Когда нестерпимо больно, читаю Его "Поминальную молитву"... Я не знаю дочитает ли кто-то кроме меня ее до конца, но ее я люблю за бескомпромиссность и честность, за правду... за подлинность чувств, которые она вызывает в моем сердце...
(с) Перед прочтением рекомендую хорошенько надраться , проспаться, опохмелиться, выкурить первую сигарету и тогда...
На планете синтеза белкового,
Греясь в ультрафиолете зла,
На себя пеняю бестолкового:
"На хрена меня ты родила,
Мама дорогая, мама рОдная,
На хрена толкнула в этот бред,
-Понимать, что ты живешь с уродами?"
А другого на планете нет.
Или есть, но там, где родословная
Не дает сойти с Олимпа вниз.
Беспросветно все, и снова - словно я
Клоун, и опять пойду на "бис",
Исполнять никчемные желания
Смертных и с короной на гербе.
Мама, ты же знала все заранее...
Господи, возми меня к себе.
Толстый город жмурится в закате,
Надевает желтые очки,
А простые, скромные ребята
Прячут свои "Кольты" в "бардачки".
После стрелок и других эмоций
Будут им и ласка и приют,
А пока что надо чуть покоцать,
Надо выполнять, чего дают.
На такой работе не стареют,
И не ждут до пенсии два дня,
Может в эту стрелку и подстрелят,
Так что,- остальное все х...
Надо же, почти в живот...прикольно...
А чуть-чуть пониже бы прошел...Доктор,
Вы не делайте мне больно.
Доктор, и без Вас мне хорошо,
Только тем, что чувствую больничные
Белые, стерильные свода,
Извините, Доктор, за циничное,
Я не сдохну, Доктор, правда, да?
Желтый крест тускнеет на цепочке,
Свежий холмик обновит пейзаж,
И кому-то пригодятся почки,
А кому-то просто "Отче наш..."
Девушка любила апельсины,
Девушка любила мармелад,
Я дарил ей овощи красиво,
И дарить ей фрукты был я рад.
Нехолодной благостной порою,
Где течет сама-собой судьба,
Где нет места злому гемморою,
И амуров меткая стрельба
Пригвождает к жертвенному ложу,
Не дает привстать ни на глоток,
И Любовь , как злая сука гложет,
И змеей впивается в висок,
Выпуская яд всеподчиненья,
Раскрывает черный капюшон,
И уходят в сумерки сомненья,
И уже навек...навек влюблен.
Падаешь в придуманное счастье,
Думаешь, что это твой предел,
Господи, я вновь крестовой масти,
Господи, я сам того хотел.
Долбанет звезда в скопленьи газовом,
Распугав скучающих богов,
И уже в кондоме многоразовом
Завиляет хвостиком Любовь
Сонмищем хвостатых одноклеточных,
Рвущих латекс из последних сил.
Я махаю персиковой веточкой,
Отгоняя наглых дрозофил,
От моей клубнички свежесорванной,
Никому ее я не отдам,
Пусть слывет последнею оторвою,
Согрешу, и снова Аз воздам.
Выхожу один я на дороженьку,
Путь во мраке, синь да пелена,
Что забыл ты здесь, бухой Сереженька,
Здесь тебе не светит ни хрена.
Пить с ворами - дело беспросветное,
Паспорт, деньги, телефон, ключи...
Клофеллин стрелою арбалетною
Пригвоздит к асфальту. Помолчи.
Замаячит сверху что-то серое,
Вывернет карманы и уйдет.
Вспомню наконец, что все же верую,
Поднимусь и побреду вперед.
"Шеф, приехали, вот это здание,
Где-то на четвертом этаже..."
А Господь взирает со вниманием.
Господи, да я пришел уже!
Напои меня рассолом помидоровым,
И огурчик, и каемочка в грибках,
Это здорово, ей-Богу, это здорово,
Эта радость будет радовать в веках,
И не просто рядового алкoголика,
Хоть порою лучший друг мне бомж,
Но горит под сердцем света толика,
Высветляя в скопище Сереж.
Просто так, да и во славу Божию,
Троеперстьем тело освятить,
И по новой грешному Сережею
Надо каяться, чтоб душу причастить.
Что ж вы в храме -то меня пинаете?
Я же Аз с Омегой всем подряд,
Вы своих усопших поминаете,
И не знаете, что рядом те стоят,
И глядят на это с укоризною,
И прощают , даже не прокляв,
И куда же мне с моею тризною,
И зачем мне это все, три раза бля.
Лучше уж останусь я пропоицей,
Чем вариться в массовом бреду,
И отныне никогда на Троицу,
Господи, я в дом твой не приду.
Разлетелись голуби шершависто,
Чтобы не попасть под мой каблук.
Александр Сергеевич, пожалуйста:
Пару строчек или просто букв,
Что Вам стоит с пьедестала вечного
Разогнать ленивых толстых муз,
Для меня, бухого и беспечного?
Только очень не старайтесь-я боюсь,
Что не справлюсь с мессианской должностью,
Что напьюсь восторгом ваших уст,
И нутро из человечьей подлости,
Мне не даст того...но я добьюсь,
Я добьюсь сидишного звучания,
Ваше имя мне не даст соврать,
И любая девочка в зачатии
Будет эти строки повторять:
"О, my baby, ты мое проклятие,
Ты моя любовь и смерть моя,
Мы с тобой живем не по понятиям,
Но зато уже почти семья,
О, my baby, ты мое наитие,
Наважденье и плохой финал,
Но когда ты сверху, как покрытие,
Мне не страшен и девятый вал,
В галерейных сумеречных залах,
Помнишь, в Третьяковке был такой,
Нет, не помнишь...мама...мало...мало...
Ой-ой ой -ой-ой-ой-ой-ой-ой!!!
Господи, как больно и как сладостно,
Ты мой милый, ты любимый мой,
Смерть моя и жизнь моя и радость!" Но...
Кто-то должен жертвовать собой.
Умирая в таинстве соития,
Растворяясь в
Читать далее...