вчера, когда у нас рухнули все антенны, а "уроки вождения" и "розенкранц и гильденстерн мертвы" были просмотрены, я решила, что пора пересадить цветы. у меня их двое - солянум (из семейства пасленовых, попрошу заметить) и декоративный перец. они очень маленькие и, покупая их, я чувствовала, что несу к себе в дом кошек или что-то вроде: мне в три голоса советовали, как, когда и сколько кормить, и какие они нежные, но неприхотливые, и какие спокойные. солянум кудрявый и цветет оранжевыми ягодами. перец - это просто маленький красный перец. у них обоих оранжевые горшки. и, пока в дверь звонили соседи, растерянные из-за отсутствия телевещания, по радио звучала какая-то туманная ирландская музыка, я медленно возилась с дренажем и землей, и мне было так спокойно; последнее время вообще спокойно; то, что раньше занимало мысли, теперь занимает только время - я делаю и не замечаю, делаю и забываю, делаю и не понимаю, и не хочу вспоминать.

... но все-таки, а если подумать, что это могло бы случиться, то - вот горячий лоб, упирающийся куда-то в область сердца, и никакой обоюдной нежности, но только ритм движения, ложного движения вот здесь, под рубашкой, и только надежда на то, чтобы это длилось бесконечно
и мы никогда не умрем
так сладко - пушинки по позвоночнику. так чувствует себя земля весной.
женщина находит блошку на платье и растирает ее в пальцах

а это
дэвид тибет



люди столько ждали, что каррент 93 приедут в россию, годами ждали и надеялись, а я ничего не ждала. я сначала немного слушала, благодаря одной невероятной девушке, которая прислала мне кассеты, а потом пошла на концерт.
у него такое тонкое лицо. кротость и мятежность, сияющие глаза, жесты.
ты слышишь.
ты слышишь?
этот человек говорит тебе.
только тебе.
ты слышишь?

[395x400]

- любую строчку из "онегина"!
- эээ... театр уж полон, ложи блещут

а я, без десяти минут спектакль, еще только иду
я иду, и яблочный сок стекает в ладонь,
и я слизываю его с ладони.
я иду, меня освещают фары машин, и моя густая тень нагоняет и поглощает мою бледную тень, и снова, и снова, и когда она только появляется за спиной, эта густая тень, думаю, что это за мною, и вздрагиваю,
но не поворачиваюсь.
жить в этой осени - все равно что прислушиваться к дыханию умирающего, гадать - а вот сейчас, выдохнув, вдохнет ли, а вот сейчас; а сейчас; и каждый раз - после секундного облегчения - понимать, что уже начался новый выдох, и вновь нужно переживать ожидание обрыва, и знать, что он все равно наступит.
после таганки я чувствую себя ужасно, упаднически: зачем все, если в конце будешь ставить спектакли вроде "евгения онегина", где от актеров требуются лишь поставленный голос и интересные лица, где юная публика обсуждает: "а мне вот вообще, когда там ленский, как майкл джексон", если будут писать бездарные, косноязычные, уродливые рецензии в газеты, не говоря о сути, а повторяя десять раз сказанное; если вообще все написанное неправда, если в вагоне сорок людей и все они видят свое пространство; если вот пара, стоит обнявшись, и он читает ника перумова через ее плечо, а она слушает плеер с "лакримозой", это вот так теперь, да, да, да?
пойду пить шоколад и есть овсяное печенье.

Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое --
От неизбежного.

От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.

О.М.

