Каждый раз, когда я встречаю хамство - я теряюсь. Слишком добрая. Слишком неприспособленная. Рохля. Иногда это оформлено так искусно, что и не догадаться, что это - хамство. Но это ещё можно пережить, тем более что на такое у меня возникает необъяснимое упрямство. А вот когда это делается некрасиво и дурным каким-то образом - у меня руки опускаются, и я ничего не могу противопоставить. Маленький я игрок ещё. И, наверное, трудно со мной живется.

Иногда моя жизнь - тонкая трость смычка, я гляжу со стороны на её глянец, и длится звук. Такими бывают прикосновения к скрипке и  любимому телу, они сродни, они - прекрасны. И как струится в воздухе звук, рисуя неимоверную радугу, не падая вниз - так льются руки вдоль. Меня учили музыке, надеясь, что учат ремеслу, но так и не выпустили на сцену Большого зала Московской Консерватории. Меня учили не бояться ошибок, и знать, что я обязательно возьму эту ноту, и вовремя переменю смычок. Меня учили не замечать шуршащих оберток и кашля, упавшую крышку рояля и резкие брызги лопнувшего софита, учили выполнять штрихи и нюансы, учили держать темп,  учили кланяться,  учили играть-несмотря-ни-на-что,  учили быстрее,  учили с криком,  учили,  учили,  учили... Но только ты сам сможешь позволить себе играть так, чтобы музыка длилась непрерывно, словно цветочный сон в летнюю ночь, чтобы ты успел рассказать все, что хочешь, чтобы твоя душа дошла до слушателя по невесомой арке звука, не упав, ласково коснулась его и тихо вернулась обратно. И никто больше не вложит в твои руки тепло и жизнь, которой ты коснешься слушающего тебя, никто не расскажет тебе, как он слышит, никто не заменит этой радуги на ладонях - моста между цельностью его мира и твоей душой. И никто не подскажет, как чувствуют струны любимого тела, каким трепетом переплетаются звуки, когда отзывается тебе волшебная скрипка, и поет с тобой, и летит с тобой, и живет одним смыслом с тобой... Тогда ты забываешь о том, кто ты - и вдруг находишь себя, понимая, что ты не скрипач. Ты - музыкант. И тогда ты глядишь со стороны на свою жизнь, и видишь, что она - тонкая трость смычка, и длится, пока длится звук.

Поиски разных разностей для праздника навели меня на мысль:

Друзья, а вы храните старые мячи, скакалки, игрушки?
Детские качели, пятнашки, волчки, мозаики?
У вас что-нибудь осталось от детства?

Люди-нелюди добрые!

Как выкладывать сюда рисунки от руки?

А сегодня бал, и я не успеваю пришить жемчужины к лифу.

Интересная практика - отлов фигни и разборки с нею. Кажется, когда мы повзрослеем, мы станем мудрыми, как совы и молчаливыми, как летучие мыши. Лишь бы не стухнуть только, не повзрослеть, понимая.

Психоаналитиком я не стану, по крайней мере, професиональным. Но я ещё никогда не видела отношений, подобных этим. Имбирная мудрость и апельсиновая яркость. Солнце расцветает в Междуречье...

Если не получится - и мы устанем - то пусть все это останется памятью в нашем апельсиновом небе. А если получится - то нам шагать по полоскам света, вслед за мягколапой кошкой и Человеком в Белых Перчатках. Двум существам - Реке и Дракону - без всякого пафоса не пожелавшим становиться черствыми и чересчур взрослыми. Не отнимайте у нас, боги, умения радоваться - и мы сможем стать.

Утренняя тупость - редкое, необъяснимое явление. Когда голова отказывается варить напрочь, а ингридиенты мозгового супа расползаются кто куда. Выбираю рюкзак. Туплю страшно. Выловила мысль о том, что хорошо бы фотографировать рюкзаки рядом с человеком, или хотя бы на фоне спичечного коробка, как чеснок в старых советских книгах по садоводству.

В общем, с утренним тупняком меня, товарищи. Рыжий встрепанный дракон ищет тапочки под рабочим столом.

Доброй дороги путникам, доброго утра всем)

Из леса - с руками, полными земляники и вереска, ласточкиного крика и ветра с каменной дороги. Здравствуйте, люди и нелюди, как вы тут?

