Так как в современности ничего практически не происходит, а дневник уже загибается, то в поисках информационных поводов обратимся к прошлому. Итак, рассказ про детство.

Был у меня в детстве друг - Юрка Пряников (надеюсь, он этот дневник не читает, е если читает, то подтвердит кристальную правдивость автора). Мы любили развлекаться, почему-то наши детские забавы наводили на мысль о начальной стадии детской адреналиновой наркомании. Проще говоря, были мы еще теми засранцами. Для разминки мы начинали с того, что засовывали всякого рода предметы во всякого рода отверстия: манную крупу и истолченный горох в замочные скважины соседей; небольшие картофелины и окурки в выхлопные трубы автомобилей во дворе; ботинки дяди Володи, облепленные грязью, принесенной с рыбалки и доверчиво оставленные у порога, в техническую лужу (бывший пруд) за гаражами. Смысл был не в самой пакости, а именно в этом процессе с замиранием сердца, что щас застукают, а потом лететь, сломя голову до безопасного места за домом, ощущая какую-то странную скоростную энергию в ногах.
Мы прокалывали шины велосипедам, которые в те вегетарианские времена запросто оставляли в подъездах на нижних площадках; лазили в подвал через кошачьи оконца (не знаю уж как правильно называются эти дырки в фундаменте пятиэтажки) и еще много чего делали. Как ни странно, нас не ловили. Еще более странно, что при всем при этом в глазах общественности я оставалась крайне примерной воспитанной девочкой, любящей читать и успешно усвоившей необходимые кунштюки по охмурению родителей одноклассников (вилка и нож, "спасибо, я сыта", "вы знаете, у вас так уютно и книги замечательные"). Родителей и учителей я охмуряла на раз, приятно вспомнить.
Пару раз нас лупили, меня, когда мама нашла за диваном горку сгоревших спичек (мы их жгли и бросали за диван), и Юрку, когда он меня случайно утопил в вырытой по случаю ремонта труб яме, заполненной водой.
Венцом нашей карьеры стал случай с мусоропроводом. Раз идем мы из школы. Идем к Юрке. Ко мне нельзя, у меня родители приходят на обед, а мама еще между уроками прибежать может, а у него раздолье, родителей нет и не предвидится. Значит, мы будем вволю долбать по ленкиному пианино (юркина сестра), гоняться друг за другом на четвереньках, лазить по запретным шкафам (я, как всегда, буду примерять ленкины шпильки и ее танцевальное платье в пухе и блестках), а ближе к вечеру будем смотреть диафильм про Геракла, все ж таки и культурный детский досуг был нам не чужд. Я буду читать, так как Юрка читал хуже, а он будет заправлять пленку и крутить кргулую ребристую ручку фильмоскопа "Зарница".
Эти благостные, но скучноватые планы были резко отставлены, когда на горизонте возникла ШКОДА... Мысль о ней появилась у нас синхронно,едва мы увидели, что левая дверь юркиного подъезда, скрывающая мусоропровод, открыта, и что в трубе мусоропровода энергично шерудит палкой какой-то дядька в синей фуфайке и озабочнно туда заглядывает. Нам не потребовалось слов, мы только обменялись многозначительными сдержанными улыбками профессионалов. С теми же многозначительными улыбками мы прочитали объявления, прикрепленные к электрощиткам на каждой площадке: "Идет ремонт мусоропровода. Жильцы, не пользуйтесь мусоропроводом до окончания ремонта!!! Администрация."
До пятого этажа мы долетели галопом, в лихорадочной возбужденной спешке вломились в квартиру и лошадьми протопотали на кухню.
- Так, давай ведро.
- Оно полное? А то если пустое, то не пойдет.
- Ага, полное.
- Давай, короче, высыпаем и бежим сразу в квартиру, только дверю не хлопай!!!