днем показалось, что меня нет
не глупое подростковое самоощущение "никто не замечает, никому не нужен"
а просто когда твое имя исчезает из всех бумаг, из всех документов, и все эти вещественные доказательства твоего бытия в системе едингласно утверждают:
вас, девушка, нет
идите отсюда

Я страдаю/страдал нарушением аппетита - бывало
Я маленького роста - ага
Я высокого роста - неа
Я считаю себя привлекательным - бывает
Зиму я люблю больше, чем лето - нетнетнет.
Я помешан на электронике - мне без разницы
Я шопоголик - не совсем, но очень поднимает настроение
Я довольно умен - надеюсь, буду когда-нибудь
Мне нравятся девочки - ага.
Мне нравятся мальчики - тоже да. такая дружелюбная, просто вообще.
Мне нравится британский акцент - да! пусть, пусть все вокруг говорят на английском.
Я постоянно курю - нет
Я постоянно употребляю алкоголь - нет
Я курю за компанию - нет
Я выпиваю за компанию - если будут уговаривать очень настойчиво или обманут
Я быстро пьянею - нет
Я употребляю наркотики - нет
Я никогда не буду встречаться с человеком, который плохо целуется - какая ерунда.
Я поправляю прическу раз по пятьдесят за вечер - неа
Я религиозен - не слишком.
Я верю в бога - ага)
Я не религиозен, но у меня есть моральные принципы - это правда.
Я часто лгу - да.
Я импульсивен - да
Мне нравится фотографировать - да
Мне нравится читать Паланика - нет
Мне нравится тратить деньги на себя - да
Мне нравится тратить деньги на других - ага
У меня есть постоянный доход - неа
Я зарабатываю деньги фрилансом - вообще я уже ничего не зарабатываю
Я сам оплачиваю свои счета - неа
Мои счета оплачивают родители - только я не в курсе, что у меня счета... а. ну да.
Я умею готовить - *скорбно - жизнь научила. хотя мне нравится.
Мне нравится заниматься уборкой под настроение - да.
Чистота и опрятность - да.
Мне нравится бардак
Я добиваюсь успехов в учебе - постоянно прогуливая и все забывая
Люди говорят, что мне еще предстоит полностью раскрыть свой потенциал - ну, говорят, что с них возьмешь.
Я занимаюсь спортом - терпеть не могу
Я добился успехов в определенном виде спорта -
Я творческий человек - часто говорю себе я.
У меня есть способности к рисованию - круглых животных.
Я хотел бы стать художником - немного.
Я хотел бы стать инженером - аха, ночами спать не могу, все мечтаю.
Я ем, когда расстроен - тогда я Анализирую, а потом плачу, или в обратной последовательности.
Мне сложно адаптироваться к изменяющимся условиям - мне нет, но вот организму, когда там всякие разницы во времени и тэдэ...
Я интересуюсь политикой - нетнет, и никогда. пока можно, закрываю глаза.
Мне доводилось красть по мелочи из магазинов - нет
Я скачиваю музыку в mp3 - нет. я не знаю, откуда ее берут. откуда ее берут???
Я употреблял алкоголь, будучи несовершеннолетним - да.
Я посещал клубные вечеринки, будучи несовершеннолетним - да.
Я неплохо танцую кое-что - ага.
Я очень хорошо танцую - ну, в общем, как бы так поскромнее.
Я танцую чуть лучше фонарного столба - мы с ним еще не танцевали, но что-то мне подсказывает, что да.
Я умею петь - нет.
В детстве мне на ухо наступил медведь - нет. но петь я все равно не умею.
Я умею плавать - да.
Мне нравится заполнять всякие анкеты - да, хотя у меня два несделанных доклада, и три начатых романа.
Я участвую в опросах только когда мне больше нечем заняться - аха, аха.
Я веду дневник - да.
Преподаватели меня не любят - те, кто знаю, кажется, любят.
Я был на нудистском пляже - нет еще.
Людям нравится разговаривать со мной - не в курсе.
Время от времени я всех раздражаю - обычно сама себя.
Я прирожденный лидер - нет.
Меня чувственно привлекают красивые ступни - меня чувственно привлекает вообще все красивое.
Меня чувственно привлекает красивая обувь - не знаю. мне нужно подумать.
Я смотрю "Секс в большом городе" - смотрела, когда училась в школе.
Я причинял себе вред случайно - да.
Я причинял себе вред намеренно - да.
Мне неприятны люди, которые притворяются, будто собираются совершить самоубийство - да.
Мне неприятны люди, которых все любят - обычно люди неприятны не поэтому.
Я изменял своему партнеру - нет.
У меня сложный характер - у кого простой?
Я люблю детские игровые площадки - нет.
Я люблю танцевать под дождем - нет.
Я люблю Шекспира - да. и в него верю.
У меня есть братья/сестры - нет.
Брат/сестра меня раздражают - нет.
Мне кажется, "Южный парк" - это смешно - нет. мне так не кажется.

