Я настолько сильно стремлюсь к покою и комфорту, что ради них готов вынести любое беспокойство и любой дискомфорт.

Забавно, не правда ли?

( Из книги без названия. Глава «Ловушки Лабиринта» )

…Наконец-то они все собрались. Точнее, наконец-то МЫ собрались. Я еще никогда не видел их вместе. Сегодня, наверное, необычный день.

Я предлагаю им горячего чаю. Многим мое предложение приходится по вкусу. Некоторые отрицательно качают головой. Один лишь бородатый Фридрих нарушает идиллию своим желанием выпить пива. К счастью, у меня в холодильнике завалялась баночка «Оболони». Я кладу пиво в здоровенную ручищу Фрэдди, и он, довольно улыбаясь, тут же открывает его. Тишина нарушается шипением быстро бегущей пены. Фрэдди слизывает ее, и я слышу его возмущенный голос:

- Опять тряс банку?

            Я пожимаю плечами, и он махает в мою сторону рукой, мол, что с тебя возьмешь.  Фридрих – жизнерадостный скептик. Редкое сочетание, не правда ли? Именно благодаря моему приятелю Фрэдди, я так сильно люблю «Землю». Фрэдди заражает меня собой словно вирус. Он – моя жизнь, моя любовь к миру и вещам. Он умеет по-настоящему смеяться и дурачиться, и я часто зову его к себе в гости попить вместе пивка, поболтать о жизни и просто побеситься.

            Я иду на кухню. Беру заварник, который через хоботок источает аромат лотоса и мяты, приношу в зал и начинаю разливать чай по чашкам. Я не удивляюсь, откуда у меня вдруг появилось столько чашек и почему в маленьком заварнике на всех хватает чаю. Разве может быть по-другому.

            Уношу заварник и возвращаюсь обратно.

            «Можно приступать», - слышу я голос Никто у себя в голове. Никто – один из моих приятелей. Мы не можем видеть и слышать его, но все, даже стоик Марк, уверены в его существовании. Никто говорит с нами через наши мысли. Он – один из самых мудрых в нашей компании.

            Напротив меня сидит Бодхидхарма, на его коленях покоится отрубленная много веков назад рука.

Не его. Чужая…

Столько лет прошло, а она как новенькая….

Все мы знаем эту историю. Давным-давно Бодхидхарма пришел из Индии в Китай. Не найдя ни одного достойного ученика, он впал в отчаяние. Тогда, отринув от себя мысли о мире, Бодхидхарма сел напротив кирпичной стены и, уставившись в нее, погрузился в медитацию. Никто уже не сможет сказать, сколько времени просидел он таким образом. Никто.

(вырванная страница  из дневника Никиты Осиновича)

Так и должно быть…

Помню, как мама приехала к нам перед свадьбой. Она приехала одна, потому что отца не отпустили с работы. Мамин приезд открыл мне глаза на многое.

До торжественного момента оставалось два дня. Я ожидал бурных приготовлений, ожидал расспросов с маминой стороны. Я обманулся…

Я был обманут.

Мама даже не поинтересовалась, в каком костюме я буду на свадьбе. Евино платье, похоже, ей тоже было безразлично. Когда мы предложили ей посмотреть наши наряды, она согласилась. Но как бы между прочим. Даже не для того, чтобы мы отстали, а потому что ей было просто безразлично.

 - А… Ага. Хорошо, - сказала мама, увидев мой костюм на вешалке.

Она не попросила примерить, и мы не стали настаивать.

Это лишь мелочь, маленькое событие, но оно открыло мне глаза на многое. Накануне свадьбы мама думала не о нас (о своих детях), а о себе. Это было ясно из ее разговоров. Ее заботило то, как она поступит с бабушкой, заботили отношения с сестрой, волновали многие тысячи мелочей, но только не я и не Ева. Она хотела сделать как можно больше для бабушки, чтобы через две недели, уезжая на несколько лет, она почувствовала облегчение, спокойствие совести, подобное ощущениям человека, сбросившего тяжелую ношу с плеч. Она заботилась о своей совести. Она думала о себе, но не обо мне.