Дальше понятно. Мы спустились вниз, сердце замирало и бухало, в коленках щекотало. Страшно стремаясь, что сейчас на площадку все же выйдет кто-либо из соседей, мы открыли мусоропровод и вывернули в него ведро. Ведро тут же задвинули за трубу на случай тех же соседей, но не ушли.
Молча, блестя глазами, мы слушали несущиеся к небесам из трубы вопли. Вопли до небес все равно бы не долетели по причине крайней нецензурности их содержания. Поняв по звуку, что жертва, продолжая материться, кинулась в подъезд для суда и расправы, мы (умные детки!), тихо, повторяю тихо, хотя это было очень трудно в условиях приближающегося топота не ломануться что есть духу под защиту квартирной двери и замка, поднялись к квартире и беззвучно закрыли дверь. Благо, пятый этаж, времени хватило. Замок повернули тоже совершенно бесшумно.
Потом мы еще долго толклись у глазка, отталкивая друг друга, и не решаясь выглянуть на площадку. Потом подолбили по пианино, а вечером посмотрели про Геракла. Родители, слава Богу, не связали между собой пустое ведро и объявление о ремонте. Вот если б юркин папа был Эркюль Пуаро, а мама - мисс Марпл, то выдали бы нам подзатыльников, сто пудов.

Как же хорошо, что сегодня пасмурно и дождь, и спокойно, и Нина Симон из колонок...
А впереди, дай Бог, отпуск, море... Вот только надо переждать пяток судебных заседаний пару сотен страниц правил составления и подачи заявок на изобретения, пару сотен километров московского асыфальта, 28 утренних будильников и около сорока часов в спортзале. Ну что ж отсчет пошел..... А теперь работать, работать.

Порадовали ярославские вывески и таблички.
Нарисован толстый крот-слепец в круглых очках и с тросточкой, явно нащупываюий дорогу,внизу слоган: "магазин оптики, ваш зоркий взгляд"
На стене дома таблички, одна под другой: первая "ул. Советская (бывш. Ильинская), вторая - "Светлый проезд".
В общем, назови хоть пирогом, только в печку не сажай.

На этих выходных мы ездили в Ярославль. Я испекла лимонный пирог, заварила чаю в термос и мы поехали. По долгой-долгой дороге среди полей и леса. Начались холмы, высоченные, плавные, ве-е-ерх, вни-ииз, снова ввееерх. Названия из раздела "Древняя Русь" учебника истории: Ростов Великий, Переяславль - Залесский... По краям дороги растут зонтики-мутанты, в два человеческих роста, ни разу таких не видела. На обочинах знаки про переход дороги лосями, самих лосей не видели, врать не буду. Одно плохо - шоссе однополосное, а обгон по холмама почти везде запрещен. Уткнешься неизбежно в какой-нибудь лесовоз, который уже собрал за собой паровозик и пилишь за ним километрах на 70 в час. Отчаянные обгоняют по встречке на подъеме или спуске с очередного холма, рискуют жизнью, чтобы упереться в следующий грузовичок. А мы себе ехали и радовались, впустили в окна ветер с полей и стрекот кузнечиков, за час пиления успели подробно разглядеть экипаж москвичонка, который трюхал сзади. Вдруг он неожиданно рванулся, геройски нас обогнал и втиснулся между нами и грузовиком и мы поехали дальше.
Ярославль - красивый, зеленый, чистый. А еще он курортный, прямо-таки по-южному курортный. Вечером загораются огоньки на высокой волжской набережной над островскими обрывами, откуда люди-таки не летают как птицы, отовсюду музыка, толпы слегка одетых девушек и юношей в белых штанах, теплый воздух, влажный ветерок от большой воды, изящный и острый парус яхты, луна в волнах.
По вечерам вдоль приречного променада чинно прогуливаются и раскланиваются,как повелось последние лет двести, приостанавливаются в беседках и у перил. Площади и улицы пустынны, ни людей, ни машин, главы бесчисленных церквей в зелени.Тишина, полуденный гуд и истома. И чисто, люди, чисто-то как! Господи, как я этому была рада! Вот ведь у нас, не в Европе, улицы чисты. И садики, и плеск фонтанчиков и фонтанов, и настоящие садовые розы, алые, черно-барахатные, нежные розовые с медовым запахом, и желтые с терпким; розовые лилиии; курортные белые скамеечки, гнутые, скамеечки-качели, скамеечки для влюбленных со спинкой, делящей скамейку надвое латинской S, так что сидишь лицом к друг-другу. А можно лечь на скамью спиной и смотреть вверх, в солнечную липовую крону, и дышать сырым и сладким воздухом.
Можно вскарабкаться на звонниц Спасо-Преображенского монастыря, пройтись по крепостным стенам, потом сходить в местный художественный музей: Левицкий, Антропов, Аргунов, Айвазовский, Кустодиев; выпить местного пива; покрутить ручку патефона в частном музее Джона Мостославского и увидеть сундук с миллионом копеек и Дон Кихота, присевшего на газоне неподалеку от оскаленных львов. Чудный, забавный, милый город.
На память я привезла из Ярославля серерянный браслет, книжку о мятеже 1918 года и кулек земляники, хотела купить льняную скатерть, но передумала.
Спасибо тебе, волжский город, тихий, живой, красивой... Мир тебе.

