актер какой-то пантомимы, дитя райка. в зале с деревянными скамьями и живыми цветами. разыграю за плату, за улыбку, за глоток воздуха из ваших рук.
я принадлежу возлюбленному моему, и возлюбленный мой мне; он пасет между лилиями.
последний спектакль уже окончен. пыль оседает на сцене. разбирают декорации.
оставалась неподвижной все это время
звучала и двигалась
пришивала пуговицу
готовила еду
в моей памяти спектакль уже живет и то, что я никогда больше его не увижу, не помешает помнить его
я буду помнить вас
обязательно
обязательно
я принадлежу возлюбленному моему, и ко мне обращено желание его.
мимы в моих снах ходят друг за другом, лунные любовники видят печальные сны.

тянусь веревочкой к одному, к другому, к третьему.
имя во рту как облако; одна ночь с немецкими философами, одна ночь на всю жизнь. под кожей, под костью что-то раскрывается, дышит, во мне там рождается пустота и гулко, щекотно - ночью оттуда выльется весь мой страх. я лежу на полу и кто-то входит с балкона в кухню; я лежу, раскрыв рот, щупаю каждый вздох стен; поиграйте со мной в сказки; боюсь сама себя

дорогой дедушка, все уезжают на новый год домой, но я согласна не уезжать, раз мне не разрешают ехать, и не собираюсь ничего у тебя просить - ни феллини, ни куросава, ни одзу, ни собрание сочинений голсуорси в восьми томах, ни что-нибудь такое из магазина лаш, ни цветные колготки, ни бабушкино кольцо, ни ящики для бумаг, ни буфет, ни чемодан зеленого цвета, ни резиновые сапоги в горошек, ни бергман, ни чехов в двух томах, ни лотреамон мне, на самом деле, вовсе не нужны, как не нужны мне знаки внимания и льстивые фразы, цветы и поцелуи,
созерцать тебя - единственная радость моя!
мне ничего не нужно, все случилось в этот вечер и, возможно, большего я не могу просить, не могу желать, нет сил, нет слов,
во мне
который уже день?
звучит песнь песней, дедушка, и ты не можешь ничего изменить.
но если ты подаришь мне елочный шарик, который я разбила в пять лет цвета чая и золота, то я буду рада.

я так закутала голову - в тридцать три покрывала - что не заметила дворника, поднимаясь по лестнице, и мы пережили несколько очень занимательных минут.
если отбросить поэзию, то я, как всякий юный и деятельный человек, живу среди множества встреч, событий, слов, грязи и красоты, не обремененная ничем, если посмотреть объективно, кроме тягот одинокого взросления, но это интересно, как интересно все, что нужно пережить. если посмотреть объективно. и отбросить поэзию.

мы я и моя тень танцуем у окна, ведь никто не пригласил нас, не подал нам руки, не угадал нас из всех ждущих, и мы танцуем я и моя тень вдвоем, шепча друг другу прямо под ресницы. и радуга три раза обвивается вокруг земли. кто-кто бежал по лестнице к зеленым почтовым ящикам, ждал письма, каждое утро ждал, в дождь и в воскресенье ждал, и бежал по лестнице, с пятого на первый, с шестого на девятый, и не мог остановиться... не ты? ну, если нет, то извини.

что я сегодня сказала:

- это вы мне говорите?

- маша, я сейчас улечу от тебя на этом стихотворении.

- никто не узнает.

- папа, с днем рождения.

- да, вот прямо так и зовут.

- по-моему, вы потеряли салат.

- можно я задам вам вопрос, а вы ответите.

- алхас, прости меня.

- тебе нравится артистка наталья гундарева?

- я ваша.