Вы спросите, зачем я говорю все это? Хочу очернить свою мать и показать, какой я бедный и несчастный?

Нет. Глупость все это… И мелочи. Пустяки. Бестолковые придирки.

Все вышесказанное было лишь небольшим вступлением к тому, что я скажу сейчас.

Знаете, я занимаюсь тестированием программного обеспечения. Не буду углубляться в подробности и объяснять процесс тестирования в деталях, скажу лишь, что все найденные ошибки я заношу в специальную программу, к которой имеют доступ разработчики нашего отдела. Так вот, разработчики или, проще говоря, программисты просматривают ошибки и, исправив их, присваивают им определенный статус. Это может быть: «исправлено», «в работе», «не воспроизводится» и так далее. Но есть там статус, на котором я хотел бы остановиться подробнее. Он гласит: «так и должно быть». Это «так и должно быть» бьет молотом. Не знаю почему, мне сразу приходит на ум глупое сравнение с событиями 1793 года во Франции. Человека укладывают на гильотину. Еще несколько мгновений и его голова полетит в корзину полную

 - Когда-то… (это было очень давно) мы прилетели с далеких звезд… И были мы совсем другими. Свободнее, сильнее, безумнее. Раса богов. Но не в том понимании, какими их мнит человечество… Совсем другими.

Мы были творцами, уставшими от своих творений. Победителями, сломленными своей победою. Нам было скучно. Тогда мы построили идеальный лабиринт. Лабиринт, сотканный из пространства и времени, смертей и рождений, эфира и материи. Лабиринт, который постоянно менялся. По своей воле мы опустились в своем развитии и заточили себя в этот лабиринт, дабы найти упоение в поиске выхода. Вне лабиринта мы оставили «помощника», который через пророков, мессий и философов должен был давать нам подсказки. Мы лишили себя третьего глаза, потому что он мог видеть выход. Мы усложнили игру… и попали в ловушку.

В итоге, мы стали, если можно так сказать, жертвами – собственной головоломки. Вся история развития человечества, все многие тысячи лет, которые оно существует – это лишь неудавшаяся, а может, и наоборот – игра… Многочисленные попытки выбраться из лабиринта. Усилия, направленные на открытие третьего глаза.

Возможно, мы оказались в ловушке намного раньше… еще до того, как прилетели с далеких звезд. Ведь и звезды это часть бесконечного вечноизменяющегося лабиринта.

- Спасибо тебе, Филипп, за это откровение. В безумии своём, ты всегда умел смотреть дальше реальности.  Дальше всех создателей и всех лабиринтов. Но не исключено, что мы с тобой всего лишь двое сумасшедших. Два психопата, видящих того, чего нет…

- Разве это доказывает, что мы не правы.

- Нет.

Порой я наблюдаю за собой со стороны, и мне становится смешно до одури…

Я не вечен и Ты не вечна. Мы не вечны.

             ***

             Когда-то…

             Я увидел Тебя. Твои глаза были печальны. Ты посмотрела на меня только один раз, и с тех пор я стал твоим рабом, твоим сатаной, твоей погибелью.

             Когда-то…

             Ты танцевала, а я прятался в толпе зрителей, вожделея Тебя – твою душу, твое тело. Мое сердце сгорало от желания, а Ты танцевала, не замечая моей боли. Ты ангел, парящий над миром, Ты – Иштар, отдающая себя в плен страсти. Ты небо и земля, вода и огонь. Я лечу за тобой, я утопаю, я сгораю, я хочу Тебя… а Ты танцуешь. Падая в свои грезы, я касаюсь твоей груди, глажу бедра, целую шею… а Ты танцуешь и не видишь меня в толпе.

             Когда-то…

             Ночь была в Твоих руках. Я следовал за Тобой словно тень, моя Иштар. Я прятался, я скрывался, потому что я хотел, чтобы меня заметили. Я так и остался тенью.

