[показать]И когда мы аккуратно и осторожно шли у самого края тротуара, когда мой правый ботинок чуть задевал бордюр, именно тогда ты отводил удивлённый взгляд от домов где-то впереди и пристально и долго смотрел на край, туда, где изредка шаркал мой ботинок, намокая и покрываясь одним из первых снегов за эту начинающуюся зиму. Нынче осень настаёт в августе, а зима - в октябре, ты знал? - сказала я тебе тогда. И ты лишь качнул головой в ответ, не в силах как будто бы оторвать взгляд от моего ботинка, покрытого мелкими капельками растаявшего снега. В такой момент мне всегда казалось, что ты существуешь в каком-то другом мире, что нет для тебя этого пустого переулка, нет этих невысоких домов, нет центра этого города и нет города вообще. Тогда мне казалось, что тебя самого как будто бы нет. Но ты встрепенулся и шагал дальше, всё также глядя вперёд, перед собой, лишь изредка одаривая меня улыбкой или косым взглядом. Ты был как фонарщик на этой светлой, первоснежной улице, так и хотелось дать тебе в руки огниво и лестницу, а на руки одеть белые перчатки. Что бы ни случилось, я всегда могла быть в своих мыслях уверена - ты никогда их не запачкаешь.
[показать]Ветер, ветер, зачем ты дуешь?
[показать]Ах, Санкт-Петербург, Санкт-Петербург! Что ты делаешь, что ты творишь со мной!
Какие замечательные воды, какие мосты, какая архитектура - незабываемая и неповторимая, которая снится по ночам; щекочут с утра твои воспоминания и заставляют просыпаться и идти в новый день. Новый день, в котором я клятвенно обещаю себе, взявшись пальцами левой руки за мочку правого уха, когда-нибудь обязательно навестить тебя - этой осенью, этой зимой, следующей весной, летом... А когда-нибудь - и вовсе переехать туда жить.
"Какие замечательные люди" - приходится говорить по утра с улыбкой на устах, услащая столичное суровое небо, разглядывая в облаках очертания шпилей Питера, разглядывая гривы суровых старых львов, разглядывая бездонные открытые окна в чужих домах, теряя счёт времени, ища во всём этом признаки Северной Пальмиры, единственной в своём роде и неповторимой. А потом, уже поняв, что безнадёжно опаздываешь, бежать, придерживая рукой шляпу, бежать на одну-единственную в столице набережную, так напоминающую тебя, северный город.
Ты знаешь, есть в столице несколько улиц, пара набережных и по крайней мере с десяток закоулков, которые можно сравнить с тобой, в которых ощущается твой дух, в которых живут такие же...
люди. Замечательные люди живут в замечательном, северном, бушующем Питере. Сказочники, мои личные фонарщики - зажигатели свечей и распахиватели окон в человеческих сердцах, писатели, поэты, художники, графоманы, скульпторы, путешественники - о! сколько путешественников-по-Питеру живёт в этом необычайном городе! Руферы, они же те, кто занимается беганьем по питерским крышам, фотографы, ораторы и просто, и просто, и просто...
Все замечательные люди.
Красный мой, красивый город, я обещаю тебе, клятвенно и торжественно заверяю тебя, что приеду - приеду, как только смогу. И ты будешь ждать меня, хорошо? Там же, на том же спуске к Фонтанке, у самой реки, у той мрачной, но такой забавно-устрашающей арке, криво-косо режущей дом и ведущей к небесной обсерватории с огромными пыльными воротами, со средневековыми какими-то сводами; Питер, ты ведь помнишь то место?
Так вот там я и буду ждать тебя...
[показать]Идёшь, бывало, по улице, а тебя преследует такой ненавязчивый-ненавязчивый смех. Лёгкий-лёгкий как перина, мягкий-мягкий, как пушок утёнка, тихий-тихий как гулкий смех детей издалека, весёлый-весёлый, как весенний ранний ветер, волшебный-преволшебный, сказочный-пресказочный, солнечный-пресолнечный.
А то смеётся Бабушка-Пальто-В-Клетку. Её, правда, чаще называют Старушка-хохотушка, потому что она, в общем-то, никогда и ничего не говорит - только и делает, что смеётся. Зато под её неугомонный осенний, тёплый-претёплый смех такие сказки рассказываются, что дрожь в коленях, что голова кругом, что звёзды с неба в глаза прыгают, что...
