется, от них в этом холодном воздухе идёт пар. Конечно же играет музыка, и я засунул руки в карманы брюк, джинс - что там на мне в самом деле да не всё ли равно? Я только поднимаю голову и вижу невысокие дома, не пытающиеся сомкнуться над моей головой в мост, не создающие искусственное небо, как эти высотки; я только поднимаю голову и вижу хмурое небо, и на душе у меня хмуро, хотя никто этого никогда не заметит, и душа поёт, да никто не услышит, и слава богу...

- Закрой глаза. Пожалуйста... пожалуйста, закрой глаза.
И ты закрываешь.
- Что ты делаешь?
- Завязываю тебе глаза.
- Что будет?
- Я не знаю. Дай мне свои руки. Вот так. Ты чувствуешь? Я иду спиной.
- Я чувствую, что ты рядом.
- Я чувствую, что ты идёшь за мной.
- Я чувствую, что ты здесь. Держи меня крепче, не отпускай.

Она останавливается в нескольких метрах от подъезда и долго-долго всматривается в чистое лазурно-синее небо над головой и глядит на ярко сияющий фонарь, а за ним - ещё один, и ещё, и - поворот. И сияют окна, странными правильными квадратами, и если бы я сейчас подошёл к ней, у неё в глазах отражались бы эти странные квадраты - изогнутыми прямоугольниками, если бы я сейчас подошёл к ней, я знаю, что она заплакала бы. Она подносит ладонь правой руки к губам и касается их указательным пальцем, а затем чертит в воздухе невидимые никому, кроме неё линии, соединяющие эти сияющие квадраты. Я знаю, что она знает, что я смотрю на неё в этот момент из окна.

Шлепки обуви по глубоким лужам, а обувь - совсем тонкая.
- Ну посмотри же на меня, ну посмотри!
Всхлип.
- Ну пожалуйста, посмотри на меня, скажи что-нибудь.

Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь...

- Где мы?
- А ты умеешь определять по солнцу?
- Конечно.
- Тогда его здесь нет, и мы оба заблудились.
- Нет солнца?
- Да. Оно спряталось за тучами.
- Я ничего не вижу.
- Верно. У тебя на глазах повязка.

Пой. Пой, и может быть, я тебя услышу. Может быть, он тебя услышит, может быть, она тебя услышит. Пой, и заголосит дождь, стучащий по её рукам, по его щекам и по крышам, ведь дождь объединяет всё. Город не спит ночью, а поёт вместе дождём симфонию немытыми красками, стекающими по стеклу чьего-то окна, пока она соединяет их своими поцелуями.

Маленькая фотосказка без сути, смысла и конца.
[cразу хочу сказать, что все заинтересованные лица получат всё, что надо. То бишь, Аська, тебя тоже ждёт небольшой подарок (: ]



Настроение сейчас - волшебное!)

Это цитата сообщения ImaginaryOne Оригинальное сообщение

Владимир Высоцкий "Первая песенка Алисы"

Я страшно скучаю, я просто без сил,
И мысли приходят, меня беспокоя,
Чтоб кто-то куда-то меня пригласил,
И там я увидела что-то такое...

Но что именно - право, не знаю.
Все советуют наперебой:
"Почитай", - я сажусь и читаю,
"Поиграй", - и я с кошкой играю.
Всё равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой...

Ах, как бы хотелось, хотелось бы мне
Когда-нибудь, как-нибудь выйти из дому
И вдруг оказаться вверху, в глубине,
Внутри и снаружи, где всё по-другому.

Но что именно - право, не знаю.
Все советуют наперебой:
"Почитай", - я сажусь и читаю,
"Поиграй", - и я с кошкой играю.
Всё равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой.

Пусть дома поднимется переполох,
И пусть наказанье грозит - я согласна.
Глаза закрываю, считаю до трёх...
Что будет, что будет! Волнуюсь ужасно.

Но что именно - право, не знаю.
Все советуют наперебой:
"Почитай", - я сажусь и читаю,
"Поиграй", - и я с кошкой играю.
Всё равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой!