             Когда-то…

             Я поклонялся боли и страданиям. Я мучил себя, я хотел одержать вверх над собой, чтобы остаться твоим рабом. Я заставлял себя думать о тебе всегда. Ночью ты приходила ко мне во сне, как великая Блудница, и не было на теле твоем никаких одежд. Я целовал Тебя, пил твои соки, наполняясь жизнью. Сжимая руками твои бедра, я слышал, как Ты стонешь. Входя в тебя, я ощущал, как твой огонь передается и мне. Ты царапала мою спину и кусалась, когда вихрь наслаждения охватывал Тебя, а я изнемогал от боли и удовольствия. Я не хотел уходить. Я жил ночью во сне и умирал утром, когда просыпался.

             Когда-то…

             Ты не знала стыда. Ты дала мне все, о чем я мог только мечтать. Мы играли. Ты научила и меня быть господином своего стыда. Я отдал тебе все, что только мечтал тебе отдать. Ты была так милостива, что приняла мой дар.

             Когда-то…

             Ты захотела новых ощущений. Пригласив своих друзей и подруг, Ты предложила заняться любовью всем вместе. Помню, как похотливые тела жались ко мне. Я обнимал их, ласкал, целовал, доводя до пика наслаждения, и они отвечали мне взаимностью. Мы любили друг друга, но даже в огне самой неистовой страсти, я искал глазами Тебя, а Ты не смотрела на меня. Твои глаза были закрыты. Ты танцевала в вихре наслаждения. Ты раба наслаждения, а я твой

Сегодня уезжаю в командировку. Появлюсь только в четверг или в пятницу.

Всем желаю удачной недели.

Счастливо!

У нас оттепель тчк

Болею тчк

Всех с наступающим Новым годом тчк

Ваш Njósnávelin тчк

Не бойся падать. И даже если твоя плоть горит огнем, оставляющим от тела лишь обугленные кости, помни, есть маленький шанс, что какой-нибудь мечтатель, взирающий на ночное небо в ожидании  падающей звезды, заметит тебя среди миллионов огней. Тогда твоя гибель может стать исполнением чьего-то желания. Такая смерть не бывает напрасной. Помни об этом. Каждый перед смертью имеет маленький шанс стать падающей звездой.

  Le Indilhin Est Mort, Vive Le Njósnávelin!

 - Что будет дальше?

 - Не знаю. Тьма. Свет. Или пустота. Не знаю. Я не вижу дальше сегодня. Не помню, что было раньше. Я вырос, и обрыв меня манит тем, что он обрыв. На дне сверкают звезды. Они поют песню. Песню пустоты. Песню Великого Ничто. Это имя, я его уже слышал раньше. «Песня Ничто». Так меня звали звезды. Прощайте.

 - Прощай, Njósnávelin.

 …Ветер встречает когда некому встречать… в закрытых глазах больше видений… в молчании больше красноречия, а в погасшей свече больше света… в смерти много жизни… взгляд полон прикосновений… бездна смотрит звездами… в книгах не осталось истины и бог давно умер… тьма манит теплом, а свет ласкает холодом… невидимые губы шепчут о чувствах… на могилах выросли цветы… Пора.

 Это конец.

 Может быть…

 Две пылинки  тоже звезды во вселенной.

С датами в дневнике Дагона пока напутано. Будет время, разгребу эту кашу. Представленная в этом сообщении запись должна следовать вот за этой. Читайте и помните, что Лу – солнце, а Город Н. Лес – всего лишь маленький лучик.

22 июня 1998 год.

Город Н. Лес.

А за домом все тот же дикий лес…

Вспоминаю школьные дни. Нет, не будни, а выходные. Вспоминаю, как воскресным зимним утром за мной заходили друзья, и мы шли в лес. В этот самый лес, что таинственной стеной темнеет за моим домом.

