Усталость от того, что женщины сверкают на меня глазами,
а мужчины присвистывают вслед.
Усталость от той, в офисном костюме, с вымученно-эйфорическим выражением приветствия, обычной сотрудницы, а в глубине глаз - серебряные драконы. Усталость от того, что мне придают форму. Физически, ментально, внутренне. Сжимают, загоняют, втискивают в острые и неудобные края формы, и ставят в печь.
Дневники серебряного ветра
- Веришь...
Я всё-таки Странник.
Над Домом-Семи-Дорог взошла луна.
- Меня тянет в дорогу.
Лица девушки в тёмном плаще было не видно, и старик встал, чтобы взглянуть в её глаза. Они были - зелёный лёд. И тёмными бликами отражался в них огонь.
- Но и живя в Доме, можно быть - в дороге.
- Дорога к роднику - не совсем то же, что Путь, Хранитель.
- Резко, Тааль.
- Прости.
Хранитель опустился в кресло, сплетённое Таалью из гибких ивовых ветвей. Все Странники искали этот Дом, видели его в чутких, провидческих снах, шли к нему, и, наконец, закрывали внезапно потеплевшими руками деревянную дверь, оставаясь.
Блуждая, бродя, сражаясь, исцеляя, они знали - здесь, в тёплом сплетении ив и сосен, всегда горит огонь, на столе - белый лён, и два клинка у порога - сюда не войдёт враг. И когда стен коснутся их руки - поплывет по кругу чаша нежного, горьковато-нежного вишневого вина...
Девушка вздрогула, вспомнив - какой она пришла. От её глаз отражались люди, от её молчания выцветали листья. У неё ничего с собой не было. И было - слишком много. Память...
- Ты не сможешь сейчас уйти...
- Моё имя - Волна, Хранитель. Сможешь ли ты запереть море?
- Когда ты пришла, Тааль, ты была пересохшим дном ручья - усмехнулся старик.
- Я была клинком Чёрной Крепости...
- Ты была - её Памятью - старик нагнулся к серебристой пряди у виска, едва коснувшись её - Ты обещала вернуться. Но время...
- Для меня нет времени. Я должна.
- Ты ничем сейчас не поможешь Ему, Тааль. Сейчас ты можешь только гореть. Гореть местью, и болью...Вспомни, сколько раз ты сажала цветы, и они умирали. А ведь ты - Целитель.
Девушка схватила со стола чашу, в которой плавала незажжённая свеча. Старик едва успел выхватить её в тот момент, когда свеча вспыхнула: на краях чаши, там, где касались её пальцы девушки, потемнело серебро.
- Тааль. Ты - в Доме-Семи-Дорог. Он не отпускает тебя.
- Тогда я просто уйду, Хранитель. Пусть не туда, куда должна. Туда, где есть Путь.
- Возьми.
На ладони Таали свилась лоза, перебираясь к запястью, становясь тонким браслетом, почти невидимым под складкой плаща.
- Дверь перед тобой. Дороги тебе.
Она обернулась, чтобы Хранитель смог увидеть её потеплевшие глаза -
- Я вернусь.
В эту ночь дивным цветом распустится папоротник,
В эту ночь домовые вернутся домой,
Тучи с севера,ветер с запада -
Значит, скоро колдунья махнет мне рукой.
Я живу в ожидании чуда, как маузер в кобуре,
Словно я паук в паутине,
Словно дерево в пустыне,
Словно черная лиса в норе.
Холодно мне в горнице, двери не откроются -
Ключи у рака, а рак на горе.
Я бежал сквозь подзорные трубы
От испуганных глаз детей,
Я хотел переспать с русалкой,
Но не знал как быть с ней,
Я хотел бы проснуться трамваем
И въехать в твое окно,
Ветер дует с окраин,нам уже все равно,
Ветер дует с окраин, а нам уже все равно.
Будь моей тенью, скрипучей ступенью,
Цветным воскресеньем,грибным дождем,
Будь моим богом,березовым соком,
Электрическим током, кривым ружьем;
Я был свидетель тому, что ты ветер.
Ты дуешь в лицо мне, а я смеюсь,
Я не хочу расставаться с тобою без боя,
Покуда тебе я снюсь -
Будь моей тенью.
Хорошо танцевать на углях тем,
С кого, как с сосны смола;
Хорошо поливать молоком юные тела,
Хорошо обернуться трамваем и въехать в твое окно,
Ветер дует с окраин,нам уже все равно,
Ветер дует с окраин, а нам уже все равно.