Начитавшись в дневники у Йеллы общежитских хроник, предалась воспоминаниям, опять же общежитским. Неповторимый колорит, правда жизни.

Воспоминание 1 Безумный Макс

Жили мы с соседкой на одиннадцатом этаже, самом верхнем, имея полную возможность созерцать с высоты Курский вокзал и неоновую вывеску "Мосгаз". Естественно, у нас был балкон, где по эстетическим соображениям запрещали сушить студенческие одежки и бельишко, но можно было складировать запасы еды. Балкон был один на две комнаты. Соседнюю комнату занимал жгучий мачо Дима, считавший себя меломаном. Меломанство выражалось в пристрастии к странной ритмичной музыке, обладавшей вибрационным эффектом электрички. Мы с соседкой долго вынашивали идею записать на пленку звук взлетающего аэробуса или той самой электрички, зарядить все на бесконечный реверс и уехать на выходные. Типа наш ответ меломану. Останавливалао одно, Диме могло понравиться. За исключением гипертрофированной музыкальности Дима был соседом вполне приличным, девок водил, но не буянил, еду у нас ясное дело тырил и жрал, но не зарывался.
И тут появлся безумный Макс. Его вселяла мама, которая обошла чуть ли не все комнаты на этаже, прося всех позаботиться о Максике и произнося какие-то странные речи о том, что не надо его бояться, он хороший, и все мы имеем право на странности. Мама отбыла. Макс остался.
В первый же вечер он едва не устроил нам сердечный приступ. Вы представьте: тихая общажная комната, третий час зимней ночи, мы лежим в темноте и трепемся о мальчиках и о том, как у одной знакомой девчонки была такая история.. Комната залита призрачным оранжевым светом фонаря с улицы и рекламы Мосгаза. И вдруг раздается удар в балконную дверь,так что она слегка встрескивает, а потом к стеклу приникает белое расплющенное лицо и две растопыренных ладони. Проходит минута, лицо не двигается. В темноте, в тишине абсолютно неподвижно зырит на нас эта жуткая белая рожа. Только здоровые восемнадцатилетние сердца и не забитые холестерином молодые сосуды спасли нам жизнь. Вынырнув из шока, узнаем в роже нового соседушку. Максик вышел погулять, серых уток пострелять. Ну вот и зашел поздороваться.
На следующую ночь мы узнали, что Макс тоже меломан, значит, правильно его подселили к Диме.
Короче, снова два или три ночи, это, видимо,время Максовой социальной активности, привычки, стало быть, у него такие были. Недавно наступившя тишина на этаже взрезается протяжным воплем: "А бе-еелый лебееедь на прууудууу качаетет павшу звезду, на том прудууу...", ну и так далее...Народ и ухом не ведет, ну мало ли кому-то приспичило послушать про лебедя, сейчас послушает и перестанет. Однако, после 15 минут трансляции выступления группы "Лесоповал", я решительно надеваю тапки, что-то там еще на себя натягиваю, прикрываю бигуди на челке условной косыночкой и топаю к соседям, ибо пэсня льется оттуда. Воспринимающим субъектом явно является Макс, ибо меломан Дима тормозного лебедя слушать не станет, разве что при перемотке. Встречи с Максом я немного страшусь, поэтому проникаю в комнату фрагментарно, голова, часть туловища, целое.
В комнате горит свет, на столе обрывки целофана и коробка из-под пельменей, много фантиков от бульонных кубиков. Рядом миска итогового варева с одиноким пельменем и зеленой жижицей. На кровати лежит Макс и обнимает орущий магнитофон, нежно так обнимает, как малыш из рекламного ролика плюшевого мишку, улыбка на губах тоже рекламная, блаженная,разве что пузыри не пускает. Щекой (ну и ухом тоже) Макс прижимается к динамику, откуда в прижатое ухо вливается лагерно-лирическая звуковая волна. А что? Все между прочим вполне нормально. Сначала покушать пельмешей, а потом баиньки под песенку, как мама приучила.
Я, так сказать, завершила этюд, вырубив звук колыбельной, только целовать в щечку не стала и одеяло поправлять, наверное, поэтому и не пошел внизу рекламный слоган про сухие попки, спящие всю ночь и ласковые, как мама.
Потом Макс уснул в душе, лишив мужскую чать этажа гигиены,потом насыпал на горячую плиту комета, устроив химическую атаку на этаже...но это уже совсем, совсем другие истории...
А учился он на землеустроителя, ну специалиста, который земельные участки измеряет и планирует. Ох, недаром, земельный вопрос у нас такой болезненный.

