Ночь. Через сутки чуть больше) - мой день рождения. а еще меня зовет Звен со страшной силой. А я почему-то вспоминаю горящую пойму...
Нет, не Звенскую ,а Пущинскую весеннюю, с кольцами огня.
Это же так обычно - весенний пал травы. А то, что лес выгорает часто от этого - так что ж...
Помню, как горело почти что целый день.С любопытством все ВЭШевцы и остальные обитатели общаги выглядывали в окно и смотрели, как горит, куда движется огонь и что из этого получится. И каждый думал: "Ничего. Это же пал травы. Говорят, полезно даже....А перекинуться все равно огонь никуда не сможет...Ну разве что на те деревья...Ну и ладно, все равно везде горит. И фиг с ним", затыкая рот своему червячку совести, беспокойно где-то ворочающемуся внутри. Стадное чувство не позволяет себя повести как-то иначе. Несолидно это - бежать в пойму и как идиот топтаться по траве. Да и смысл...
Чем дело закончилось?
Да выглянула одна школьница в окно и закричала: " Пойма горит, пойдемте скорее тушить!"
И они пошли. В небольшом количестве, правда, да много и не надо. Может, это и смешно, конечно, да только...
Долго б, думаю, великомудрые взрослые смотрели еще на огонь. Медитативное занятие, надо сказать...

Севастополь - настоящий морской город. И, при этом, совершенно лишенный курортной мишуры и пошлости.
Чего я хочу?
Обратно к древним камням Херсонеса.
К морскому ветру, треплющему алые маки на склонах.
К мраморным, известняковым, стеатитовым плитам, несущим эпиграфические загадки. К тем, кто многозначительно молчит. И только полустертые штрихи древнегреческих слов...
К южному городу, погружающемуся вечером в закат. И он течет по улицам, уже остуженным сумерками, тепло его низких лучей греет булыжные сине-серые мостовые. По укреплениям туннеля вьется глициния, даже не вьется, буйствует, душит мертвые камни, обвивает своими зелеными руками, сжимает крепкими кистями и - целует бездушный камень крупными раскрытыми цветками.
Спускаюсь вниз по улице - а город - словно надо мной, вечерний шум висит пеленой над Севастополем, а внизу, в укромном месте, словно в чреве дракона, можно просто быть, оказаться затерянным внутри этого города, сбежать хотя бы на 20 минут от этих детей, вечно чего-то ждущих от тебя и - быть самим собой наедине с Этим Городом.
А рано утром собираю растения и (заодно) звуки просыпающегося, слегка поводящего плечами в утренней неге, Города. Они сначала легкие, немного неуверенные, не утверждающие, а вопрошающие, лишь потом все зашевелится и пойдет обычная жизнь.
Море - великая стихия. И все же в Херсонесе сильнее моря молчащие камни, впечатавшие в себя шаги самой вечности.

Эта песня Е.Ю.Силаевой в какие-то моменты жизни становится ее лейтмотивом.

Что в моей жизни есть такого, чего другому не дано?
В вагоне поезда ночного как будто выбито окно.
Теперь для ветра нет преграды, сомнения как стекла - прочь,
И вместо ласковой прохлады озноб и мрак приносит ночь.

Но продираясь в этом мраке, на капли света раздробясь,
Я из обычной забияки колдуньей делаюсь, смеясь.

Теперь понятно: все, что было, скорыто плотной пеленой.
Я ничего не позабыла, что было сделано со мной.
Но если тот, кто судьбы видит, сломал сейчас мою судьбу,
Я знаю – зря он не обидит, и не затею с ним тяжбу.

Бессмысленно просить пощады, а надо вновь крыла растить.
В окно шагнуть, как за ограду и эту мглу ночную пить.
А впереди рассвет намечен, я колдовство свое таю
До той поры, как будет встреча с тем, кто поверит в мощь мою.

Это цитата сообщения Raining_Man Оригинальное сообщение

Неделе борьбы с вивисекцией посвящается

Злоупотребление милосердием, или Открытое письмо противникам экспериментов на животных

              Глубокоуважаемые друзья!

              Обратиться к Вам с этим воззванием меня побуждают сразу несколько обстоятельств. Сразу хочется оговорить, что более точной формулировкой будет не «меня», а «нас» - надеюсь, что к моему обращению присоединятся многие из моих коллег.