За ночь тропу заносило, и потому мы брели по колено в снегу. Нас было пятеро: я, Равшан, Виталя, Лёша и Саша. Мы все дальше и дальше углублялись в чащу леса. Когда мы решали, что ушли достаточно далеко, мы сворачивали с тропы и уже брели в снегу по плечи, оставляя за собой длинную траншею. На мне был старый отцовский тулуп, утепленные сапоги и плотные джинсы, потому я не боялся замерзнуть. Равшан был укутан, как мишка на севере, а остальные были одеты совсем не для прогулок по лесу. Кроссовки, легкие пуховики и обычные полушерстяные брюки. 

Когда тропа оставалась далеко позади, мы подыскивали подходящее место и останавливались. Разгребали в снегу небольшой, но глубокий карьер и некоторое время отдыхали. Затем раздевались по пояс, снимали обувь и, засучив штаны, ныряли в сугробы, плавая по белому морю в поисках дров для костра. Колючий снег приятно пощипывал обнаженное тело. В эти моменты я чувствовал себя диким волком, мне казалось, что вместе с одеждой я снимал с себя некие оковы, которые сдерживали мой дух. Я погружал свои босые ноги в сугроб и ощущал себя ветром, во мне кипело довольство собой, я превозмогал себя и упивался своей силой до беспамятства. Я забывал себя, сливаясь с таинственной тишиной леса. Я забывал, что был рожден человеком.

После того, как у нас оказывалось достаточное количество дров, мы строили из них высокий шалаш, а потом я поджигал его. Разгораясь, пламя устремлялось высоко в небо, достигая крон седых сосен. Жар был такой, что находиться рядом с костром было невозможно.  Виталя с Лёшей сушили свои кроссовки на длинных палках, Саша курил, а Равшан баловался со спичками. Я надевал холодный тулуп и ждал, пока мое горячее тело нагреет его. От жара костра наши лица становились красными, и мы шутили друг над другом.

Через некоторое время мы оказывались в глубоком овраге. Вокруг нас были стены снега, а под ногами бесцветная прошлогодняя трава и сухой мох. Изрядно проголодавшись, мы жарили сало и колбасу, пекли картошку, а потом ели ее, закусывая солеными огурцами. Я никогда не очищал запеченный в углях картофель от кожуры и просто обожал черную хрустящую корочку, склоняя своих друзей к такому же яству. Они отказывались и продолжали усердно избавляться от моего «деликатеса».

Этот отрывок должен следовать за этой записью в дневнике Дагона. День тот же. Эта последовательность очень важна. Читайте и наслаждайтесь или читайте и плюйтесь, кому как нравится.

            Итак, продолжение дневника Дагона.

24 июня 1998 год (продолжение)

Лу

            Я никак не мог заснуть. Ворочался в постели, скидывал одеяло, убирал подушку, но объятия морфея, казалось, были заняты кем-то другим. Попытался сделать дыхание более ровным, но ничего не получилось; сердце продолжало бешено колотиться, а дыхание, несмотря на мои тщетные попытки, оставалось тяжелым. Каждый вдох отдавал пульсирующей болью в висках. Каждый удар взбесившегося сердца рождал в голове множество непонятных, порой извращенных, образов, которые подобно капелькам воды, разлетались по всем уголкам моего сознания.

            Я померил температуру. Тридцать семь и пять. Пустяк. Выпил для надежности три таблетки антигриппокапса и вновь постарался  уснуть. Ничего не изменилось. Пытка продолжалась. Я встал с постели и пошел в ванную. Подставил голову под текущую из дождика теплую воду, и некоторое время сидел, слушая шум, разбивающихся о мое тело, капель.

            Прикосновение мягкого полотенца привело меня в состояние эйфории. Я почувствовал, как моя кожа отзывается приятным раздражением на каждое прикосновение. Казалось, сердце сжалось в маленький теплый комочек, который затаился в неком немом ожидании. Я повесил полотенце и дотронулся до живота рукой. Волнующее тепло пробежало по коже, а потом, перебравшись внутрь тела, растеклось по позвоночнику. Голова закружилась. Я сел на край ванны и принялся гладить себя, утопая в теплом море наслаждения. Я чувствовал каждую клетку своего тела, внутренним взором видел работу каждого своего органа, слышал шум крови, бегущей по венам, который волнующе щекотал мне ухо. Не знаю, сколько я так сидел, занимаясь самоудовлетворением, но потом внезапно всё прекратилось. Точнее не прекратилось, а стало невыносимым. Невыносимым, как красивая нота, взятая на скрипке, но, льющаяся настолько долго и однообразно, что в итоге начинает вызывать лишь раздражение.