Лимерик. Дебют. Злободневное

С утра наорали из трубки,
И хотя надуваешь ты губки,
Тот, который орет,
Не поймет, идиот,
Не видны ему губки из трубки

Нигде так ярко не проявляется разделение белых и цветных, а также оголтелая сегрегация, как при стирке.

Вот уже четвертую неделю я работаю рядом с ЦПКиО, практически, в нем. Окна мои выходят на парковую ограду. И что? Только эту ограду я и видела. Да еще, проезжая через Крымский мост, могу бросить взгляд на колесо обозрения и американские горки. Опять эта наша заалгоритменность. Зато нашла дивное место рядом с ЦДХ где продаются редкие, стильные, восхитительно крупные украшения, такие, серебряные с чернением. Дома с окошками и кошками, спирали с бирюзой, хищные пластинчатые перстни...Рукой в таких перстнях надо держать длинный мундштук и резко бросать что-нибудь здравое и эпатирующее и сверкать чертями в глазах.
Такие дела.

Как-то все не слава Богу, все не ладится, пробуксовывает. И как всегда в такое время все куда-то испарились и исчезли, молчание в эфире. Надо не киснуть и верить лучшее.
Спасибо тебе, дневник, что ты сказал мне это, посредством меня

А волосы до сих пор пахнут костром после вчерашней дачи, костра, шашлыка. И сегодня, как в песне, мои духи напоминают дым....

Вот бывают книги, которые и написаны хорошо, просто замечательно, язык настоящий русский, наблюдения тонкие, сравнения новые, описание людей и мест яркие. И психология, и жизненный опыт, и знание людей... К героям прикипаешь с первой страницы, следишь за историей, следишь, следишь, следишь...И тут- бац! Книжка кончилась. И остается только пожать плечами и недоуменно сказать: "И что? И зачем это написано?" Ну, история, ну, люди, ну, город, ну жизнь...И остается чувство какого-то недовольства, словно, после напряженного слежения за речью лектора, уснащенной формулами, терминами и уточнениями, которая была внезапно оборвана, без достижения какой-то логической цели. Естественная реакция то же раздражительное : "И чего?"
Вот только не надо думать, что мне непременно нужна в конце книги мораль, или хэппи -энд, или биографическая справка о судьбе каждого героя с указанием места итогового упокоения. Нет, я не об этом.
Я об отсутствии в некоторых безусловно талантливых и неглупых книгах той дивной завершенности замысла, которая есть у Куприна, Чехова, Булгакова и Достоевского. Там вроде бы тоже истории обрываются без расставления всех точек, финальной свадьбы или расправы над злодеями, ан, завершенность есть.
Вот замечательно написаны некоторые вещи Токаревой и Толстой, а нет в них этого самого, завершенности. Может быть, это чисто женское (увы, увы мне, под себя ведь яму копаю), когда нужно выразить все что, видишь, чувствуешь, понимаешь - и только. Нет внутренней "демиурговской" (и вроде бы, если верить всяческим теориям, чисто мужской) потребности принести в мир новую мысль, теорию (создать), что-то объяснить или систематизировать, исследовать (анализ).
Нет, конечно, есть бесконечно скучная, сухая и менторская проза, обычно устрашающая по объему, где дидактический тон автора бесит, а на ребристый костяк его теорий кое-как налеплено "мясо" из героев, сюжета и обстоятельств.
И все же, как ни странно, не получается у меня полюбить это интуитивное женское письмо, эти картинки мира, калейдоскоп без пояснений, системы и некой цели познания.
Зато иногда и многословие, и неумение описывать и подмечать, и тяжелый слог оправдываются неожиданной и острой мыслью, композицией, сведением линий в какой-то интересный узел. Множественность познания и множество истин.
Это я про Айрис Мердок. Сразу оговорюсь, что читала в переводе, возможно, это не она так скверно пишет, это переводчик. Но читала я этого "Черного принца", читала, читала, читала...Вторично, скучно, длинноты, понятно....А в конце вдруг - раз, и все стало так стройно, так гармонично. Все правильно, все было нужно, ничего лишнего.
Выходит, Афина для меня важней Гекаты. Почему? Тестостерона, что ли много?