а еще подари десять килограммов хурмы тому, кто оставил сегодня около почтовых ящиков книжку kappa novels, на японском, ну и что, что я только название пока могу прочесть, и то лишь потому, что там хираганой все подписано; потому что это было нужно именно сегодня, не вчера и не завтра, именно сегодня в четыре часа дня, когда все провода перерезаны и связь с трансваалем утеряна, когда я сижу на острове и ничего не происходит, когда я с утра вспоминаю послеполуденные аудитории с черным бархатом и как спиной чувствуешь майский дождь и поджимаешь пальцы ног при мысли о длинной дороге домой и этот запах; на первом курсе ты еще такая глупая, но самое важное случается с тобой каждый день; а потом так много всего и ты пьянеешь и не чистишь на ночь зубы, потому что ночь начинается по дороге в институт и длится те тридцать минут полусна в вагоне, прижавшись к незнакомому с бородой, а потом опять все сначала; и, кажется, тоже важное, но уже совсем не то. прошел год, я думала летом, прошел год, а ничего не изменилось - все те же сны, все те же знаки, все тем же жить. а теперь прошло уже два с половиной года с того сентябрьского дня, и было так много, было столько встреч, людей, радостей и от них летала; все изменилось, я изменилась - и нет, ничего не изменилось на самом деле. все те же сны, все те же знаки. только реже и труднее встречи. от усталости продолжаешь жить.

It was the knowledge that you had when you watched a dark menacing sea; or a forest covered in snow set against a stormy turbid sky; or a desert, as calm, unmoved and deadly as a snake—the knowledge that there was a divine will for everything. One which man could never strive to comprehend.

No matter how great a man... no matter how great.
(c)

ведь это один из редких вечеров, когда я в точности знаю, где вы; и каждую минуту я могу прожить вместе с вами, зная какой вы сделаете шаг, какое произнесете слово; но никогда не могу и не можете вы знать, как - как это будет

вим вендерс так хорошо снял документальную ленту про токио и про одзу, которому многие люди отдали свое самое лучшее.
я стала больше говорить по телефону и меньше стремится.
в одиночку дни тянутся долго. у зебры полоски.

весь день я ужасно боялась туда идти - ведь я же ровным счетом ничего не знаю, я даже как меня зовут говорю с ошибкой, я читаю хуже чем по слогам, как ребенок, который все буквы видит в первый раз и не может связать и путает, я же, я же, я же боже мой, я не знаю, почему я так боялась. я выпила имбирного кофе, пережила что-то очень чувственное и волнительное, глядя как мужчина разрезает туго завернутый, золотистый, наполненный белой густой начинкой блинчик и кладет кусочки себе в рот, помечтала и пошла;
и я правда была самой худшей, я ничего не знала сначала и по-моему, меня все презирали, но все равно было классно - мы играли в дни недели и в награду давали стеклянные шарики, я даже заполучила один, как-то угадав правильный день; и мы читали, я стыдилась, ошибаясь, но тоже читала, и потом составляли диалоги про то, как мы пойдем играть в теннис, но они знают уже сорок кандзи, боже мой, а я путаюсь в катакане; я думал, вы совсем ничего не знаете, но вы можете здесь остаться, если догоните; и кио-сан обещала дополнительно позаниматься со мной; но что я буду делать, что буду делать, что буду делать; я так давно этого хотела; подумай и реши; хочу и буду; как я хочу спать; мой дорогой мистер свифт, до завтра; до завтра, хорошо? хорошо?

среди вас есть поклонники "евангелиона", спрашивает. помните аянами? ее звали - рэй.
с одной стороны от меня дивная настя, с которой мы играем в магазин "где рыба?", а с другой две девицы, которые говорят друг другу "бла-бла" и чувствуют себя умнее всех на свете.
выучила хирагану и могу пользоваться словарем.
снова одна и могу играть, во что угодно.
пока я решила играть в детей из фильма "никто не узнает".
рэй по-японски - это ноль, ничто.

после мы помчались в паб "англия", что сразу за театром, нужно только пересечь трамвайные пути. поднялись на второй этаж и в полутемном синем зале кому-то не хватило место, а длинноволосый, в белой рубашке, прямо за стойкой водил мокрыми пальцами по кромкам стаканов; и весь паб молчал. иди же, найди себе стул, но мы вышли вдвоем, и нас носило по бесконечным крошечным лесенкам, и от пьяного воздуха мы сделались совсем легкие. вновь так хорошо - ощущение осталось в сгибах локтей, на ладонях. я не помню слов, кроме горьких, и разуверений, и признания в печали, которой не слышно, потому что все случилось шепотом. у паба была черная вывеска с эйфелевой башней.