        Вот уже несколько лет движение против вивисекции в Вашем лице становится все в большую оппозицию по отношению к нам, биологам. Почти весь прошлый год, например, арки ворот, ведущих на территорию биологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова (где, к слову, я имею счастье работать) украшали надписи «Позор вивисекторам МГУ!» и «Жестокости нет!» И, хотя я сомневаюсь, что эти слова - звучные, вне всякого сомнения, - были обращены лично ко мне, сделанная вначале оговорка (та самая, которая о множественном числе) дает мне возможность принять их и на свой счет. Вопрос только в том, что предмета позора я не нахожу, как ни стараюсь.

       Даже затрудняюсь определить, кто виноват в сложившейся ситуации. Подозреваю, что слишком часто и слишком по-дилетантски звучащие слова об экологии. Может быть, чьи-то не слишком продуманные рекламные слоганы. Может быть, несовершенство системы образования. А может быть и просто желание (вполне, заметим, естественное) с кем-то бороться и кого-то защищать до последней капли крови. В определенные периоды жизни мы все этим грешили - или были в этом добродетельны? 

       Вы предлагаете нам полностью отказаться от экспериментов над животными. Их жалко, они маленькие и беззащитные. Предлагаю на одну минуту задуматься о целях существования науки - я полагаю, что именно против науки направлена Ваша критика, переходящая в активные действия. 

       Речь ведь идет не о предметах роскоши типа норковых шуб, против которых вы, кстати, тоже боретесь. И не об охотничьих трофеях и сувенирах из крокодиловой кожи. И даже не о черепашьем супе. Почему-то предметом вашей борьбы стала научная и образовательная деятельность. 

Для чего мы занимаемся наукой, спросите вы? Думаю, что в целом мы занимаемся ей для блага людей. Пафосно, скажете? Ничуть. Большая наука начинается со студенческой скамьи и направлена именно к цели, называть которую по имени все стесняются - в зубах, дескать, навязло, да и слишком торжественно. А зря. 

Вы предлагаете нам заниматься этой наукой на других объектах. Все чаще звучит предложение перейти на имитационные компьютерные модели. Модно, да и безобидно. 

На досуге задумайтесь о том, как открыть вакцину против птичьего гриппа с помощью компьютерной модели. Или о том, как теми же средствами изучать ишемическую болезнь сердца. Или хотя бы, простите, облысение. 

Только в случае, если о проблеме знаешь лишь то, о чем пишут глянцевые журналы, то все кажется легким и простым. Подумаешь, сложность: клонирование там, или СПИД. 

Но только занимаясь чем-то всерьез понимаешь, как мало известно, и как много еще осталось изучать. И совсем не на имитационных моделях, заметим. Как построить модель объекта, о котором не знаешь ничего, и о

Читать далее...

ГИМН
На колени пред ликом зари!
Омовение сердца сиянием дня.
Шесть веков я взыскую любви -
Сhristus rеgnаt! Любовь затопила меня.
Кто был мертвым - Тот ныне воскрес,
Камень гроба отвален, и нет Его здесь.
Самаэль! Разомкни нашу смерть.
Габриэль! Прикажи нам смотреть.
Михаэль! Дай нам пламя с небес.
Руку, Мастер! Мы можем лететь.
Реки тела наши примут, и вот мы
Ликуем в потоках, царим водопадами,
Влагою падая в листья прохлады,
Пьем Бога, разлитого в тающем воздухе.
Вечность пришла, мы бессмертны, как ангелы,
Пальцы сомкнувши на горле мгновения,
В облаке ветра взмываем над скалами -
Единосущны, единобезвременны...
Рекам, драконам, ветрам, водопадам,
Цветам хрусталя, восходящим из брения,
Птицам рассвета, святыням Заката -
Благословение, благословение!
Все что мы были, и все чем мы станем,
Кружится в танце, в едином биении,
Перерождение, первосмыкание -
Благословение, благословение!
Аdоrаmus tе, О Сhristе Dоminum!

© С. Калугин

«Приехали две дамы, в шляпе, простые, без маникюра, и - сразу в болото полезли!…» (из рассказа местной жительницы).

Как всегда, цирк на выезде.
А дамы в шляпе, без маникюра - это мы с Настеной. :)
А еще мы доходяги.
(По словам местного директора).
Ну да, по сравнению с дородными тетеньками...

А вчера я в сумерках прыгала, размахивая руками, под окнами Ожогового центра института Склифософского, а в ответ мне тоже махали рукой, и еще - роза в окне.
И - письма, которые я передавала.
А потом - захлестывающая волной радость, когда можно взлететь выше самых длинных верхушек деревьев, когда кричишь "ура!", не обращая внимания ни на кого, ни на что!