На выходных все было идеально. И купание, и озеро, и рыбаки в смешных панамках. Солнечные блики на воде, покрывало, алое свечение солнца сквозь веки; и тело, подставленное ветру и солнцу. Мимо фланировали спортсмены с обнаженными торсами из школы олимпийского резерва. Целые стаи Адонисов, Аполлонов и Давидов: бегущих трусцой, плывущих на байдарках, синхронно вспенивая воду веслами; несущихся на каяках, также вспенивая воду, под энергические выкрики тренера, контролирующего процесс с берега. Чтобы успевать за подопечным тренер следовал за ним по берегу на велосипеде. Его :"Спрями плечо, спрями...ввот так, хорошо....Корпус не наклоняй, не наклоняй корпус..." плавно и однообразно удалялись и приближались, приближались и удалялись, навевая мирную полудрему.
Я отвлеклась от созерцания загорелых олимпийских тел и вернулась к Бродскому и Фрэзеру. Лениво и прищуренно глянула на супруга, сокрушавшегося над камышами о невзятом спиннинге в позе васнецовской Аленушки. Рыбы нарочно выпрыгивали из воды, показывали языки или что там у них, и всеми доступными им средствами выражали злорадное торжество. Супруг всплескивал руками, вскрикивал:
- Смотри, как играет-то, они там кишат просто..- и еще глубже погружался в пучины отчаяния.
А потом я высказала глупое, но от души желание. И оно, как обычно, сбылось. Сидя в прокаленной машине, я мечтательно, на маниловский манер, протянула, что хорошо бы сейчас грозу, да чтобы много-много воды потоками, и чтоб молнии... Не пршло и 15 минут, как мы уже жались под козырьком, спасаясь от тех самых потоков и считая секунды между вспышками и жестяным грохотом грома.
Трубы клокотали и толчками выбрасывали толстые белые струи, смывая окурки, листья, фантики....Водяная стена изгибалась волнами, следуя порывам ветра. И вдруг застучало.
А вот это уже лишнее, града я не заказывала. Но он был. С неба сыпались ледышки, все гуще и гуще, стукались о землю, о крыши машин, о скамейки. Я подняла одну и разломила. Внутри прозрачной ледяной сферы было заключено плотное белое ядрышко, снежная жемчужинка. А потом мы сидели в полутьме и слушали "Портрет Дориана Грея". Из открытого окна пахло дождевой свежестью, во дворе стояли лужи. Серое уютное небо успокаивало и замедляло время. Не было работы, не было суеты, не было взрослой жизни. Мы снова были дома с родителями вечером, скоро позовут ужинать. Я гоняла монстров по монитору, они умирали, роняя деньги и кольчуги, и всей душой присоединялась к словам Гарри, звучавшим из колонок: "Я готов на все, чтобы сохранить молодость, тольк не заниматься гимнастикой, не вставать рано и не вести благопристойный образ жизни".
В общем, хорошо. Хороший день, хороший вечер. Кусочек осознанного лета. Единственного и исключительного.