(с)

[показать]Каждую ночь, ровно посередине, я просыпаюсь в чужой постели. Чужие простыни отливают холодным голубоватым сиянием, чужое дерево непонятного инструмента блестит в углу; вроде бы, гитара. Чужой стол хранит на себе прикосновения сотен чужих рук, а чужие шторы колышутся от едва знакомого ночного ветра. В комнате пахнет кожей и сгоревшим кофе. Чужая кружка с бледно-коричневой жижей на дне стоит на столе. Почерк у меня сегодня острый, бойкий и понятый. Кто же я?
Я встаю и босиком шлёпаю по чужой каменной плитке на кухню. К чужому холодильнику, чашке и пакету сока. Краем глаза замечаю в корзине на полке причудливую бутыль коньяка и тянусь, а ней: в апельсиновый сок пара капель - что надо. Возвращаюсь в комнату я уже в тапках: они обнаружились под одним из стульев. Кажется, в квартире (чужой мне квартире, квартире, в которой я даже никогда не была, и не дай бог выяснится, что я здесь не одна: как тогда буду объясняться с жильцами?) несколько комнат. В любом случае, двери остальных поглотила тьма.
Вернувшись я скидываю тапки (возможно, даже не мои; чужие, чужие тапки) и, вскарабкавшись на тумбочку у окна, сажусь на подоконник. В руке стакан, в стакане - огненно-янтарная жидкость: сок с коньяком. Я смотрю в даль, сквозь скованное временем и холодом стекло. Если бы стекло умело пить, мой напиток расплавил бы его до песка и воды. Или до прозрачной слюды. Я пытаюсь увидеть там, вдалеке далёкие огни, но не вижу их. Я уже сравнительно давно их не вижу, с тех пор, как стала просыпаться в чужих квартирах. Или раньше?
Через пару глотков сок становится ананасовым, а узоры на шторах складываются в Млечный путь, и я начинаю понимать, что эта ужасная, отвратительная рыжая погремушка на лампе - ничто иное, как мой ловец снов, бесформенная тряпка на полке - моя шляпа, а шкура змеи, свернувшаяся и выглядывающая из ящика - обычные полосатые гольфы. Мои.
Вот чёрт. Я опять ошиблась квартирой.

Настроение сейчас - загадочное

Это цитата сообщения Eglantier Оригинальное сообщение

...я сторожу этот клад


[700x502]

[показать]- Ты спишь?
- Нет.
Молчание.
- А ты?
Тихий смех.
- Нет.
И чуть погодя:
- Я хочу пить.
- Чай?
- Нет.
- Мм... Кофе?
Смех.
- Нет. Воды.
- Хочешь? - удивлённо.
- Хочу. Но я боюсь: там темно и ждут они.
Задумчивость. Шорох простыней и лёгкое "пф-ф-ф" в подушку, за спиной. Волосы на наволочке, и я прямо таки чувствую, как они цепляются за шероховатую поверхность постельного белья, эти твои волосы. И сам ты весь словно пожимаешь плечами и обнимаешь крепче, будто говоришь: "Вода. Вот ещё глупости, зачем нам эта вода? Зачем тебе эта вода?" И правда, думаю я, на кой мне эта вода. И гляжу в темноту комнаты, не мигая. А ты успокоился и не двигаешься. Лежишь. Обнимаешь. Но я-то знаю, что на самом деле ты меня немо спрашиваешь: "Ну что? Придумала, зачем тебе эта вода?" Ведь тебе же уже не терпится, тебе же уже ужасно - до зуда в пятках - самому хочется выскочить из постели и, сверкая, прости-меня-пожалуйста, плавками, умчаться сквозь темноту на кухню. Но я тебя не пущу одного, не-ет. Потому что там они.
Они - всегда наблюдают за нами оттуда. Это я точно знаю, с тех пор, как договорилась с темнотой. Но в ней-то как раз остались они. Когда я прохожу мимо шкафа-купе в коридоре, заворачиваю за тёмные углы, бросаю косые мимолётные взгляды за двери, где толпятся одинокие швабры, я кожей чую, как они наблюдают за мной, за каждым вздохом, шагом, движением, даже за тем, как я моргаю. Может быть, они там просто так сидят и наблюдают, не двигаются, а может, выжидают момент, чтобы утащить, заглотить, похитить - в темноту. Они сидят в любой домашней тьме, сидят с того момента, когда темнота становится для человека чем-то обязательным, почти упоительным, необходимым для существования, а не просто явлением, в котором только чужой храп различим да подрагивание ресниц.
И вот, наконец, мы встаём и, босые, держась крепко за руки, идём по длинному-длинному, тёмному-тёмному коридору.