Зал погружается в абсолютную темноту. Раздается тоненький звук - будто кто-то свистит. Раз свистнул, другой, потом длиннее, потом затянул и все протяжно, на одной ноте, как будто птица или как будто струна дрожит. Медленно светлеет. слабый звук угасает и вместе с ним замирает свет. На сцене никого нет.
Это просто обычная квартира. В глубине, за занавеской из колечек, видна входная дверь. Посередине комнаты диван и маленький столик на колесиках. В дальнем углу ножная швейная машинка, зеленая лампа. Слева от нее большой шкаф, обитый старым кожзаменителем. И стены, и пол тоже обклеены этим материалом, но все уже вздувается и отваливается. С потолка в подставленное ведро капает вода, это протекают трубы. Смотришь на такую комнатку - тесную, грязно-коричневую, бедную - и думаешь: до чего грустно. Да разве бывает, разве может быть здесь счастье?
И тут дверь открывается.
Вошедшие люди неловко переминаются с ноги на ногу и молчат. Через некоторое время мы понимаем, что они не знакомы друг с другом. Они избегают смотреть друг на друга. Мужчина одет в серый костюм и кроссовки. Женщина в тапочках, она прижимает к себе пустое мусорное ведро. Быстро, втянув голову в плечи, она проходит к железному ведру, куда капает вода, идет в ванную, чтоб вылить ее, и будто не замечает гостя. Он, наблюдая ее, готов вот-вот уйти. Им очень неловко.
Женщину зовут Тома. Она кажется наивной до нелепости. Она ходит, втянув голову в плечи, и смеется, не раскрывая рта. Как важен этот смех – она задирает голову и, прикрыв рот руками, шумно и резко дышит, вздрагивая. Это смех человека, не привыкшего смеяться, испуганного самой возможностью своего смеха.
А вот Павел. У него плотная фигура, покатые плечи. Он подошел к ней на улице, когда она выносила мусор. Он снимает кроссовки, а она, уходя за чем-нибудь на кухню, каждый раз говорит ему: - Вы только подождите, а? Не уходите.
И он не уходит. Он досадует на себя и молчит, не умея завязать беседу. Но каким чутким он оказывается: вот, например, сцена со штопором.
На столе появилась бутылка вина – это он принес. Но никак не находится штопора – Тома приносит открывашку вместо него. Она не знает, что такое штопор. Но отправляется на кухню искать.
- А он на отвертку может быть похож? – спрашивает она.
- На отвертку? – хмурится Павел. – На отвертку может!
И вот он уже взял бутылку, ждет, что сейчас она вернется и они выпьют вместе вина, но Тома приносит не штопор – она приносит шило.
И глядит на него так доверчиво, с надеждой – правильно ли я нашла, это он?
- Он? – спрашивает она.
- Это шило, - хочет уже сказать Павел, но вместо этого еще мрачнее говорит: - Он.
Берет шило и молча начинает открывать бутылку.
Сколько сразу сказано этой сценой. Ему проще открыть бутылку шилом, чем разочаровать ее, сказав правду.