С тех пор, как я пытаюсь водить машину, я стала обращать внимание и узнавать многие вещи, которые раньше были мне недоступны или не интересовали.
Вот, например, разве раньше занимал меня вопрос, есть ли левый поворот с Алабяна на Ленинградку, а теперь я часами могу сопеть над картой дорожных развязок и водить по ним карандашиком; или разве я знала, что в Москве с улицы Левитана можно свернуть на улицу Поленова, а с нее - на улицу Сурикова, и что по улице маршала Вершинина можно в итоге добраться до улицы генерала Рычагова? Вот так, богема отдельно, армия отдельно.
А еще - шоферы. Какие разные люди и какие разные машины! Вчера неслась с воем и вспышками синего огня "Скорая", за рулем которой сидела молодая, хрупкая серьезная девушка с умным, интеллигентным и очень решительным лицом. Ее темные волосы были прихвачены сзади заколкой и пушистый рыжеватый хвост вздрагивал в такт поворотам. Я подумала, что хорошо, что такая девушка ведет "Скорую", почему-то я сразу поверила, что она сделает все, что нужно, чтобы помочь и спасти.
Доброго всем пути!

Недавно у меня был день тайных желаний. Начался он, как любой приличный день, с раннего утра. Многие годы, стоя перед глазком в двери нашего блока, я размышляла, достану ли я до него ногой, если как следует размахнуться. Такое было у меня тайное желание.
Пришло время его исполнить. Оглянувшись влево-вправо, и послушав чего там на лестнице, я по-вандаммовски вскинула вверх конечность. Не достала, но совсем чуть-чуть, считай, что достала. Довольная и неусталая двинулась на работу.
Офисный день прошел как обычно. То ли все тайные рабочие желания давным-давно уже реализованы, то ли на работе я ясна, чиста и проста, как чекист десятого года службы. Потом метро, трамвай, английский. И вот она - свобода. Снова трамвай. Едет себе, переваливаясь, позвякивая. Мост, зелень, автоматчики, стеклянный дом, реклама...Кто-то будет жить в этом доме, смотреть в эти окна, а ночью их спальни будут залиты синим рекламным светом, а я сейчас проплыву мимо камней этой улицы, как уже проплывала много раз, и не наступлю на этот кусочек Москвы, хотя ведь могла бы...Меня всегда огорчала мысль об этой алгоритмичности нашего существования, о неуклонном следовании программе, о неизбежной нереализации вероятностей. Можно сто раз проехать мимо того синего дома с башенкой в переулке со смешным названием и так ни разу и не погладить пальцем шероховатый забор.
Остановка. Люди выходят. А я снова поеду дальше... А вот не поеду! И вышла. Прошла четыре остановки пешком, сломав тем самым алгоритм и победив Матрицу :-)
Честно говоря, ничего интересного не было на этих самых вероятностных камнях, разве что попалась мне на пути на диво изобильная лавка. Там продавали сухофрукты и цукаты: клубнику, вишню, ананасы, персики, сушеные, вяленые, в шоколаде, в йогурте, с орехами. Длинная, в четрые окна, ячеистая витрина являла кружочки инжира, сморщенный чернослив, разноцветные кусочки папайи, всякого рода орехи, банки с черешневым вареньем и барсучьим салом, связки чурчхелы, желтый шафранный порошок и куркуму, и проч, и проч.
В знак почтения и признательности этому кусочку мира и радости бытия я купила 200 грамм клубники в шоколаде и проковыряв пальцем мышиную дырку в пакете, тут же вытащила конфетку. Вкусно.
А потом я долго стояла на остановке под зеленеющим московским небом. Плыли тучи с розовой изнанкой. Толпились маршрутки № 61, вдители скучали и сойдясь группками беседовали в характерных водительских и позах и с характерными водительским жестами (одна нога согнута в колене, корпус наклонен, рука уперта в бок, другая рубит воздух).
Их верные металлические подруги стояли, распахнув двери, призывно и расслабленно.
- Девушка, вы не на 61? - спросил шофер, только чтоб поддержать разговор.
- Нет, я на 19, - ответила я
- А зачем вам ждать 19, смотрите сколько 61-ых, поехали с нами.
- Поеду, если вы табличку с номером вверх ногами перевернете.
Шофер засмеялся, но табличку не перевернул, потому что у него сегодня был обычный день, а не день тайных желаний.