Маленькая девочка с кленовыми листиками по улице шагает - раз-два-раз-два, смотрит под ноги и в восхищении разглядывает разбросанные на дороге, вмятые в асфальт, спрессованные тяжёлыми ботинками и тонюсенькими шпильками жёлтые-красные-оранжевые листья - кленовые, липовые, осенние. И бывало, не смотрит впереди - только под ноги, даже небо рассматривать нет желания. А мама её, скажем, идёт рядом и постоянно отдёргивает от восхитительного созерцания: "Настя, пойдём!" или "Настя, давай живее!" или "Настя! Ну сколько можно!" И маленькой Насте приходится идти, шагать, вышагивать длинную дорогу - раз-два-раз-два, а до трёх она считать пока не умеет. И всё равно - листья так чуднО лежат на дороге, как мозаику ветер их разбросал, расшевелил густую крону деревьев, посмеялся, поломал ветки, наигрался да и ушёл. А листья - остались. И Настасья через каждые два шага - раз-два - останавливается, разглядывает влажный асфальт и выбирает самый-красивый-лист. И опять - через каждые Настиных два шага (раз-два, раз-два) - слышится: "Настя, поторапливайся! В детский сад опоздаешь!" И маленькая головка с шоколадными, чуть вьющимися волосами, приподнимается ненадолго, разглядывая маму, и снова опускается - снова искать самый-красивый-лист.
И вдруг слышится Насте больше не мамин голос, не мамины шаги рядом раздаются, не ветер из-под маминых рук, которыми она так быстро машет, и даже не гул проезжающей машины. Слышится Насте мягкий, мелодичный такой и тёплый-тёплый, как гагачий пух, смех - добрый смех, смех из шороха, смех из осенний листьев, из самых-красивых-осенних-листьев. И Настя, заслушавшись, встанет посреди дороги и тоже начнёт смеяться, подражая, да ничего-то у неё не выйдет! Зато смех её - тоже особенный будет: звонкий, яркий, резной, как красный кленовый лист, быстрый и гулкий, как осенний ветер, маленький и просторный, как серо-голубое небо осеннее у неё над головой.
И привидится, быть может, Насте в круговороте пылинок, в маленьком смерче из внезапно поднявшегося ветра и листьев, покажется ей маленькая полненькая старушка в клетчатом пальто под цвет листьев, с тугим пучком седых волос на затылке, с зонтиком-тростью в руки и перчатках. И будет она смеяться - мелодично, тихо и тепло, так волшебно и пронзительно чисто, по-вечернему осенне. И скажет Настя: "Старушка-хохотушка", и улыбнётся, и побежит прямо в круговерть листьев, пылинок и прошлогодней жухлой травы. Да рассыплется Старушка-хохотушка на тысячи звонких пылинок, смехом рассыплется над улицей, городом, небом, над маленькой звонко смеющейся Настей с букетом самых-красивых-листьев...
post scriptum...
Кто-то по ночам раскрашивает листья на деревьях в жёлтый цвет. А днём мы постоянно натыкаемся на банки с жёлтой краской. Думаем, заборы красят, да как бы не так.
Так наступает осень. Пока мы спим и никого не видим, и никто не видит нас, кто-то ходит по городу и красит листья. Хочется думать, что это не один человек - один в любом случае столько листьев покрасить не успеет - а несколько или даже целая группа людей в тёмно-жёлтых комбинезонах, светлыми коротко постриженными жёсткими волосами, в кроссовках и красных носках. И у каждого в руках - ведёрко краски и кисть. Кистями они выписывают тончайшие узоры осени на листьях, проводят беличими хвостами по прожилкам, кто-то - исключительно и только по кончикам, поэтому осень на разных деревьях наступает по-разному. А когда листья покрашены, налетает ветер. С краской листья гораздо тяжелее, поэтому ветру легко их сорвать и унести, а по утрам мы видим на дороге жёлтые тяжёлые отпечатки листьев в асфальте, в земле, а на деревьях остаётся небывалая красота - работа неведомых мастеров Осени.
Это, возможно, мы и называем осенью. В конце концов, почему бы и нет?