(тут я делаю пока паузу.
мысли без оформления:
Бывает такая любовь – услужливая, предупредительная, боязливая и робкая, неуверенная в своей необходимости, и она, может быть, пострашнее тех бурных чувств, от которых самоубийства и все такое. Она терпеливая, но она гнетущая – такую любовь тяжело выносить тому, на кого она направлена. А себя ставит ниже всех, старается быть неприхотливой, незаметной. Она на каждом шагу подстерегает любимого. Она упреждает всякое его желание и на всякое грубое слово отвечает ему лаской и тихой покорностью. И тут уж от него, от него, как человека, зависит - поймет ли, увидит ли, что и это - любовь, которую надо беречь. Или начнет ли он нарочно унижать, словно проверяя: а это – вытерпит ли? И зная, с досадой зная, - и это вытерпит. Ему уже осточертела, он ее хуже собаки держит, а она - терпит. И любит.
И это что-то сумасшедшее, дикое, но такое реальное. Тут с самого начала - с его стороны никакой любви не было; сначала силой взял, потом - как бы из долга. У него же сколько было и есть таких. А для нее - деревенской девочки, наивной - единственный. И навсегда будет единственным. И Павел - это ничего, потому что счастливы они не были бы, а только друг друга бы измучали. Она бы волком смотрела, что от Лёни увел, а он бы и себя, и ее проклял. А это ее - хотела, чтоб поцеловали, - это в никуда направленное желание нежности, ведь от Лёни этого не дождешься. Она ему противна - вот что она для него. Он избавится хочет.
Но в последний момент, когда Павел и Тома уже уходят, уже около самых дверей, в нем все-таки просыпается собственник. "Как? Чтобы от него увели жену?" да никогда! И он забывает, что сам хотел от нее избавиться, что она ему опостылела, что он клял ее гупёшкой, которую невозможно любить, - все это он забывает, теперь он просто человек, который не хочет лишаться своего, своего собственного. Такие, как он, от того, что заполучили однажды, так легко не откажутся. И он будет держать при себе, он знает, знает, как ее удержать, привязать - не на Павла же бросаться с кулаками! нет. он падает на колени и говорит ей: - Тома! я же люблю тебя. как же ты бросишь меня?
И это, наверное, "я люблю" он говорит в первый раз.
А ей и в голову не Читать далее...

здравствуй, монамур.

только что, когда я лежала на голубых больничных простынях, в окружении своих книг, ленивая и безобидная, мне вдруг опять захотелось написать. ведь за то время, пока писем не было, случилось так много. я вернулась из италии, гораздо более сдержанная, куда менее замкнутая. вошло в привычку поддерживать видимость хорошего настроения, оживленности, поверхностной наблюдательности и быть при этом внутренне сосредоточенной. очень внимательна к окружающим, когда несчастна.
но я хотела рассказать не об этом.
мне очень нравится лежать в больнице, монамур.
простая и здоровая пища, вечерний променад по пустым коридорам, залитым белесым светом, добрососедские отношения. большую часть дня можно ничего не делать. я сплю, читаю или слушаю музыку - взяла с собой гуно, орффа и кельтские песенки. белинский и голсуорси скрашивают мой досуг.
мама сказала: люди это все равно что платья, сделанные из разного материала. есть из шерсти, а есть из газа.
газовая девочка. из тех, кто живет на облаке.
но нужно уметь стоять ногами на земле и иметь здравый ум. нужно уметь поворачиваться - ведь мир стал такой быстрый. некогда переодеваться к обеду. нужно успеть, без прелюдий и церемоний. давай сделаем это по-быстрому. ибо никакого потом может не быть.
мой любимый персонаж в первой части второй трилогии о форсайтах, которая называется "современная комедия", - это бикет. упаковщик в издательстве майкла монта, будущего баронета. за кражу пяти экземпляров книжки его лишили места. после войны в стране безработица, его жена поправляется после воспаления легких. они мечтают поехать в австралию, странц синих бабочек. и бикет сделался продавцом воздушных шаров. это честный, удрученный, всегда голодный и от того полный легкости человек. и кто купил у него два воздушных шарика по три пенни в первый же день? сомс форсайт, идущий мимо. подумать только!