Родилась идея: снять наш ответ "Чужому против хищника", "Электроник против Терминатора".
Ведь что есть по сути этот ихний Терминатор, как не замордованный ихней сволочной капиталистической жизнью Электроник.
Или вот опять же "Микроша против Робокопа"

Полезть в сумку, не глядя достать горсть мелочи, и вытащить ровно 3. 85, как высветилось на табло кассового аппарата.
С учетом теории вероятности, вещь почти невозможная.
Буду верить, что хороший знак.

Поставила машину, отошла на пять метров, вспомнила, что оставила сумку, вернулась. Отсутствовала минуты две, ну три. И этого хватило, чтобы на боку моей машины чей-то шаловливый палец начертал известные три буквы.
Пуста была улица из конца в конец, сто метров туда, сто метров - в другую сторону. Из зноя он что ли соткался? Дух ли, человек ли ? И если дух, то чего, и как его зовут?

Осваивали мы тут ролики. Катались по выходным, сперва робко, потом все быстрее. Все шло, как ему и следует идти. Пара разбитых коленок и ободранная защита. Люди и животные жили дальше.
Но нет, некоторым оказалось этого мало. Некоторые вместо езды по отличному гладкому асфальту непременно хотят поставить себе цель, и не задолбал же их горизонт...Целью стало - объехать озеро по кругу, а то, что там на другом берегу асфальт взломан трещинами, изрыт ямами и грубо залатан толстыми асфальтовыми нашлепками, кому это интересно?!
Я-то что, я ничего, я все колдо..бины по травке, по травке, а с кончающейся трещиной и трамплином горки легким ползком по кустам. Но не таков наш, Финист Ясный сокол, он же драгоценный супруг. Как ломанулся он на этот трамплинчик на полной скорости, как прыгнул с него способом, в учебнике прочитанным... Но не дочитал наверное, прыгнуть-то прыгнул хорошо, но не долетел. Так сказать, рухнул на излете.
В итоге известная формула, упал, не поднялся, гипс. Сознания, правда, не терял. Увезли на "Скорой" в больницу, домой не вернули, оставили.
К новому положению адаптировался быстро.
Звоню, спрашиваю, ну как ты там, сильно ли страдаешь?
Отвечает:
- Да, все нормально, коляску вот инвалидную осваиваю с моторчиком, на ней так разогнаться можно....
Перекрестившись, еду на машине в больницу, низкий поклон и счастья в жизни всем снисходительным водителям, на чьем пути я сегодня попалась. Приезжаю.
Выкатывается наш шустрый инвалид, жужжа моторчиком: вид бодрый, улыбка, как у финалиста "Поля Чудес", угадавшего слово "энциклопедия".
Запускает лапы в пакеты и настырным тоном узника пионерлагеря, тянущего вторую смену, интересуется:
- Соку привезла?
Соку я привезла. В это время больной бодро делится почерпнуой от соседа информацией о способах проникновения на охраняемую больничную территорию, надо придти, спросить Рому, скажут, что Ромы нет, тогда дать 50 рублей. Я внимаю.
- Ты кати меня, кати, - между прочим деловито замечает супруг.
- Так у тебя ж мотор! А тут горка. И ты тоже кабанчик, а с пакетами, так целый лось!
- Не, в горку на моторчике нельзя, если разгонишься, кресло из-под тебя может уехать, тут один уже так ногу сломал.
Я пугаюсь и мы едем. Я упираюсь, налегаю грудью на коляску, а в коляске, обложенный со все сторон пакетами и и сверточками, как забалованный ребенок на Новый год, едет наш Спиди-гонщик и с энтузиазмом сверточками шуршит.
Господи, как же я хорошо теперь понимаю всех этих преступных жен, племянниц и приживалок, травивших собственных раскормленных мужей и семипудовых тетушек, задолбавшись катать их по холмам Баден-Бадена или куда они там еще ездили, кровососы...