            Я вернулся к кровати и, взяв книгу, попытался читать. Но, атакуемый все теми же настойчивыми образами, не  мог сосредоточиться. Тогда я подошел к окну и, отвесив штору, долго наблюдал за тем, как, кружась, падают снежинки.

Когда я оторвался от окна, часы показывали 3:25. Я подошел к телефону, постоял немного, а потом снял трубку и набрал номер Люси.

Говорят, что на ошибках учатся. Согласен, учатся. Учатся совершать ошибки. Очень часто опыт наших промахов способствует совершению более изощренных ошибок. Человек с каждым годом, с каждым столетием, с каждой новой эрой все больше совершенствуется в сотворении ошибок.  Потому что он просто не может жить без ошибок. Они – ломка наркомана. Исправление их – героиновый кайф, эйфория, удовлетворение собой. Все мы, не ведая того, сидим на наркотиках. И ошибки – одни из сильнейших.

Можно исчезнуть. Можно раствориться. Можно растаять. Можно разбиться.

Каждый разрушает себя как хочет. Или как может.

Гаснет свеча.

Хлопок одной ладони и нет человека.

Меня нет.

Приветствую тебя, мир, в котором мы живем, и где никого нет!

Исчез. Растворился. Растаял. Разбился…

Я буду вечно помнить тот наш танец первый,

Когда улыбкой ты открыла к сердцу путь.

Когда прекрасным ангелом небесным

Склонила голову ко мне на грудь.

Когда сломленное несбыточной мечтою,

Стучало сердце, требуя любви.

Я понимал, что я пленен тобою,

Как тьма бывает пленена лучом зари.

…Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, не зная, что сказать.

- Тогда пока, – вдруг осторожно сказала она.

- Счастливо, – ответил я, и мы, развернувшись, пошли в разные стороны.

Мне казалось, что я совершаю ошибку.

«Зачем ты это делаешь, дурень! Вернись»! – стучало в голове. Но я продолжал упорно шагать вперед, шаг за шагом удаляясь от Нее.

Вдруг я понял, что мне больше некуда идти. Я остановился. Книга по-прежнему была у меня в руке. Я аккуратно открыл первую попавшуюся страницу. На белый лист упала капля дождя, тотчас же расплывшись в большую кляксу. Потом еще одна и еще одна. Я закрыл книгу и, бережно положив в рюкзак, побежал обратно.

Я боялся, что не найду Ее. Но, пробежав квартал, я увидел впереди ее белую куртку.

- Подождите! Подождите!

Она остановилась и как-то странно взглянула на меня своими большими глазами. Мне показалось, что она немного удивлена.

Наконец-то приобрел «Джанки» У. Берроуза и «Нейроманта» У. Гибсона. Вполне возможно, что появлюсь не скоро.

- Смерть моя, тебе исповедуюсь я, потому что больше не осталось никого у меня. К тебе я  взываю о помощи. Прошу, прими меня. Потому что я потерял любовь мою. Так, зачем же мне жить без нее. Я злюсь на мир, но больше всего на себя. Я разбит на множество осколков, которые тянут в разные стороны: к разным желаниям, целям и надеждам. Я устал. Приди ко мне, спасительница моя. Поцелуй мое больное сердце. Потому что всех кого люблю, я теряю. И даже когда  нахожу счастье, я держу его дрожащими руками, потому что оно всегда ускользает от меня, сколь бы сильной ни была моя хватка. Почему я всегда упускаю мою любовь? Почему храмы, что я возвожу, навсегда остаются пустыми? Мне надоело быть собакой, у которой мотают костью перед носом, чтобы потом забрать. Хоть мне и стыдно, я плачу. И жизнь мне стала противна из-за жестокости своей, поэтому у тебя смерть, я жду защиты и спасения. В тебе я хочу обрести покой и радость, ведь то, что я считал самым прекрасным на свете, оказалось самым омерзительным. Я бросаю свою жизнь, свою душу к ногам любимой, а она наступает на них. За это тех, кого я люблю, ненавижу больше всего.