Будь моей тенью, скрипучей ступенью,
Цветным воскресеньем,грибным дождем,
Будь моим богом,березовым соком,
Электрическим током, кривым ружьем;
Я был свидетель тому, что ты ветер.
Ты дуешь в лицо мне, а я смеюсь,
Я не хочу расставаться с тобою без боя,
Покуда тебе я снюсь -
Будь моей тенью.
В эту ночь дивным цветом распустится папоротник,
В эту ночь домовые вернутся домой,
Тучи с севера,ветер с запада -
Значит, скоро колдунья махнет мне рукой,
Махнет мне рукой, махнет мне рукой, махнет мне рукой...
Будь моей тенью, будь моей тенью, будь моей тенью, будь моей тенью,
Будь моей...
Город...он опустошает.
Вырваться из металлических цепей, из страшного сна, когда неволя, тяжесть, небытие расползается пёстрой змеей по телу от запястий до души, сердца, глаз...не дышать, не биться, не думать...
Тише...тише...тебя больше нет. И напрасно бьётся в зеркало глаз птица, она погибнет от прикосновения зелёного льда, как от воннегутовского льда-девять.
Больше нет ни цвета, ни цветов.
А потом... проснуться, а у тебя - только два железных браслета на запястьях...
И только пять шагов - от одной стены до другой...
Знаешь, когда-то, в маленькой белой комнате, без дороги и будущего, сидела девочка. Она то сходила с ума от своей несовместимости с этой реальностью, то переставала спать, потому что думала: надо успеть. Увидеть. Всё-всё увидеть.
А выспаться - доведётся всем.
Её никто не слышал. И мало кто знал о ней. А потом...
...Прохожие ловили, поднимали нежданные самолётики из клетчатой, или нотной, или просто пожелтевшей от времени бумаги, разворачивали, а там...крылья были исписаны стихами, мелким тонким острым почерком, иногда процарапаны, потому что кончились чернила, иногда шуршали крошащимся грифелем...Когда люди пытались понять, чьи руки были взлётной полосой, они смотрели на небо...
...Маленькая форточка на десятом этаже всегда была открыта...
...Но девочки там уже не было.
"...ветер падал...он забыл, как это - летать...
научившись когда-то, он всё дальше и дальше улетал от родного леса, несмотря на то, что, когда он возвращался, ему приходилось ложиться спать голодным - так всем не нравилась его свобода...
Он расчёсывал волосы ивам, он укрывал странников серебряным крылом. Он заворачивался в паруса, и спал на мачтах, когда уставал,
он пел потерявшимся детям,
и девушка с волосами цвета мёда находила у изголовья спелые вишни...
И когда она выходила в пушистые волны трав - он забывал, что он - ветер.
Он был просто - счастлив.
Но однажды на какой-то другой, неведомый ему ветер, были брошены слова.
Они были необдуманны и жестоки, и в них таилась горечь выдержанного змеиного яда.
Тот, другой ветер, подхватил их и понёс.
И тогда загорелись города.
и плавились сердца в неистовом пламени, и песок был усеян чёрным янтарём
и падали - то ли с рук, то ли с неба - лебединые перья
и с тонким криком рвались струны старого серебра
и горела на страшном костре тайна, которую знали лишь трое
...Он не успел...
и нашёл только обгорелое крыло, перевиваший его волос цвета мёда, и уцелевшая вишня, так похожая на чёрный янтарь гавани Альквалондэ..."
Там был лес, дерево, старое, укрывшее ноги пледом из цветущего мха. И пальцы звенели болью от струн. Там был – оркестр. И я играла в нем. Оркестр солистов. Оркестр, где не было власти и первенства, где была только – Музыка.
И был танец, и каждый стебель тела был словно струна – острый, отточенный, хрупкий – и в то же время мягкий, матовый, живой…бархатный и глубокий, как Музыка.
Я упала в танце, лицом в цветущий мох, и сквозь него почувствовала, как бьётся сердце в корнях сосны…
Мимо... множество меня, множество осколков, каждый из которых может быть - кем угодно - тёмным, светлым, ирисом, полынью, женщиной, мужчиной, макаронами с томатным соусом... И всё это - под куполом тёмного стекла,которым я отгораживаюсь от того, что сейчас окружает меня.
Зеркало.
Зеркало зеркала.
Иначе - не выжить.
Мои корни - глубоко в земле, Мои руки - ветром в небесах...
...Творить спокойствие, жить в нем, чтобы ничто не задевало - ни несправедливость, ни явные (вполне успешные) попытки сесть на шею, тихо, тихо, построить купол, под которым - анабиоз.
Но как же трудно потом, выходя в январский ветер, оставаться живым...