Приходилось ли вам читать в метро книжку, действие которой как раз дошло до крайнего сближения героя и героини, и автор со смаком описывает их взаимопроникновение?
Причем речь не идет о позорных розовых и неприкрыто идиотских книжечках, вопиющих о диагнозе "домохозяка толстая вульгарис", обострение синдрома неудовлетворенности, где убогую фантазию автора расцвечивают перлы переводчиков: "Он сжал ее запястья и вращал их, пока глаза их не встретились","Ее тело выгнулось седловидной розовой молнией".
Нет, все вполне пристойно, классично, роман такой весь из себя серьезный, глубокий, и автор вполне в духе честного натурализма пишет о кислом запахе от ног героини, о затруднении с потенцией у героя, и кровать-то у них не очень чистая, и на столике комочки вычесанных волос, и пыльные шторы, и оба они толстые и старые, но однако постельная сцена имеет место, хоть и в классическом исполнении. И имеет она это место, этак страниц на шесть (конечно, пока опишешь в подробностях пухлые руки героини, перерезанные опять же не очень чистыми бретельками..).
Так вот, когда я дохожу до подобных сцен в публичных местах мне сразу становится крайне неловко, я сканирую быстрей-быстрей текст и невольно полуприкрываю книгу. Вот так, если подумать, то почему? Подумала. И пришла к следующему выводу.
Когда ты читаешь описание постельной сцены и кто-то застает тебя за этим занятием, то это похоже на то, как если бы тебя застали подглядывающей у замочной скважины. И уже хочется начать оправдываться, что ты вообще человек порядочный, под дверью чужих спален не торчишь, и честно отворачиваешься, видя писающего у столба мальчика. И вообще это не ты, это все автор, а книга хорошая, серьезная, вот, нате, посмотрите.
Это причина первая, но не основная. Подумав, вывела другую. Вот, скажите мне, для чего женщинами покупаются все эти дамские романчики? Ответ очевиден - для самовозбуждения. Точь - в - точь, как порножурналы для мужчин. И покупка такой книги, на мой взгляд, уже свидетельствует о некоторой неудачливости, несчастности и обделенности ее обладательницы.
Тут два варианта, либо надо быть гранитно уверенной в себе, либо махнуть на себя рукой. Это все равно, как небритые подмышки - ерунда, но знаковое значение для калссификации огромно.
Парадокс. Для меня дамский романчик в руках - знак несчастья, причина для жалости. Странно. Неужели у нас столько несчастных?
А читать в метро описания физической любви все же стесняюсь, хоть и глупо. Если книга хорошая, то там это играет совсем другую роль. Ну что ж делать, буду стесняться и читать, читать и стесняться.

Вот никогда я не была жаворонком. Когда некоторые явно сумасшедшие личности, напевая соскакивали с кровати часов в шесть утра, я только раздраженно натягивала на нос одеяло, съехавшее от бодрого подскока, закукливалась и ворчливо погружалась в прерванные сны.
И наоборот, когда меня тянуло рассуждать о Боге, мироздании, тайнах человеческой психики и очередной каверзе вредной соседки по комнате, те же личности только невнятно помыкивали в ответ, предательски задрыхнув.
И только смерть казалось бы соединит нас. Слава Богу таких крайних средств не потребовалось. Автомобили воссоединяют людей. Теперь я со стонами низвергаюсь с лежбища в четыре утра, чтобы проехаться по пустой Москве до работы и обратно, тренируюсь.
В такое раннее время на доругу выходят главные враги начинающего автолюбителя - грузовики и автобусы, другие многочисленные мелкие враги, которые берут числом, еще спят.
Зато теперь я видела утренню Москву, прохладную, почти тихую, бодрую, но не безумно-летящую, а еще я видела розовые блики на шпилях и зеркальных стенах и витринах.
Доброе утро, город-муравейник, может, настанет день, когдя я скажу тебе, мой город.