 Тихий смешок.

 - Зачем эти высокие речи? – голос эхом отзывается в бесконечности. – Хочешь умирать, умирай. Или ты хочешь сделать из этого подвиг? Тогда ты ошибаешься. В смерти нет подвига. Одно лишь гниение и разложение. Ты не понял жизнь, а уже хочешь познать смерть. Хочешь умирать, умирай, но только не тревожь меня своими сентиментальными речами. Больше всего не люблю забирать детей. Они или неимоверно грубы и жестоки или чересчур сопливы и эпичны. Ты говоришь, что бросаешь свою душу к ногам любимой и удивляешься, почему она топчет ее. Дурак! Разве душу швыряют словно кость? Да и женщина не собака. Хочешь, чтобы, виляя хвостиком, она подобрала твою подачку? Ты ничего не знаешь о женщинах. Ты ничего не знаешь о человеке. Ничего.

 - Женщины слепы к нашим чувствам. Слепы к нашим слабостям, они ищут лишь силы. Но я тоже человек, и хочу, чтобы любили мои слабости. Мне надоело быть романтиком, который смотрит, вздыхая на звезды. Срывать их с неба хочет сердце мое, не боясь ослепнуть от света их, потому что слеп я уже в страсти моей. Тяжелыми оковами весят на мне общественные нормы и приличия, установленные людьми правила. Невзирая на них, я хотел бы целовать ноги любимой моей. Почему так далеки друг от друга человеческие сердца, что ленятся выражать себя в чувствах? Почему я должен сдерживать себя, когда хочу прикоснуться к ее губам, ведь я знаю, что и она жаждет этого? Почему не могу падать перед красотою ее на колени? Почему мое сердце должно молчать о том, что хочет сказать? Зачем эти тысячи «почему»?

 Снова шипящий смех.

 - Хочешь, падать на колени? Падай. Кто тебе мешает?

 - Не знаю. Так не принято.

 - Не принято? – скопление звезд приобрело форму глаз, брови которых саркастически поднялись вверх. – Не принято? – повторил свой вопрос голос. – Тебя это удерживает? Хочешь быть не таким, как все? Вперед, валяй. Хочешь, быть безумцем, пожалуйста. Все к

В мой фотоальбом добавлена новая серия фотографий «Черно-белое настроение». Кому интересно, может зайти по ссылке: http://www.liveinternet.ru/photoalbumshow.php?albumid=116981&seriesid=15690

Фотки, на мой взгляд, довольно однообразны. Но на то и черно-белое настроение, чтобы быть черно-белым во всем. :)))

Имя?
Это тайна. Подсказка: маленький.

А сколько тебе лет?
Вроде 24. Постоянно забываю.
Как ты любишь, чтобы тебя называли?
Предпочтений нет.
Как ты НЕ любишь, чтобы тебя называли?
Уменьшительно неласкательно.
Какими глазами ты смотришь на мир?
Иногда голубыми. Иногда серыми. Но чаще не смотрю на него, а слушаю или ощущаю.
Ты веришь в дружбу между парнем и девушкой?
Да. Если это можно назвать верой.
А у тебя есть лучший друг/подруга противоположного пола? Как её/его зовут?
Есть. Ева.
Последняя глупость, которую ты совершил?
Отказался от совершения глупости.
О чём ты думаешь в последнее время?
Думаю о том, как бы остановиться и сделать что-нибудь необдуманное.
Какой вопрос ты часто себе задаёшь?
Я спрашиваю: «можно ли жить, не задавая себе вопросов?»
Где тебе лучше всего размышляется?
В темноте и под музыку.
Ты веришь в любовь?
Не имеет значения. В любом случае, я иду у нее на поводу.
А в романтику?
Глупый вопрос. Что значит, верить в романтику?
Чего ты ждёшь от владельца дневника, который попросил тебя на это ответить?
Беспощадности.
Назови шесть человек, которые должны (по желанию, конечно) ответить на этот вопрос у себя в дневнике:
Не назову. Не стоит маяться дурью. Задачи современного человека: выбросить ежедневник, порезать костюм, сжечь любимый диван, разбить монитор, полюбить жену/мужа и стать белым волком. Если вы еще не волк и не волчица – дерзайте. А дурью не майтесь.