Настроение сейчас - задавленное

Это цитата сообщения Nepohozhaya_na_sny Оригинальное сообщение

ВАЖНОЕ. Я бы это всем отправила. Хоть в смс-ках, хоть как

Плиний Фабию Юсту привет.
Давно от тебя ни одного письма. «Не о чем писать», — говоришь ты. Вот это самое и напиши: «нечего было писать», или только ту фразу, с которой обычно начинали наши предки: «если ты здоров, хорошо; я здоров». С меня этого хватит: это ведь самое главное. Думаешь, шучу? Я прошу всерьез, уведомь, как живешь. Не зная этого, я не могу не быть в величайшей тревоге. Будь здоров.

[показать]Посреди ночи, посреди тихих перешёптываний и объятий она внезапно вскакивала, брала в руки гитару и опускала на голые колени, прижимая её тело к длинной белой футболке без швов, потому что терпеть не могла спать в одежде, которая пестрела стыками ткани. Она отворачивалась от стены, от вроде бы любимого человека, который недоумённо лежал и глядел в темноту, на её спину, не понимая, что случилось. Она немигающим взглядом смотрела за окно, куда-то вдаль, словно бы прошивая миры и глядя в никуда; пальцы скакали по струнам, мягко задевая их, заставляя издавать вибрирующие звуки, волшебные звуки. И вот так однажды ночью она подобрала мелодию из четырёх нот, которая выражала её, которая была ей - от самого начала до чуткого конца, конца, которого не было в музыке, потому что эта мелодия была бесконечной - бесконечная, сказочная, волшебная, невообразимая, вибрирующая, льющаяся, беспрекословная серенада. Она выливалась в окно, растворялась в воздухе и пронзала миры, пропадая, исчезая, впитываясь в кожу и забираясь под ногти. Она пробирала до корня волос и заставляла трепетать лёгкие, сжимала сердце тёплой вкрадчивой рукой и лизала веки, закрывала глаза, растворяла, уносила...
Чем дольше она играла, тем прозрачнее становились пальцы, затем плечи, ключицы, шея, лицо, грудь, живот и спина и вот уже гитара тихонько опускается на кровать, а любимый человек всё также глядит и не понимает, слушает, но не чувствует и вообще - и вообще пальцы его не могут ощутить музыку и вибрацию струн и её вибрацию - той, которая исчезла.
А она - она уже бежит в темноте по улице, освещённой фонарями, а за ней тянется-вьётся её колыбельная, бесконечная серенада, вплетающаяся в музыку её шагов, гулко звучащих в переулке, отзвуком ударяющих по барабанным перепонкам, устремляющихся вверх, к ночному небу, к погасшим окнам с раскрытыми ставнями, баюкающая мелодия, волшебная, летящая, подхватывающая и вновь срывающаяся, в сердце, с ритмом, в стук, в движения пальцев, в дыхание, во взмахи век и колыхание волос, во взгляд и шёпот, в шелест и  мягкий стук... Она бежала по улице, и юбка её колыхалась, развевались полы пальто и в волосах струился ветер, а глаза - глаза закрыты, крепко-накрепко, и изо рта пар; она бежала и растворялась, бежала и зудело в солнечном сплетении, бежала, всё легче касаясь земли, бежала и исчезала...

Настроение сейчас - такое же

[показать]Вообще-то, на чердаке было пыльно. Толстым слоем на полу лежал птичий помёт, посеревший и покрытый пылью, сквозь приоткрытое слегка окно падал свет, освещая пустое пространство. Пахло подгнившим деревом и летом. Раз в неделю дверь на чердак дома со скрипом открывалась и в полумраке появлялся молодой человек с газетным кульком в руках. Ближе к вечеру он открывал окно и садился на узкий подоконник, свесив ноги вниз и глядя поверх крыш домов, туда, где за круглый горизонт садилось солнце. Разворачивал газету и кормил сидящих на карнизе и подоконнике красивых декоративных голубей. Белые, серые, с пушком на лапках и роскошными хвостами, мягкой белоснежной грудкой или необычным клювом... Много их, очень много. Они всегда собираются здесь, а он приходит раз в неделю, чтобы их покормить.
На пыльном и загаженном полу оставались глубокие его следы, каждый раз он наступал точно на них, идя по солнечной линии к окну.
Раз в неделю он шёл за солнцем по освещённой дорожке.
Раз в неделю он раскрывал окно и садился на подоконник, дожидаясь, пока сядет солнце.
Раз в неделю за четверть часа до того, как зажгутся фонари и сразу после захода яркого светила, он садился на узкую деревянную раму, как на жердь, выжидал несколько долгих секунд и отталкивался
разгибая суставы, расправляя руки, в мгновение ока покрывающиеся длинными серо-бурыми перьями
расправляя позвоночник
прогибаясь и откидывая голову, падал
и воздушный поток подхватывал его, и крылья резко уносили его вверх
и разлетаясь, голубиная стая трепетала крылами, уносясь в разные стороны от распахнутого окна, вздымая внутри чердака клубы пыли
а он летел