- п.а., ну произнесите же что-нибудь!
- нет, не нужно, я лучше маслин поем.
мы забрались на диван с ногами. фойе блестело. закрывала глаза, потом плыла над толпой до зеркала и обратно, вокруг хрустального шара люстры, в трещины старых милых бело-голубых стен. на зеркале было написано "саша черный". потом вышел артист и дописал размашисто - "под сурдинку", и восклицательный знак съехал со строки.
мы уже столько живем вместе, что я перестала помнить другие дни; мы вместе едим, вместе выходим из дому, вместе ездим в метро:
- ты еще наплачешься, - говорит;
вместе засыпаем после полуночи.
они опять снесли к консъержке книги - я отхватила четырехтомник вересаева, китайскую прозу и гимназические мемуары; ямамото-сенсей хвалится знанием русского сленга, я прилежно учу хирагану, просрочила библиотечные книжки и часто испытываю чувство стыда.
васильевский остров прекрасен. как жаба в манжетах.
ты готов к холодам? укрывайся теплей

пишу тоже сто фактов


1. я люблю быть героиней
2. я люблю сидеть на чьей-нибудь кухне в полдвенадцатого и думать, что скоро домой, но все равно сидеть
3. я не люблю ровную вежливость
4. я не люблю громкие слова и аллегории. если они только не алхимические. тогда другое дело.
5. я люблю, чтобы меня ждали
6. меня никогда не кусала собака
7. я один раз лежала в больнице
8. в нашем подъезде прекрасная традиция - сносить ненужные книги консъержке и оставлять - пусть берет, кто хочет. отхватила сегодня "улицу ангелов" пристли и детгизовскую книжку про китай. рыбный день.
9. я серьезно думаю, что доброты и нежности всем не хватает.
10. я не могу верить тем, кого не люблю.
11. я люблю четырех человек на земле
12. не считая родителей
13. один из них, правда, книжный персонаж, превращающийся в архетип
14. я очень жду смсок, но вечером мне приходит одна, которая говорит: "приснился голос пушкина. был высокий, горячий, седой. упирался в висок. проснулась в слезах". она от меня, что была шесть двенадцать часов назад.
15. я не знаю, откуда еще черпать силы
16. хорошо быть женщиной, которая держит за руку своего ребенка
17. я должна написать рассказ о дискуссии "оптика стоппарда". до четверга. потому что хватит уже. да. точка.
18. я отчего-то не переношу театр фоменко и кутеповых. в больших количествах.
19. самые прекрасные на свете - это раневская и елена морозова.

сидит ночью на кухне, курит
- ты спишь? извини, я забыл.
кто еще ночью смотрит из окон?
- я здесь совершенно не ориентируюсь, совершенно, понимаешь?

мы шли вечером, и кто-то лежал, запрокинув голову и кровь стекала на лоб;
и давить ожидание звонка и голоса, и каждую ночь проживать все без оглядки.
у меня нет вредных привычек монамур.
я боюсь все равно

и вот мы съездили на утренний спектакль, вернулись домой, приготовили обед и я после мыла одну миску вместо двух. скоро зима. я так и говорю - скоро зима, каак отпразднуем; еще полтора месяца говорит а., еще полтора месяца, и опять углубляется в вальтера скотта - полтора месяца до "идиота", до последнего срока рефератов, до имбирного печенья, до "а ты скоро приедешь?", до конфетти из закладок всех прочитанных за четыре месяца книг, до рождественских считалок и писем без надежды на ответ, до лежать в сугробе в пять утра и просыпаться в синем дне, как будто ты в горах и сейчас выйдешь кататься на лыжах, а потом будешь есть блины с шоколадным сиропом; до всего этого, до январской глубокой нежности даже больше чем полтора месяца; как же а. прав со своим вальтер скоттом, второй том, розовая обложка.
мне он так нравится с его добротой, говорю, и
но это же все спорно, это нужно воспринимать критически, это же не истина, тут же говорит е.н., а первый том самый увлекательный.
мы смотрели "тома сойера" и мне было и весело, и грустно. особенно местами.

а вот здесь машу я сфотографировала

http://www.flickr.com/photos/33249309@N00/293716826/

я ночью вчера просыпаюсь от звонка и напевный мужской голос произносит в трубку
- редько
и потом
- ты спишь что ли?
и отключается
пока я не понимаю, кто что где и не успеваю ответить
шутники

идет по кровати в полумраке
смс - береги сердце