(продолжение дневника Дагона)

24 июня 1998 год

Откровение

(Тем, кто прячется за толстыми стенами, не рекомендую читать эту запись, она не принесет вам ничего хорошего, а только навредит)

Иногда, наблюдая за тем, как некоторые люди держат себя в обществе, невольно вспоминаешь об одном действенном средстве срывать маски, о способе пробуждения и возвращения к себе, о буйном ветре, что распахивает двери во все темные и забытые чуланы нашего сознания, в такие моменты часто вспоминаешь о сексе. А точнее об оргазме.

В городском транспорте можно встретить много необычных людей. Точнее вполне обычных, тех, что мы видим каждый день, но просто не умеем необычно на них смотреть. По пути на работу, я часто вижу зрелых женщин (как правило, лет тридцати), которые настолько искусственны, что напоминают кукол. Волосы тщательно зафиксированы лаком, так что вы не увидите ни одной случайной волосинки, выбивающейся из этого совершенного порядка. Губы накрашены яркой помадой и идеально обведены контурным карандашиком. Густой слой тонального крема и пудры скрывает все неровности и пятнышки на лице. Ничего лишнего. Совершенство искусственности. Такие женщины очень боятся коснуться поручня своей прической. Когда вы нечаянно задеваете их, они недовольно фыркают и легким движением руки поправляют пальто или волосы. Они настолько ненастоящи, что порой мне кажется, если я прикоснусь к их коже, то наткнусь на пластик или латекс. Мне трудно поверить в то, что они живы, что они не куклы на батарейках, а обыкновенные люди. Но когда ты видишь такую женщину обнаженной, покрытой бисеринками пота, совершенно уложенные волосы нелепо растрепаны, помада размазана по лицу, а тушь и тени смешались, образовав черные круги вокруг глаз. Когда ее губы так по живому искривляются, и из груди вырывается стон или крик, когда эта кукла оживает, когда блеск ее похотливых глаз не дает партнеру оторваться от нее, когда страсть превращается в оргазм – вот тогда понимаешь, нет, ты чувствуешь, ощущаешь, что уложенные лаком волосы, тональный крем, тушь и помада – это прикрытие, стена, дверь, за которой прячется живой человек. В обществе он хочет выглядеть идеально, зажимая себя в установленные собой правила, а в сексе эти правила рушатся, тонут в огне, забываются, и человек обретает свободу. Оргазм – это миг свободы. Это песчинка времени в бесконечности, когда человеческое эго растворяется в бессознательном, когда человек достигает своей «самости», «самадхи», «сатори». Называйте это как хотите.

А вон девушка, нежная как шелк, ее голос льется словно ручей. Когда она говорит, всегда мило улыбается, а когда говорят другие, внимательно слушает. Эта девушка с прямыми каштановыми волосами и теплым понимающим взглядом по воскресениям ходит на католическую мессу, поет в хоре, а после помогает детям в приюте для бездомных. Эта девушка – пушинка, хрустальная ваза, карточный домик. Она хрупка и милосердна. Но только представьте, как она, одержимая страстью, с диким огнем в глазах, исполняет быстрый танец на своем партнере, впиваясь в его грудь длинными ногтями, как она быстро дышит, издавая глухие стоны, как ее длинные каштановые волосы хлещут мужчину по лицу, а маленькая грудь жаждет грубого обращения. Только представьте, как ее хрупкое тело превращается в туго натянутую струну, объятия страсти, из которых мужчина не может вырваться, становясь узником

Мне не нравится томность
 

Ваших скрещенных рук,
 

И спокойная скромность,
 

И стыдливый испуг.
 