[показать]

(с)

А у нас - лето, и ковер зеленой травы под ногами, и настало время пить первое вино из одуванчиков в этом году.
Маленький летний бал, танцевальный вечер, набережная и музыка - что может быть лучше?
Я приглашаю вас в этот вторник танцевать.
Приветствуются костюмы, удобные для танцев и создающие какой-нибудь интересный образ. Включайте фантазию, дамы и господа)
Музыка зазвучит ровно в половину восьмого вечера, когда все уже успели вернуться с работы, переодеться, и выйти на улицы города - карнавалом. Другими людьми. В странных, необычных костюмах, любых - пусть это будет метла и черная юбка, или платье 17 века из бабушкиного сундука. Даже если обычно вы носите клетчатую рубашку и джинсы, и вы дедушка, которые любит читать вечерние газеты - вы как никто другой, умеете вовремя вешать качели на веранду, а если синий свитер и джинсы - и вы мальчишка, которому каких-то восемнадцать, и новые теннисные туфли подбрасывают высоко над землей по оврагам до старых яблонь - вы найдете, как принять участие в карнавале.
И пусть исчезают счеты друг с другом, они есть, но они не важны - что препирательства с лавочником, что книга, не сданная в библиотеку.
Я хочу, чтобы мы попробовали отыграть людей, которые просто решили - и пошли по своим улицам карнавалом.
Потому что сейчас - лето, и скрипят старые качели, и пришла пора пить первое вино из одуванчиков в этом, две тысячи седьмом, счастливом, году.

Вот интересно - как только ты мысленно отвечаешь на очередную неприятность характерным жестом и фразой из анекдота про ворону и воробушка (один из тех немногих анекдотов, которые я хорошо запомнила, но никому не расскажу), - жизнь внезапно становится так легка и прекрасна!

И вот сейчас, спустя много лет, я понимаю, как важно было это - стержень внутри, который не дал развалиться, не дал распылиться по дорога и судьбам, по чужим решениям и чужим жизням.

Тем, кто пинал меня - спасибо.

Так получилось, что я пишу здесь от ступени к ступени, все прежние - вы, наверное, далекооооо уже отсюда. Я живу на Livejournal-е и на Diary, и, наверное, кто-нибудь соберет меня в цельность, если захочет.

Сегодня позади осталась ещё одна ступенька, и в очередной раз я думаю, как хорошо, когда ты идешь по одной лестнице все время, а не бегаешь по нескольким сразу.

Итак. Я давно не ставлю себе великих целей.

Я учусь свободе.

Мисс, вот если б у Вас декольте было чуточку больше,
Вы могли бы рассчитывать на благосклонность милорда.
Так теперь уже принято по всей Европе, и в Польше,
И едва ли у аборигенов иначе. Кто гордый -
Те за дверью торгуют цветами, Вы их, между прочим,
Не заметили даже, входя, в размышленьях о смерти
Мотыльков неразумных, летящих к свече этой ночью.
А ведь вы так похожи - нет, я не в обиду, поверьте!
Вы читали Бодлера? Не правда ли, он гениален -
И "Цветы" его пахнут почти так же остро, как эти...
Вы уходите? Вам неприятен вид шелковых спален?
Что ж...пусть будет отныне цветочницей больше на свете.

Мур. Я хотела тебе сказать кое-что.
Я знаю много людей, особенно женщин, которые не уверены в себе страшно, и потому стремятся подчинить себе, так, чтобы и мысли не возникало, что она может быть неправа. Таких существ, например, называют "Гарпиями". Технология проста как пень: общаясь с человеком, существо добивается определенной реакции на некие ключевые слова (они могут быть разными, поэтому примеры неочевидны), и не дает человеку вырваться из этого ограниченного запаса слов и понятий, вроде бы и просторной, но все равно - клетки, где каждое такое слово - есть пересечение прутьев.
Пока человек поступает и думает так, как нужно данному существу - все в порядке. Он сыт, одет, иногда обласкан, в Багдаде все спокойно. Но как только он задевает за прутья клетки, как только обнаруживает нежелание говорить на этом искусственном языке - вот тут и начинается Апокалипсис.
Так поступают, как правило, женщины, которым нечем заняться, неуверенные в себе, желающие во что бы то ни стало привязать к себе мужчину. Или подругу. 
Но такой ментальный феодализм, к счастью, встречается редко. И подобные люди - тоже не так часто.