Представь, что меня нет, что меня не существовало. Что всё, что было с нами, тебе приснилось.
Представь, что бы было, если бы меня не было. Да кого я обманываю - меня и нет, а всё, что с нами было, тебе действительно приснилось жаркой майской ночью, когда окно нараспашку и гудят первые шмели, шуршит молодая листва и даже второй этаж кажется та-ак высоко, что можно выпасть из окна и разбиться насмерть. Потому-то мы и не выпадали, что были друг для друга снами: ты - моим, а я - твоим. Просто в какой-то момент наши сны пересеклись и, мне кажется, мы встретились наяву, на пару секунд, пару мгновений дымилась кожа от наших взглядов и стекленели глаза, а дыхание от бури эмоций испугалось и сбежало. И время, нетерпеливо переминающееся, схватило меня за руку, дёрнуло и потащило дальше, а тебя - в другую сторону, и жизнь завертелась вокруг нас, и больше мы не...
Мы не. Увы, мы только снились друг другу.

Ах, прости, что я только приснилась тебе, прости, что я не сумела задержаться в твоих снах, в то время как ты всё ещё приходишь в мои и напрасно ищешь там меня - меня уже нет, меня уже никогда не будет, а возможно и не было. И тебя не было - мы всего лишь сны, которым снятся сны, что они друг у друга есть. Мы с тобой сны, которые растают в утренней дымке, когда кто-нибудь откроет глаза и потянется, и удивится, какой длинный и необычный сон ему или ей приснился. А лучше - мы просто ничьи. Знаешь, эта рассказанная шёпотом история о ничьих снах становится похожей на реальность, и я уже хочу вскочить на подоконник и обнаружить, что под нами не второй, а девятый, десятый, двадцать второй этаж и шумит листва и не держит ничто, потому что мы не боимся и знаем, что всё равно пропадём с первой дрожью ресниц.
Прости, что не снилась тебе дольше, но ты напрасно меня ищешь. И я напрасно ищу тебя, потому что мы уже перестали быть

[показать]- Не тычь ты пальцем! - Шикает на Анку мама. Анка замирает и приоткрыв рот испуганно смотрит на бабульку, та беззубо скалится. Щурится, замотанная в платки, в полушубке, смеётся и манит её. Анка заревела, мама дёрнула нерадивого ребёнка за руку и пошла по улице. Старушка улыбалась им вслед какой-то своей мистической улыбкой, хитро прищурившись, подобно кошке. Дескать, знаю я, где вы сметану прячете. Сидела себе на лавке, перебирала что-то в руках - не то кофейные зёрна, не то рисовые семечки.
- Чего она на нас постоянно смотрит? - Недовольно спрашивала подруга Анку, когда она выходила во двор поиграть.
- Да пёс её знает. Всю жизнь тут, наверное, сидит, беззубая, щурится, старая карга, - отвечала та, брезгливо и негодующе отводя взгляд. - Пошли отсюда, нас ребята уже ждут.
А старушенция всё также сидела и всё также улыбалась. Иногда исчезала за стеклянными дверями супермаркета, чтобы купить хлеба и яиц и пару сосисок для чёрной дворовой кошки Мурки. К лету она снимала яркий платок с головы и тогда всеобщему обозрению представлялась лохматая и совершенно седая макушка. А волосы, казалось, сотканы из пуха - лёгкие, мягкие, воздушные. И нелепые морщины на лице, да короткие пальцы с грязными ногтями, вечно что-то ловко перебирающие. Пухлое тёмно-серое пальто и деревянная трость. Все дворовые дети её боялись и обходили стороной и никогда не здоровались. Да и взрослые не то просто не замечали, не то недолюбливали старушку. Кто-то говорил, что она ума лишилась, когда её дочь сбила машина, а кто-то что она просто глухонемая. Жила она в сорок пятой квартире на четвёртом этаже, там лестница ещё нехорошая такая была, вечно батарея текла, и было холодно зимой. Мамаши с детьми предпочитали на лифтах подниматься и спускаться, нечего лишний раз мимо её двери ходить, сглазит ещё, нелепая бабулька с небесно-голубыми очами, будто бы слепыми.
- Давай не здесь, - тихо сказала Анка Матвею, косясь на старушенцию, когда они остановились у её подъезда и обнялись на прощание.
Тот недоумённо глянул на бабульку, зорко глядящую на них, и пожал плечами.
- Странная она какая-то, - вздохнула Анка и отвела взгляд.
Беззубая старушка рассмеялась и покачала головой, глянула в небо, где кружилась стая ворон. Анка вздрогнула и прижалась к Матвею.