Кажется, неизвестные маляры покрасили бы и небо вместе с пожухлой пожелтевшей травой, но они до него не дотягиваются. Наверное, небо навсегда останется синим, пока листья под ним разукрашены жёлтой краской.
[показать]Есть такие зелёные двери в зелёных стенах (как ни странно, но все это зависит от освещения). За дверьми - никто не знает что, а перед ними - хоть проспект широкий, хоть бар, хоть кафе какое, может и неолит перед ними, а может - облака, может небо, а может... да чего только не может быть перед дверями!.. Ведь это же двери. И самое интересное как раз не перед ними, а за; за дверьми. Неважно какими - чёрными, красными, зелёными, жёлтыми или в крапинку, железными, металлическими, деревянными, хотя лучше бы - последними. От них потому что запах древесины, а он многим нравится. И вот такая вот деревянная, выкрашенная красной, скажем, тёмно-красной краской дверь, притягивает взгляд, притягивает нюх и, если она шершавая, - ощущения и слух. Провёл по ней рукой - слышишь шершавость и чувствуешь её ладонью. Только без заноз - иначе это неправильная дверь, ведь Дверь В Завтра должна притягивать. Представьте только - каждый вечер вы стоите перед дверью - в комнату, в квартиру, в дом или даже в магазин... а за Дверью - Завтра...
[показать]Иногда ведь можно и погрустить. Так, чтобы не совсем заигрываться, а для проформы, чтобы подыграть, например, погоде или ещё чему - такому же грустному, как ты сам. Иногда ведь можно и погрустить. Но по чему грустить, тоже надо бы, наверное, знать, чтобы не в пустую. Хотите, погрустим вместе по своим друзьям?..
[показать]Запомни: когда-нибудь к тебе придёт скрипач. Он будет, наверное, всё же немного ангелом, потому что он расскажет тебе, зачем ты его встретишь, зачем он вообще нужен - ангел-скрипач. У него за спиной не будет крыльев, только ветер за ухом трепетать будет. А на плече у него уже будет лежать скрипка, а смычок - будет в руках. И когда он прикосается к струнам, у людей замирает сердце, и они думает, что же это в груди такое - красное и горячее, без чего невозможно жить, любить, чувствовать, радоваться, грустить и ненавидеть. И лишь немногие смогут увидеть скрипача, который бродит по заполненным людьми улицам, по широким проспектам... Этот Скрипач несёт людям Сердце.
[показать]Девушка шла по улице, плотно закутавшись в тоненькое пальто грязновато-голубого цвета, намотав тряпочный шарф по самые уши, и только макушка и любопытные карие глаза с рестницами выглядывали. Над её головой высоко-высоко простиралось кучерявым ковром серое-серое небо, редкие капельки иногда оглушали, падая в лужицы; на улице было пустынно - лишь редкие прохожие иногда появлялись из-за поворота и тут же исчезали в соседнем переулке.
[показать]Далеко-далеко, на краю мира, где-то в неведомом горизонте, где, как полагали древние, заканчивается земля и начинается беспрерывный Космос, сидела в заброшенном кирпичном здании одинокая фигура в рыжем вельветовом пальто. На шею был намотан цветастый шарф с длинными кистями, а медно-рыжие волосы ниспадали на плечи. Фигура немигая смотрела на закат.
[показать]Форесту, рыжему Лису, посвящается)..
[показать]Очень осторожно, стараясь не дышать в контакт-лист, я заглядываю туда и проверяю, кто ещё сидит в он-лайне. Пинаю изредка тех, кто всегда в off'е и немного ворчу. Потому что старые друзья - а не достучаться. Потом я с шёпотом закрываю контакт-лист и утыкаюсь носом в экран, где уже открыта страница дневника для набора текста, расширенный редактор, всё как у людей. В это время обычно играет музыка и за время, пока я пишу очередной пост, играет от трёх до пяти песен. И дело не в том, что я печатаю медленно - как раз наоборот, очень быстро - фигня в том, что мне приходится изредка искать вкусные сочетания слов, а порой меня просто отвелкают. И потом я ещё по три раза проверяю написанное, чтобы не было ошибок. Мне самой гораздо приятнее читать грамотные записи, но никто не без греха и знать русский язык в совершенстве я буду только через год, дай бог, а то и вообще никогда.И иногда я даже возвращаюсь.