Так вот, я хотела тебе сказать...Я к ним не отношусь.

А я схожу с ума. Я вспоминаю все, что только можно вспомнить, 
Я пью  - все, что дает мне небо.
Я открываю дверь и вижу коридор с углами в сотню комнат,
И быль за каждой. Дальше - небыль.
Я вылетаю в дождь. Пожалуйста, не прячь растрепанные руки,
Прошу, я их сейчас согрею,
Мне важно это знать - как можно утонуть нечаянно друг в друге,
И дождь не разольет, - старея,
Теряя гибкость губ, и линий глубину на оттисках ладоней,
Пожалуйста, ещё немного,
Я так хочу понять, насколько же теперь моя любовь бездонней
Простой и детской веры в Бога.
Пусть будет то, что есть. Здесь и сейчас, с тобой, не чувствуя угрозы,
Минуя пыль, и боль, и небыль.
Я обнимаю свет. Пожалуйста, не прячь непрошеные слезы,
И пей - все, что дает нам небо.

Я даже не ожидала, что так получится. Все наполовину было не так, как изначально хотели - но получилось здорово.
Должны были читать трое, но Гурьянов не смог приехать, ибо, как положено нормальному поэту - уехал на воды)
Мы долго ждали людей в метро, потом пошли в лес. Там есть восхитительное место - полянка, скрытая деревьями, и свет опускается прямо на середину, когда вокруг уже темно.
Пйотер устроил на этой полянке дом, самый настоящий дом. И, стоя на пороге этого дома, мы стали читать. Вроде бы - настолько разные стихи, настолько разное восприятие, а получился как-будто разговор, как-будто два человека говорят одно и то же разными голосами, как-будто они строят один дом. Или украшают его вдвоем, каждый по-своему.

Голос в лесу не рассеивается, звучит высоко)...

И, как ни странно, я услышала отклик. Если читаешь - тебе аплодируют в конце, и всё - это не то, совсем не то.
А тут - люди слушали, и их задевало, они были - живые. И странно - мои самые глубинно женские стихи эта сугубо мужская публика - понимала и чувствовала, и когда они начинали аплодировать, я слышала такое сочувствие, такую радость от того, что это было созвучно им - но как это может быть?
Так получается, что вечера с Пйотером - это нечто странное, но настолько родное и уютное, что там не остается чужих людей - даже если мы до этого были не знакомы)

Спасибо, Пйотер!
Спасибо всем, кто пришел и услышал.
Спасибо, что все это - есть.

И ещё...спасибо, что я смогла найти символ своей веры. Веры в Жизнь.

В ЭТО ВОСКРЕСЕНЬЕ, 24-ОГО ИЮНЯ
СОСТОИТСЯ ПОЭТИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР
В БИТЦЕВСКОМ ПАРКЕ.
НАЧАЛО В 19:00

ЧИТАЮТ:

МИЯ

ИЛЬЯ ГУРЬЯНОВ

ПЙОТЕР ИВАНОВ

Вход бесплатный=)

Желающих прийти встречаем с 18:00 до 19:00 на станции метро "Южная" в центре зала.

На всякий случай - мой мобильный 8-910-453-80-33
Откросспостившим - шоколадку)

Сандра Линдерман. Зарисовка к квенте
Итак, сентябрь. Охра, листья, прохлада и тонкие шпильки.

Легкая шифоновая язвительность, узел волос на затылке сколот китайской палочкой, как-то немного холодно, но ничего - не носить же деловой костюм в полночь!
В её глазах блеск свечей и желание новизны, свет мерцает на её обнаженных плечах, губы раскрываются навстречу музыке - настоящей музыке, и Сандра выходит за дверь своей комнаты на недолгий разговор в коридоре, где шаги тонут в мягком бархате ковра. Казино полно людей, волны шелка задевают их по разгоряченным рукам, и тонкий аромат сандала падает вдоль лестничного пролета.