а белинский? боже, как он пишет о греках. "у греков родилось ваяние - с ними и умерло оно, потому что только у них совершенство человеческой фигуры могло иметь такое мировое значение. вот почему характер самой поэзии греков есть пластичность образов, так что хочется ощупать рукою этот волнистый, мраморный гекзаметр, который, излетев из уст, становится перед глазами вашими отдельною статуею или движущуеюся картиной".

сегодня такой странный день. вчера, засыпая, я не могла оторвать взгляд от репродукции фра анджелико "noli me tangere" (взяла с собой его альбом). не давала себе заснуть - все казалось, закрою глаза и что-то пропущу, важное, очень важное. сегодня что-то обрывается внутри.
дубы, ивы, клены, орешник, боярышник. не спрашиваю себя ни о чем. уединение дает мне минутную прелюдию к удовольствию и тысячу мыслей, исчезающих без следа, как камень, брошенный в воду. reveries, peevish reveries. все суета сует - ни о чем, ни о чем, ни о чем. следует ли - и все мои восемнадцать августов, пролившихся, пронывших на одном дыхании где-то в висках, в коленях и в запястьях меркнут, исчезают перед этим, девятнадцатым, месяцем вздохов, длинных теней, призраков лодок, начинающего алеть боярышника, тропинок под ивами, липких локтей, белесых солнечных полос и луны с пятирублевую монету, месяц любовных теней и отчетливых уходов, суета и стона длиной с царапину вот здесь, где мягко.
так остро и стыдно - встретиться с собой в памяти чужого человека, где вместо ярлычка "я" будет ярлычок "она" - даже без имени, с маленькой буквы.
"из вещества того же, как и сон..."
буря.

сижу за столом, с краю. очень хороший, деловитый и бескомпромиссный стол. на другом краю стола лежат рядом две толстые зеленые книги. корешки их я не вижу. это просто какие-то книги. не важно, о чем они.
и вот я кладу голову на стол (он не сразу теплеет под щекой) и перед глазами только желтизна дерева и зеленые обложки и песчаные толщи страниц, и их отражения на поверхности стола, и вдалеке - нерезкие, смутные, желтые яблоки в полиэтилене.
субботнее утро. десять часов.
как трудно вести правдивый дневник. даже если ты говоришь, что тебя нисколько не волнует мнение других, все равно, записывая что-то, вдруг подумаешь о читателях и напишешь не так, как написал бы себе самому. сделаешь какой-нибудь красивый реверанс или навалишь в кучу побольше непонятных слов.
бен джонсон, занявший все мое утро, уже в четыре иссяк, и я побежала доделывать оставшиеся дела - забирать билеты, пить шоколадное молоко и встречаться с профессором. но по дороге со мной сделался солнечный удар - и шпили сталинской высотки вдруг превратились в шпили готического собора, и все улицы вдруг опустели, и каждый шаг давался с трудом.
но профессор, профессор оказался такой замечательный. мы уже как-то сталкивались, в прямом смысле сталкивались, поднимаясь на сцену, когда был новогодний капустник - но я тогда, конечно, не знала, что буду его любить и что он учился на одном курсе с в.а.

вчера я проснулась очень рано, от спазмов в сознании.
уже знала, что никуда не пойду и просто лежала, выпрямившись изо всех сил.
вспоминала другие субботние утра в других городах и других постелях.
мне девять.
я просыпаюсь и понимаю, что на кухне давно и приглушенно кипит жизнь. мама готовит завтрак. бабушка варит кофе. тихо шепчет радио.
но ведь это суббота. зимнее утро, без десяти семь. даже папа еще спит. бодрый утренний папа - и тот спит. и фонарь спит, и снег спит, и кошка спит. никому не надо в школу. все спят.
но через десять минут должна встать я. чтобы идти по мокрому снегу в музыкальную школу. первая ученица. занятие в семь двадцать.
я так плакала, ненавидела и проклинала.
и мне никогда не приходило в голову, что я живу всего в пяти минутах от школы. и что отзанимавшись эти утренние двадцать минут, я вернусь домой.
но что моя учительница, терпеливая и смешливая а.м., каждое утро час проводит в холодном трамвае, чтобы добраться сюда, что она уходит из школы после девяти, и что у нее не от хорошей жизни седые волосы в сорок лет - это мне тоже в голову не приходило.
я возвращалась домой, раздевалась опять, заползала под одеяло и спала до двенадцати.