Весна действительно сбрасывает все замкИ. Теперь можно все. это продлится некоторое время, но - можно все.
Можно говорить почти что про все.
Можно разобраться с собой. В себе. Окончательно (на какое-то время), жестко, бесстрашно, весенне-радикально. Расставить все точки над.
Можно задать любые вопросы.
Можно сказать друг другу все, что когда-то не хотели или боялись сказать.
Можно просто посмотреть друг другу в глаза. Без ложной игры взглядов, без лицемерия, без выстраивания иерархий - заглянуть и увидеть суть.
Можно достать рукой небо. Или - того, кто рядом.
Не упустите время...
Торопитесь!

Прошуршал по людям шорох -
"Снег пошел..."
Попримолкли, задышали:
- Хорошо...
Тихо-тихо подплывали
К синему окну,
Нежно-нежно осязали
Тишину.
И с такой тоской глядели
Через стекла - вдаль...
Жизнь - от тьмы до тьмы качели.
Жаль.
Жаль...
© С. Калугин

А ведь это правда.
Кожей чую.

"Но знаю я, что все начну с начала,
Пока не гаснет свет, пока горит свеча." - звучит в голове фоном, а ее перехлестывает неистовое:
"Осень хриплой трубой гонит дожди,
Спят до Судного дня ангелы.
Что с тобою случилось, бедный Джон Ди?
Ты запретил себе Англию..."
....
Эпоха перемен. Вспоминаю китайское проклятье.

В колонках играет - Дркин

Что ж, и я хожу кругами. Или спиралями?
Ощущения пятилетней давности всплывают снова.
Ощущение полноты жизни.
Все пройдет. И это...
И опять я выплыву на крохотный «берег надежды речки Весна». Впрочем, сама весна тут ни причем.
Глушу восприятие, как только могу, последние полгода, но все равно есть то, что пробивает насквозь, словно сквозь тебя острие прошло. Сегодня наткнулась на книги Крапивина в старом издании у себя дома . А ведь я поняла, почему перестала читать его. Слишком сильно. Слишком правдиво. Слишком больно. Больно не от горечи, ее там есть сильно не везде, а от силы воздействия. Зашкаливает.
Хочу уйти от всего этого.
Хочу сбежать в тихое место тягучим неторопливым северным пейзажем – извилистой речкой и стеной леса, холмистыми полями, редкими избами, рассеянными по их бокам, туманом над лесными озерами, хочу пить холодную росистую воду, глядеть в темные воды студеных озер с протоками, островами. Хочу идти босиком по деревянным мосткам, и чтобы щепки шероховатых досок застревали в пятках, хочу бежать по лесной тропе, наскакивая на шишки, и подпрыгивая от неожиданности. Хочу падать в брусничник и до беспамятства собирать твердую бело-алую ягоду с терпким вкусом северного леса. Хочу нести воду в ведрах до бани, расплескивая ее по дороге, обливая ею босые ноги. Хочу к зеленым диатомовым озерам и высокому нереально синему небу. Хочу в нереальные места.
Да, но я все-таки здесь.
Значит, это зачем-то надо.
Что ж, раз играть, то по полной.
Снимаю глушилки.
Начали.

Снег выпал.
Интересно, долго ли он продержится?