Она проходит сквозь, ловя на себе странные взгляды, они ей только странны, не больше, кто бы посмел её тронуть, и кольцо её пальцев смыкается на запястье человека в черном костюме. Никто не заметит - и великолепно. Только вот сердце колотится сильно, как-будто она тайком ест клубничное варенье.
К утру Сандра знает больше, чем духовник этого человека, она складывает все в память осторожно и бережно, и никто никогда не сумеет у неё этого отнять.
Она - замечательная певица, её руки никогда не убивали, она просто и молча знает все обо всех. Вечерами они с дядей играют в шахматы, и говорят о жизни. И кто же виноват, что она - племянница мафиози?

Утром Сандра похожа на мальчишку-ковбоя - клетчатая рубашка, к блинчикам - кленовый сироп. Загорелые руки, обнаженные до локтя, смеющаяся морщинка в уголках губ. Двадцатилетняя девчонка, в голове танцы и ветер. Она ловко уворачивается от сонных официантов и подносов, полных немытой посуды, одним движениям стряхивает скатерти и мимоходом подтягивается на лестничных перилах. Комната - двери настежь, но только до той поры, когда Сандра захлопнет дверь, принеся к себе кувшин молока и полную тарелку блинчиков. Дяде, поднимающемуся в свою комнату, она весело кивнет, не желая говорить о делах - утром она похожа на букет ромашек, и ничего больше не существует.

Двумя часами позже она появится внизу, в казино, строгая, собранная настолько, что невозможно угадать в ней утреннюю девчонку. Она невозмутимо смотрит на людей, замечая каждую пылинку на лацканах их костюмов, так же внимательно и остро, как смотрит на очередной номер культурной программы. Ей не всегда нравится то, что понравилось бы публике в угаре и волнении карточных игр, что не зацепило бы слух человека, поставившего последние монеты на нечетное красное большое, что никогда не стал бы слушать наедине с собой её дядя, да что говорить - певица Сандра отлично знает настоящую цену этих номеров. Но дело есть дело, а семейное дело - важнее любого другого, и молодая женщина ловко обходит углы в разговоре, как утром обходила официантов. Днём она - Сандра Линдерман, арт-директор казино, женщина в деловом костюме с вечно расстегнутой пуговкой чуть ниже ключицы, но сейчас...

Сейчас полночь, и Сандра - самая сердцевина чайной розы. В её глазах блеск свечей и желание новизны, свет мерцает на её обнаженных плечах, губы раскрываются навстречу музыке - настоящей музыке, и Сандра бесшумно выходит за дверь своей комнаты на недолгий разговор в коридоре, где шаги тонут в мягком бархате ковра. Казино полно людей, волны шелка задевают их по разгоряченным рукам, и тонкий аромат сандала падает вдоль лестничного пролета.

С добрым утром, хорошие мои!
Вижу вас, как наяву!

Доброй дороги путникам, доброй удачи воинам, попутного ветра парусам, ароматного кофе - тем, кто остается мыть посуду после завтрака!

Доброго дождя вам, мои незабвенные!

Разглядываю грани света. На свет, конечно.

И мыслится мне чья-то лошадь с туманной холкой

С корзиной золотистых листьев, остроконечных.

Гранатовые брызги солнца летят иголкой

На полотно земли заветной, любимой, вечной...