одна женщина снимает книги так, что кажется, будто
сотни и сотни прижатых страниц
это русла высохших рек
снятые откуда-то с высоты
из космоса

(но это, конечно, снимала не она)
[500x375]

готовила красивое и чудесное - рассыпала повсюду корицу и боролась с собой, чтобы не слизать ее с поверхностей, не очень для этого пригодных;
проснулась в одиннадцать, поняла, что никуда не иду по смешной и нелепой причине, обрадовалась, все утро решала упражнения из мёрфи, читала про английские реалии - вроде extended family и auntie sally, то есть, ничего важного не делала.
потом на курсах, пока все думали, куда поставить личное местоимение, я смотрела на синюю стену здания напротив - мне очень нравится эта стена, всегда на нее смотрю, ее по вечерам очень-очень осторожно освещает солнце - как будто мягкое прикасается к мягкому и в этом соприкосновении рождается ненарушаемая тишина.
такая легкомысленная. была сегодня.
не хочу больше ходить в институт, решила. какжевсеуспеть - и он не вписывается в грандиозные планы.
а вчера... вчера мы ходили на предпремьерный показ "гупёшки" в рамт. уже в фойе навстречу нам выползли декорации - куски старого вздувшегося линолеума и кольчатые трубы. в углу на столике стоял макет спектакля. мы не читали пьесы и не знали, чего ждать.
так вот. сейчас я буду Описывать Спектакль.
зал погружается в абсолютную темноту. раздается тоненький звук - будто кто-то свистит. раз свистнул, другой, потом длинее, потом затянул и все протяжно, на одной ноте, как будто птица или как будто струна дрожит. медленно светлеет. слабый звук угасает и вместе с ним замирает свет. на сцене никого нет.
это просто обычная квартира. в глубине, за занавеской из колечек, видна входная дверь. посередине комнаты диван и маленький столик на колесиках. в дальнем углу ножная швейная машинка, зеленая лампа. слева от нее большой шкаф, обитый старым кожзаменителем. и стены, и пол тоже обклеены этим материалом, но все уже вздувается и отваливается. с потолка в подставленное ведро капает вода - протекают трубы. смотришь на такую комнатку - тесную, грязно-коричневую, бедную - и думаешь: до чего грустно. да разве бывает, разве может быть здесь счастье?
и тут дверь открывается.
(вошедшие люди неловко переминаются с ноги на ногу и молчат. через некоторое время мы понимаем, что они не знакомы друг с другом. они избегают смотреть друг на друга. мужчина одет в серый костюм и кроссовки. женщина в тапочках, она прижимает к себе пустое мусорное ведро. вот она быстро, втянув голову в плечи, проходит к железному ведру, куда капает вода, идет в ванную, чтоб вылить ее, и будто не замечает гостя. он, наблюдая ее, готов вот-вот уйти. им очень неловко).

у меня нет сил писать связно.
утром я по-детски обиделась.
весь день. марина устала. спектакль "гупёшка". они входят, но они не знакомы друг с другом. так неловко переминаются. так молчат.
а потом на стадион, на физкультуру, то есть раньше. а потом в макдаке, когда я хотела почитать "братьев карамазовых", мне встретилась вера. мы взяли по коктейлю и пошли по газетному переулку к гитису, а потом познакомились с отцом стивенсом, который живет в крошечном кусочке англии в центре москвы и весьма этим доволен. москва веселый город, авторитетно заявляет отец стивенс.