Дорога на Симу мне знакома как 5 пальцев, как седые волосы на головах друзей, как то, что можно вспомнить, никогда не зная. Вырубка. Ощущение пятого сезона года. Немного нервничаю ,входя в лес, но, миновав 5 углов, беспокойство пропадает, лес просто проглатывает меня. Тихонечко говорю с ним, зову по имени:" Звен, звенн, звеннский лес, такой звенящий, летящий ввысь своими соснами, потряхивающий кронами на ветру, такой солннце собравший, впитавший, соннце-звоннце, такой водами перезванивающий, или шелестящий-шумящий-по листьям ручьями текущий..Звенн"
Тихо в лесу. Птица не вспорхнет, ветер не пролетит. И - бессонница леса, словно спит, да одеяло скинул и лежит, не то сон, не то явь, пограничное что-то, и так - долго уже, половину зимы, считай.
А земля холодная.
Очень сильные, резкие запахи в лесу. Пахней прелой листвой, перегнившей уже наполовину. Хвоей, но не сильно. А на Симе пахнет багульник, как во время цветения.
На еловых ветках капли-слезы замерзли, тронешь их - стекают по руке, и я плачу, только слезы не мерзнут...
Стоп-кадр. Как если бы кто-то крикнул:"Остановись, мгновенье, ты прекрасно!" - и оно остановилось бы. Как если бы кто-то сказал:"Остановите лето, я не хочу зимы"... Такое ощущение от леса. Пучки травы. Зеленой. Глянешь - светится, бликует, играет льдинками на поверхности. А тронешь - ледяная. Замерзла.
Замерзло не все.
Темнеет быстро. Я ехала в сумеречной метели. Мелкие снежинки неслись мимо стекла, а я к нему прижалась носом. Казалось, что летят в лицо. Вошла в лес - сумерки и рябь в глазах. Дорога на ощупь. Вскоре единственным светлым пятном стало небо. Включила фонарик - он выбивает белое пятно, а вокруг него, кажется, темнота подступает сильнее и контрастнее. Лучше без него.
"Вот она вся я, пред тобой, лес, я пришла одна и буду открыта тебе."
Главное - не сойти с дороги. Пусть вокруг темно, я иду, а дорога слегка отсвечивает под ногами,или...мне это только кажется?
В Мелеевском овраге иной рисунок тропы, нежели летом. Не могу найти тропинку дальше. Чувствую себя ежиком в тумане. А черная хлюпающая грязь так и осталась, только стала глубже.
...Новые ветровалы. Они меня здорово сбили с толку. Ясно, что они появляются часто, и к этому можно было бы привыкнуть, но в темноте - только на ощупь.
Лес. Белый просвет. Словно что-то белое клубится над землей. Смотрю и не могу поверить, неужели..действительно туман?? Узкой полосой прорывается через лесную стену и светит на дорогу. Подхожу ближе. Снег...
Гать на Симу.
Иду уже, ничего не замечая, на нюх, на запах, на что-то неуловимое. Не помня себя, вхожу в лес, опустившись на колени,трогаю кукушкин лен, провожу по нему рукой, замираю над ним...Осознаю не сразу, что вода вокруг. Коричневая, хлюпающая вода теперь хлюпает у меня в ботинках. Не важно.
Тропинка вдоль болота. Дурящий запах багульника. Срываю веточку и кладу в карман. Здесь я обычно иду босиком...
Белая Сима. Она не кажется живой. Спит. Правда. Корка льда. Зачем-то долблю его ножом, добираюсь до воды.Болотный запах, бьющий в нос, как я его люблю...
Вытаскиваю одно растеньице сфагнума и прячу в карман. Пахнет...Закрываю отверстие мелкими льдинками - негоже оставлять открытым. Небо - темно-серое, ни звезды, ни луны, ни Бога, ни черта...Никого.
Дорога обратно была непростой, словно Сима не слишком хотела выпускать меня из своих пределов. Но, что поразительно, до оврага я добралась за 10 минут, а это почти полпути! Может я бежала, а, может, отпустили меня, наконец ,и вытолкнули, ка пробку.
Почему-то есть ощущение, что лес разделен этим оврагом на две половины, и что действуют там разные силы.
У оврага я опять прилично заплутала, думала уже, что придется заночевать. Вышла.

А между ветками протянута паутина, а на ней - замерзшие капли, в свете фонарика они только и видны, не поймешь сразу, на чем они висят...
Пар изо рта мешает видеть тропу.

У меня есть только одно определение того, что произошло с лесом, зимой, природой.
Волшебство.