Как-то вечером Анка возвращалась домой из института. Свернув на тропинку, ведущую к её подъезду, она внезапно увидела седовласую старушку, согнувшуюся пополам. Она еле-еле опиралась на трость и не то кашляла, не то ворчала, не то плакала. Анка замерла, как вкопанная, судорожно смяв какую-то бумажку в руке, то ли чек, то ли трамвайный билет, а несколько минут спустя нерешительно шагнула к старушке. И всё-таки близко подойти к ней не решилась - испугалась. Внезапно бабулька подняла голову и Анка увидела хитрющий взгляд сощуренных глаз и кривившийся в усмешке рот; лицо седовласой на миг скрутила судорога, она рассмеялась и протянула руку к Анке, глядя на неё неожиданно чистым и ясным взглядом. Девушка в ужасе отшатнулась и побежала, на бегу оборачиваясь. Старуха так и стояла с протянутой к ней рукой и безумной улыбкой на губах. На секунду Анке показалось, что за спиной у несчастной колыхнулись огромные белоснежные крылья...

На следующий день она узнала, что старушка умерла. Не то от сердечного приступа, не то от кровоизлияния, не то ещё из-за чего-то. В тот день, когда она возвращалась домой, с неба посыпалась мелкая крошка - снег. Пара маленьких пушистых перьев упала на её плечи; она остановилась у подъезда, внезапно почувствовав, что рюкзак за плечами стал будто бы немного тяжелее. Она резко вдохнула, и холодный воздух вскружил ей голову - всё равно что вина глотнула, искрами разлетелись мысли, она скинула рюкзак с плеч, распахнула полы пальто, взмахнула крыльями и... взлетела

Настроение сейчас - настроенческое

Это цитата сообщения -Ука- Оригинальное сообщение

акварельные карандаши

Ночью припекло взять в руки карандаш и блокнот, которые давно валялись без дела.

Раньше сумерки другие были - мерцающие, яркие, таинственные. А теперь сухие какие-то. Как вино - порошковые, что ли? Один мой друг когда-то написал, что когда всё плохо, садится на подоконник и пьёт вино. И в моих руках сейчас стеклянный стакан и немного янтарно-красной жидкости, а на губах - сухая, пьянящая влага, и дышу я приоткрытым ртом: вдох-выдох, вдох-выдох, остекленевшими глазами в сухой потрескавшийся воздух. И на них играет улыбка, перебирая вкусовые и цветовые оттенки вина и ударяя по каплям - раз, два, три... Сплетение слов - это как сплетение молекул ДНК в вине, красивая загогулина-спираль, пляшущая на мокром, влажном от напитка языке.
Один мой друг писал мне, что пить вино надо, когда всё плохо. А мне хорошо - и оттого я пью, чтобы изменить структуру своего ДНК, и тогда, может быть, сумерки растворят меня в себе - или я растворюсь в них - приняв меня за свою... И тогда я стану призраком мерцающего красного цвета.
И вот когда я делаю первые три глотка обжигающей грудную клетку жидкости, ночь выплёскивается из меня, рисуя на стекле мягким карандашом мои инициалы на непонятном языке.
А следующие три глотка прозрачны и горьки, как проточная вода, и вот уже искрятся глаза у моего отражения, которое растворяется вместо меня в ночи - таинственной и лукавой, и вот первые искорки слетают с его глаз и зажигают тихие ночные сумерки.
В следующие три глотка терпкая горечь почти невыносима и вяжет язык, и я вижу всё отчётливее, ярче и яснее яркий оранжевые свет - на книгах, на лентах, на постельном белье, в свете и в ночном воздухе, а моё отражение давно ушло гулять по чужим снам, и если вы увидите в зеркале меня - знайте, что вы спите и вам снится моё отражение, лукавящее на ваш левый глаз и поднимающее правую руку же вслед за вами.
Последние три глотка тягучи, как мёд, и в то же время легки, как песня, и едкая острая пряность впивается в нижнюю часть языка и душит его, чтобы не мог произнести ни слова - спонтанная речь, всхлипы и вздохи убивают волшебное мерцание.
Выпьем ночь, как вино, за двенадцать глотков.