хочу выходных

dear diary
утром я три часа просыпалась и шепотом читала "евгения онегина" под одеялом, задаваясь вопросами о смысле бытия в связи непрекращающимся дыханием спящего рядом человека. дорогой бог, чего стоит мир, если никогда не почувствовать этого?
dear diary, ты знаешь в том удивительном романе кизи я больше всего люблю момент, когда вив вспоминает, как в детстве она лежала в спальном мешке с ружьем и охраняла арбузы и дыни своего дяди, глядя в небо. эти переспелые арбузы и дыни никому не были нужны и поэтому она, девочка с ружьем, созидала свою будущую жизнь - как будто играла в кукольный домик - вплоть до того, какие цветы посадит перед домом и как назовет своих детей. это уже самый конец книги. потом вив берет чужой автобусный билет и уезжает.
dear diary, потом я забежала в лит на полчаса, где мы обсуждали проблемы правды и художественности, а потом решила не идти искать католическую церковь (забыла дома фотоаппарат) и отправилась на "парфюмера". это совсем, совсем не похоже на книжку - кроме внешней канвы ничего нет. но как прекрасно алан рикман держиться в седле, - вот что мне действительно понравилось ))
dear diary, а потом около дока мне встретился аркадий, который тоже хотел на "психоз", но я не могла его провести и той полузнакомой девочки, которая смогла бы, тоже не было, поэтому я полезла в душные и мрачные глубины дока одна; стас был вне досягаемости и не при деле; этот пожилой фотограф втиснут в угол; я - в другой. на сцене стоял стул, который проходящие зрители сдвигали, чтоб пройти (ведь док - это просто маленькая черная комната с тремя рядами стульев вдоль одной стены), и режиссерша, бродя тут же ругалась, - нет, ну обязательно вот стул вам надо трогать, да? и еще, на зрителей, входящих с кофе, - нет, ну, если бы я знала, что это не театр, а буфет, я бы вам пирожных напекла.
в общем, сара кейн написала хорошую пьесу.
как ее понял театр из сыктывкара мы сегодня все оценили.
многие зрители не ушли только потому, что проходы между рядами и дверь были забиты другими зрителями.
а потом я пришла домой, выпила кофе со взбитыми сливками и снова читала вслух "евгения онегина" - уже в полный голос.

(дорогой дневник, по этой записи мне никак нельзя дать больше четырнадцати лет и тройки по литературе и русскому за последнюю четверть, да? ну ладно, я не против)

он должен не только ясно мыслить и, следовательно, ясно излагать - он должен быть еще и чрезвычайно наблюдателен, проницателен, должен обладать остротой и цепкостью взгляда, памятливостью - господи, скольким он должен обладать!
ведь он пишет не о себе, перед ним - произведение искусства - спектакль! это и слово, и тело, и звук, и свет, и это тайна, что-то невидимое, неуловимое, - оно есть как в человеке, так и в спектакле - то неведомое, необъяснимое, что одухотворяет его!
он должен уметь сказать так, чтобы зритель, читая статью, подумал - да! ведь это так! ведь это я так чувствую, так думаю! он прав...
он должен уметь объяснить так, чтобы зритель, не до конца понявший спектакль, понял чуть больше, узнал - но все это без надменности, без кичливости, без поучающего тона, без чувства собственного превосходства, ведь все-таки мы равны, мы вместе пытаемся разгадать - и наслаждаемся невозможностью этого - чудо спектакля, живую магию.
театр телесен, и я ненавижу абстракции.

обедала сегодня в столовой - "артисты театра обслуживаются вне очереди", мятая бумажечка со списком блюд, написанным от руки, гнутые вилки, граненые стаканы с грушевым компотом, подавальщицы с химзавивкой дают гречку и винегрет, и еще, я думаю, там просто обязаны давать пирожное "картошку" - и это будет совсем, как тогда. смотрела на бар, который находится тут же за стеклом - кирпичные стены, увешанные простыми, цветными и черно-белыми, очень живыми фотографиями, запах кофе, сигарет и шоколада, артист б. в круглых очках, который смотрел на нас так, что не поймешь, кто на самом деле стоит с той стороны стекла, а кто с этой.
сезон еще не начался, но я ездила в рамт встречаться с профессором.
никакого профессора я не встретила. однако, он оставил письмо, где отметил мою сверхнебрежность (подчеркнуто) в орфографии и пунктуации.
в том, что касается орфографии, я сильно протестую.
в том, что касается пунктуации, - так это у меня Авторские Знаки.
так что вместо профессора мы рисовали газету, по двадцать раз бегали мыть кружки, ходили смотреть, как монтируют декорации, и бесцельно лежали на диване.