Крашеная стена. Высоченные потолки, словно в дворянской усадьбе. Просторные светлые коридоры, множество переходов, лестниц, свет из многопролетных окон, заливающий всю школу. На стену прилеплена неровно вырванная из альбома картинка. «Дорога к храму». Это – часовня в деревне Малинник. Акварельный рисунок изображает раннюю весну, развезенную глинистую дорогу, какие нередки в Вологодской области и – часовню во всю высоту листа. Нет, это вовсе не шедевр детского творчества, в рисунке нет даже чего-то удивительного, цепляющего. Цепляет сам факт. Простой, искренний рисунок. Гораздо более искренний, чем многие работы правильных, благочестивых учеников воскресных школ. Субботняя школа еще более пуста, чем обычно. И все же из разных ее концов доносятся отзвуки голосов. А за дверью напротив хор из четырех-пяти третьеклассников ужасающе фальшиво, но жизнерадостно выводит очередную детскую песню советских времен. Отражаясь от стен, она теряется в этом доме-корабле, в огромной школе деревни Истоминская. Обрывок разговора. «...А жителей-то у нас? Да в Любовице домов семь наберется... В Истоминской? У них много, человек под сто....» Скороговорочное оканье с припаданием на последний слог – таков местный говор. Коридор поворачивает. Школьный музей. Не для комитета образования и не для приезжих, их здесь и нету. Для себя. Потому что хотят сохранить, цепляются за осколки памяти, полустертые слова церковно-приходских книг, летописи войны, существующие в виде сухих строчек военных билетов и карточек на питание...Цепляются и восстанавливают свою родословную. Рисуют родословные древа своих семей. Выносят из брошеных деревень то, что имело отношение к ним, их предкам. Восстанавливают забытые ремесла. Делают. Вы скажете, что это совсем не удивительно, такое можно встретить во многих местах России, да и покрупнее, получше музеи. Да. Можно. Только здесь это делают не ради кого-то... Через год школы не будет, ее закрывают.
...Мерзлое поле, высокие сухие травы ломаются с тихим треском под ногами. Иней – седое на золотистом. Берег Кубены, главной здесь реки. Искры солнца в темной воде и небо, как в марте. Золото на лазури... Дорога, взрытая, призамерзшая, берет от реки круто вверх, а потом – прямая линия. Которая, как известно, конца не имеет. Одно из мест, где время не то, чтобы оцепенело, а его просто здесь нет. Обочина истории. Время отсчитало здесь все свои песчинки и – закончилось. Поле. Лес. Марево солнца. Туманно в голове, но хорошо, свет изнутри течет по жилам. Вступаем в Малинник. Ни звука, ни шевеления, тихо и покойно. Дорога приводит нас к часовне. Подходим ближе. Фигура у двери, сгорбленная, медленно поворачивается и говорит нам что-то на непонятном наречии. Через миг мы понимаем, что это вологодский диалект с местными мотивами, многократно усиленный, и что нас спрашивают, откуда мы такие взялись. Все-таки есть здесь люди... И часовня не просто так. Вот живет бабушка, ходит к часовенке и бережет ее, охраняет. Одна здесь и осталась...
Вспоминаю рисунок на крашеной стене. Я знаю, почему он такой, настоящий, не фальшивый. Просто это единственное, что у них осталось. И они остаются сейчас на обочине истории, безвестные, никому не нужные, равно и как эти места...
Но почему-то нет ощущения чего-то неправильного. Что удивительно.
Реплика в Сямженском автобусе.
-Ленк, а давай кинем все и уедем сюда жить, в школе работать.»
Через минуту.
-А, может, посадим перед школой сосновую рощу и вывезем сюда ЛЭШ лет через 30?
-Угу. Только здесь уже никого не будет.

Хочу Пашку Астрахана в ЗЭШ.

*****
На дорогах я собираю ветер.
И людей.
********
Есть у меня в голове одна идея: у каждого человека должен быть шанс. И грех его ему не предоставить.
Конечно, он не сможет вытянуть на ЛЭШевский уровень, по крайней мере, сразу, но, извините, я вижу, отчетливо и ясно, что он вовсе не идиот и забить на него (как это сделали в школе) со словами "ладно, пущай будет, мы его терпим" непростительно.

Не, он совсем не дурак. Он просто немного в ауте: выпал года на полтора из жизни, учебы, а теперь возвращается. На такое нужно время. А в школе его совсем нет, здесь каждый год имеет значение. Это взрослые могут после тяжелых потрясений год тупить, год деприть, потом как-то к жизни возвращаться, и ничего. А школьник,выпавший всего на год, уже отстал от мчащегося паровоза учебы, ему никак нельзя останавливаться, сидеть на обочине, думая о жизни. А сил нет. Ни физических, ни моральных.
Просто совсем не детское испытание ему выпало.
Но он справится. Уже справляется.
Главное -не опускать руки.
Шансы у него хорошие. Это я тоже вижу. Не потому, что мне бы этого очень хотелось, а объективно.

В чудеса надо верить, но не надо их ждать. Они сами придут к вам.