Героиня романов Тургенева,
 

Вы надменны, нежны и чисты,
 

В вас так много безбурно-осеннего
 

От аллеи, где кружат листы.
 

Никогда ничему не поверите,
 

Прежде чем не сочтете, не смерите,
 

Никогда никуда не пойдете,
 

Коль на карте путей не найдете.
 

И вам чужд тот безумный охотник,
 

Что, взойдя на нагую скалу,
 

В пьяном счастье, в тоске безотчетной
 

Прямо в солнце пускает стрелу.
 

(«Девушке» Н. Гумилев).
 

 ОН: Ты любишь Джо Дассена? Никогда бы не

Уважаемые читатели моего дневника, спешу сообщить вам, что у меня не будет доступа в Интернет с сегодняшнего вечера (пятница 18 ноября) по понедельник (28 ноября), т.е. ровно 10 дней. Поэтому не списывайте мое молчание по отношению к вашим комментариям и сообщениям, на безразличие. Оставляйте комментарии в этой теме, и я, когда вернусь, обязательно отвечу вам.

С уважением Indilhin.

Обрывок ветхого листа, вложенный в дневник Дагона

(слова написаны мелким подчерком; судя по всему не автором дневника)

Из речей безумного пророка…

Бьется сердце! К жизни и безумию взывает оно. В гибели своей оно видит избавление от себя, в муках и страдании предвидит свое счастье.

Где те крылья, что унесут меня от себя самого, где те шипы, что причинят мне боль? Ведь крови жаждет сердце мое. Напиться хочет и напоить жаждущего. Где те сосуды, что разделят со мной огонь моей крови? Где те, кто в любви своей будут скрывать себя от меня? Ибо сердце мое жаждет тайны. Как же я устал ходить протоптанными дорогами, по терну и камню скучает нога моя, на неизведанные горы хочу я взобраться и там петь песнь свою и танцевать. Пресытившись толпой и одиночеством, к иному стремится душа моя, и трепет чувствуется в ее стремлении.  Страха полна храбрость моя, слабость движет силой моей. От того, что люблю больше всего, убегаю я, пытаясь в печали найти наслаждение. Тайну люблю я и потому удаляюсь от того, что хочу любить. Насколько же коварнее счастье, чем страдание. Оно являет мне все сокровища, в поиске которых обретал я блаженство, так что мне приходится прятать их, чтобы потом искать вновь. И в этом безумство и мудрость моя.                                                        

Не для того, чтобы плакать, пришел я, но для того, чтобы смеяться. Смеяться над своей болью, над своим счастьем, над своей любовью и ненавистью. Смеяться как отец, взирающий на шалости своих детей. Не убежище для меня безумие, но полет полный опасности и свободы. Силу желает излить сердце мое, и для этого нужна опасность. В огне любви и страсти желает гореть оно, и для этого необходима свобода.  

Уже вижу я дорогу мою. Сквозь туман страха просматриваются ее очертания. Не только ввысь ведет она меня – к моим звездам, но и вниз – к моим демонам, ибо не существует верха и низа. И падая в бездну, я поднимаюсь на гору, а, поднимаясь в гору, я камнем скатываюсь вниз.

О жизнь, как безумна и загадочна ты, и именно за это я люблю тебя! За битву и танец обретаешь ты поклонника во мне, потому что скучен мир без сражения и веселья. Смертью своей высказываю я почтение тебе, ибо ты восхищаешься теми, кто склонен умирать; как женщина, вожделеешь ты больше того, кто не раб красоты твоей. И за это я люблю тебя – за твою женственность, за твою страсть к непокоренным тобою…