перед "чернобыльской молитвой" я познакомилась с пожилым фотографом, который знал сашу соколова. он сказал мне по секрету, что к юбилею виктюка будут восстанавливаться "служанки".

я сегодня такая торжественная и мне хочется говорить правду.
я не могу смотреть телевизор, монамур, я ужасный сноб и вот, такой ужасный сноб, ехала сейчас домой, смотрела в свое отражение, прижималась виском к бедру незнакомой девушки - какое жуткое и спокойное ощущение. и так каждый день.
какие мы хрупкие, монамур.
обнимите нас.

у меня примерно то, что называется жизнь в режиме ежедневника,
и пятибалльный шторм в районе к югу от сердца
время от времени

(завтра действительно было, и все действительно началось)

ангел мой
что это?
я еду домой поздно, необычайно долго, но это не с чего бы, это просто слишком много мыслей и между полянкой и серпуховской успеваю подумать и о детском сне, и о шоколадных конфетах, и о глазах-бабочках, и о больничной пище, и о провокационных замечаниях, и о том, что женщине не надо путешествовать, потому что она уже - там, потому что она - the place one is trying to get to, и о том, как быть дельным человеком и думать о красе ногтей, и о том, как от пожилой пары пахло яблоками, горячо и вечерне, и пьяно пахло яблоками, а от девицы навстречу тухлыми овощами, и вообще, я думаю, о том, чтобы вот бы мокрая галька, бумага и кофе - и больше ничего, ангел мой.
я говорю дине - "милая" и "вы", и это так легко, она уезжает в северную осетию и отдает мне книгу, и вот уже, сидя между профессором по математике, который грызет апельсиновую карамельку, и тремя проспиртованными спортивными костюмами, вытаскиваю ее из пакета - белые, нежно-белые страницы, такая строго-прекрасная; и сразу же там начинается флоренция - душная, галдящая, глумливая, полная тайн; и я не о том.
и не о вере павловой с интонациями бродского, и не о связанном с этом недоумении и разных других минорных чувствах в висках и пальцах;
и не о том, как не получилось про рыб, зато получилось про цвета, складочки и ненаправленное томление;
а просто, обзванивая людей по списку, я подумала: - не дай бог, это случится сегодня;
и вот мужской голос, подозрительно дружелюбный мужской голос, мне говорит: - яночка, вы знаете, а она сегодня дочку родила.
ангел мой, ангел мой, ангел мой
завтра все начнется, завтра все снова начнется, но и это - не о том
ангел мой
точка

да полноте, кто сейчас соблазнится какой-то чашей, чтобы идти в поход? кто решится преследовать эту великую цель, не зная в точности, существует ли она?

на этой дороге не может быть спутников, потому что каждый ищет свой грааль.
или, потому что никакого грааля не существует.
и все, что у нас есть, это надежда

сил нет даже ничего сказать
даже если забыть о содержании, просто иметь такую вещь - это уже счастье
она такая тяжелая и такая красивая, она просто ужаскакая красивая, черный и серебряный, а обложка бархатная
и ее не купишь в магазинах, потому что это все вручную, все это невероятно - и шрифты, и иллюстрации
а потом - как вспомнить о том, что внутри - так сразу захватит дыхание, потому что это не просто четыре года твоей жизни, и не книга об игре, и не игра о книге, а потому...
потому что написанное слово - это подтверждение: "i exist"
и есть надежда - что можно убедиться в этом лично