Вернулись из Сямжи.
Все было быстро и легко, как сон. Ночь туда, ночь обратно и - день в Сямженском районе. Сначала, рано утром в Харовске, ледяная, просто полярная ночь, горбушка месяца и звезды россыпью, как зимой. Потом - холодный, прозрачный воздух, белое солнце, искрящийся сосняк, река Кубена с темными гуминовыми водами... Следующий кадр - холмистая Сямжа среди леса, тихая, мирная Сямжена с прозрачной, по-осеннему холодной водой, дома на подклетах,иней в колее дороги. И - ночь, поезд, мусорный ящик, приятная усталость, когда слов совсем мало, а от молчаливого общения становится как-то хорошо, правильно.
..Маленькой врезкой в коллаж - деревня Малинник. Нам говорили, что она заброшенная и что есть в ней часовенка, и люди ходят туда. Мы, осознав, что место для лагеря не найдено, а времени полно, решили дойти до нее ради интереса.
Поле. Поле, поле, бесконечное, раздражающее фактом своего существования, в голове вертится вопрос:"когда же будет Кубена", а ее все нет.. Бесцветная почти трава, глина, унылые коровники за спиной и - вдруг дорога, которая выводит к реке и понтонному мосту. На берегу лежат старые, проржавевшие понтоны, через реку переброшено еще несколько шатких секций. Проходим Кубену. На том берегу начинается дорога среди полей, взрытая, вспоротая колея, схваченная ночным морозом, искрящийся иней на ее гребнях. Дорога молчит. Молчит потому, что все уже было сказано, ее история отговорена, осталась только тишина и молчание. Здесь мирно и покойно, это место ничто не колышет, да и не всколыхнет его никто, да и некому...Потому что эта земля не нужна никому. Марево над дорогой. Раннее утро. Часовня. Дорога-то к ней была... Подходим ближе, видим бабушку, закрывающую дверь часовни на палку. Говор такой, что разобрать трудно, они там окают, якают и говорят так быстро, словно горох рассыпают. Бабушка говорила медленно, но как-то очень мудрено, однако мы поняли, что спрашивает она, откуда мы здесь взялись. Да, мы не отсюда. Пришли в этот не то музей, не то храм, где все давно отгорело, рассекая тишину своими шагами. Пришли - и уйдем, но это подарок для нас, шляющихся по бесконечной, абсурдной и прекрасной в своей невероятности стране. Мы место увидели.
Марево над колеей. Теплеет. Тает иней. Но тишина здесь не растает. Только тихонечко звенит лес на пригорке вдалеке, шелестя вечнозеленой хвоей.

Запуталась в холодильниках, делах и планах окончательно. Ситуация выглядит следующим образом.
Есть холодильник "ЗИЛ" на даче 1956 года рождения, работающий. А на квартире есть еще один более новый холодильник (лишний) и тоже работающий. А я очень против наличия холодильника в комнате (особенно потому ,что он воняет фреоном, а еще вместо него можно целый книжный шкаф впихнуть!). Надо отдать старый холодильник, а вместо него на даче поставить новый. Я ходила и вяло спрашивала у разных людей, кому нужен холодильник. Оказался, что никому. Тогда я дала объявление, на которое откликнулся один мужик, договорились мы с ним о вывозе холодильника на прошедшую субботу, а звонить он мне должен был в пятницу (или в субботу утром). Он звонит мне в 6:15 вечера субботы и говорит, что готов ехать за агрегатом! Я отвечаю, что морально не готова к такому повороту и прошу перенести на след.субботу. А в эту самую следующую субботу я с некоторой вероятностью буду от Москвы километрах в 600 смотреть место для ЛЭШа,а холодильник отдавать кто будет?? А на след. неделе поехать не получается! А потом у меня (как ни странно) - свадьба! А потом - ноябрь наступит и вообще снег выпадет, и вообще...
Клонировать бы себя!
(Ага, три экземпляра - два рабочих, а третий отсыпается за всех остальных:))

Учителю постоянно приходится тянуться к той планке, кдо которой он еще не достает. А, дотянувшись, держать ее и стремиться к новой.
Учитель - новое для меня состояние. Планка все время дает о себе знать. Нельзя не знать и, при этом, нельзя сказать неправду, дети ложь и увиливание чувствуют гораздо лучше взрослых. А, значит, надо быть спецом во всех видах спорта (то есть, биологии) и во всех классах, с 4 по 9 (старших там пока не существует).
А еще нужно быть личностью. Человеком с внутренним стержнем. И смириться с мыслью, что на этот стержень будут ориентироваться.
*******
Сегодня возила 4 класс на экскурсию по природоведению. Дети - чумовые! Из цитат дня: "А под кленом бомжи водятся?" Причем спросили на полном серьезе, без приколов.