На белом-белом облаке жили чернильные котята. Их было восемь, и у каждого на хвосте рос серебряный колокольчик. Прямо из шерсти, да.
Колокольчики звенели в лад, настроенные по терциям, и когда котята носились друг за другом по краю облака, люди поднимали головы к небу, прислушиваясь, а на губах у них появлялась странная, добая улыбка, одна на всех.
Котят кормила серебряная птица, она приносила им глиняные кринки с молоком на своих больших крыльях, а иногда, в непогоду, катала их по грозовому небу, ловко уворачиваясь от обезумевших чаек и серых городских проводов.
Этим летом часто бывали грозы. Но сегодняшняя была особенной, необычайной - а все потому, что кое-кому из древних богов не сиделось на месте, и они решили устроить хотя бы местный Рагнарек. В качестве дружеского матча.
Это должно было произойти в четверг. Люди сидели по своим домам, прячась от тяжких капель и бескрылого западного ветра, а кошки мудро дремали в креслах. Город наводнили призраки с окраин, и старожилы изобрели новое слово: "повмерлы". Повмерлы не боялись никакой работы, и - были б руки - грузили бы ящики с подгнившими фруктами, а так неприкаянно бродили и пугали редких старушек с эзотерическим прошлым. У таких старушек на буфетах валялись натальные карты, бережно обернутые в папиросную бумагу, и они прекрасно различали повмерл среди привычного астрального фона. Одна милая женщина даже сделала попытку напоить призрака чаем, тот при жизни любил липовый цвет и все шуршал у неё в кладовке, - но его пальцы спокойно прошли через чашку, едва задержавшись за нарисованный лепесток сирени. Он склонил голову к прозрачному плечу и заплакал. С тех пор он поселился в кладовке и на ночь рассказывал женщине сказки и старые мифы, а она изо всех сил старалась хоть немного его побаиваться - когда ему казалось, что он страшен, повмерл становился чуть плотнее от собственной значимости, и на щеках его даже появлялся румянец.
В один из таких вечеров в окно постучали. Совершенно явственно постучали, и узнав этот стук, повмерл спал с лица.
- Мы ничего не сделали! - завопил он ультразвуком - женщина зажала уши. И хорошо, что зажала. Стекло осыпалось мелким бисером, и раздался странный звук, неопределённый, но услышав его, вы сразу бы поняли, что это именно НЕПРИЯТНЫЙ звук, и никак иначе.
В комнату просунулась вполне материальная рука и, ухватив повмерла за шиворот, потащила его в окно. Повмерл продолжал вопить, а женщина во все глаза глядела на татуировку загорелой руки. Татуировка была чрезвычайно проста. Она состояла из четырех букв: "Л","О","К", и "И". Причем буква "И" была выполнена небрежно, и залихватским штрихом уходила за мизинец в пространство.
- Неаккуратно. - вслух произнесла женщина, поднимаясь из-за стола. Рука дрогнула и отпустила повмерла, который немедленно забился в кладовку, пытаясь завалить себя сверху пучками мяты, зверобоя и россыпью липового цвета. На мгновение воцарилась тишина, а потом в дверь постучали. Мягко, ненавязчиво.
- Не заперто. - хозяйка пожала плечами. Дверь скрипнула. Женщина не повернулась, и перед ней возник смуглый человек с веселыми морщинками в уголках глаз.
- Чаю? - предложила она.
Он внимательно посмотрел на неё и ответил:
- Черного, пожалуйста. Без сахара.
Пока она зажигала газ и ставила чайник, пока доставала из-под стучащего зубами повмерла травы, пока мягкими движениями ополаскивала заварник - гость наблюдал за ней, не отрывая глаз. Разноцветные глаза, полная, уютная фигура, цепкие пальцы, привкус меда на языке. Она - не она? Женщина не поворачивалась в профиль.
Наконец, она достала с верхней полки свернутый пополам кусок зеленого бархата и расстелила ткань на столе. По углам бережно поставила две небольшие чашки с ароматным чаем, и небольшой сундучок - посередине. Гость заглянул в него, и со смехом откинул крышку.
- С удовольствием. - сообщил он, вынимая из кармана замшевый мешочек неопределенного цвета. На столе появилась россыпь камней, ракушек, сушеных корней и чего-то ещё, неузнаваемого, принадлежащего ему одному, и никому больше - сидящему в облике смуглого человека.
Женщина присела на стул напротив.
Мягкие руки помедлили, потом достали из сундучка длинную алую нить, осторожно и уверенно выложили ею узор на ткани. Смуглая рука положила по левую сторону нити ракушку, по правую - белое длинное перо. Мягкие руки раскинули горсть разноцветного стекла, смуглые руки ответили тем же.
- Чай остынет. - проговорила женщина, не отрывая взгляда от ткани.
- Не хватает мяты. - заметил гость, не отрывая взгляда от женщины.
Она кивнула и выложила знак бесконечности листьями мяты. Он протянул поперек деревянную палочку.
Палочка исчезла в знаке "Соулу", пламя перетекло в воду.
Оба вздрогнули, услышав за окном шум дождя. В городе бушевала гроза, неприкаянные призраки жались по стенам, западный ветер заламывал Читать далее...