Но что с этим делать?

Дочитать Чжуан-Цзы?


Отпустить себя?

//Дни проходят в ощущении вины, так как все никак не позанимаюсь, и кажется, что трачу время зря. Но - кому и что я должна? Чего
этот внутренний контроллер все никак не заткнется?

Тем не менее, ощущение собственного свинячества меня переполняет.


Особенно, когда я почитала его стихи (нестихи).

Записать у себя на лбу (в конце концов): чем больше самоуничижение, тем выше, сильнее (практически уже колосится) на самом деле гордыня. Говорящий о своем творчестве как о не стоящем внимания, вне всякого сомнения перечитывает себя на ночь. Когда отмечаешь, вроде бы даже искренне, насколько же ты НИЧЕГО не умеешь (тут главные слова - "ничего", "абсолютно", "совсем") на публике - это всего лишь песнь уязвленного сознания, угрызение себя, ревность, зависть, и по нарастающей.

Кажется, что это лежит на поверхности, но , однако, порой в роли публики выступаешь ты сам, переводя собственную надменность в пласт неочевидный. И начинается сеанс - сначала себя грызем, потом жалеем.

В рецензиях Бернарда Шоу о Саре Бернар - едкое, блистательное, тотальное уничтожение ее ( в восприятии читателя) как актрисы. Злооообный критег)

Что такое истина, когда кровь кипит (ирония, обращенная к другим)

Да, мне не хватает живости, и мир для меня если не текст (как для любого уважающего себя постмодернисткого филолога), то Священный Текст.


Птица из 1 главы "Чжуан-Цзы" - думая о небе, почему-то постоянно представляю ее.

Доверие к своей судьбе - вот урок этого месяца.

По прошествии пары дней все это опять становится неважно.

Об основном - о приступах чувственности, заполонившей мое сознание, писать-то и нечего. Кто эти люди? где , из-за кого, мои глаза остановятся, а сердце, наоборот, начнет идти? неинтересно, но с надеждой на чудо. не там и не с теми - но это единственные, мои, реальные - как научиться быть с ними рядом? Я отворачиваюсь к окну. Оно разукрашено золотистыми шариками. Ближе к середине ноября Москва начинает ждать Новый год.

Ничегонеделание и трата времени. (Черт). Неопределенные шатания. Лень и приступы чувствительности. Вписки и кафе. А нужно - читалка и флейтовые экзерсисы. Боже. Помоги мне заняться делом. Сил моих на это безделье больше нет.

При свете дня сбежали - пленительная скорость - от маньяка- квартиросъемщика, перепутавшего сдачу в наем комнаты с организацией общины полугаремного происхождения. Ближе к вечеру от него пришло смс - "Пожалуйста?".

Я, кажется, вдруг попала из своего тщательно охраняемого кокона в ту часть реальности, которая действительно реальна. Ломает взрослеть, выворачивает. Принимать решения, улыбаться через силу, подстраиваться, идти на уловки, отстаивать себя ежесекундно, даже наливая чай - велком to my world.

смех и радость облеченные в слова становятся легки

Грусть приходит одна.

Выпал снег. То ли куриная слепота, то ли потребность в сказке - мир кажется уютно опустевшим, просторным и напоенным дао. Все справляются. Все идет своим чередом; и все справляются. Мне хочется провидеть что-то, некое таинственно-приятное сквозь это полотно, эту пелену, эти призраки. Тихо.

Правая мышца реагирует на холод, звук маленький, не хватает его. Каждый день как сюрприз. Заболит или не заболит?

Мне снится оперный и еще один Ф*. Как и следовало ожидать - сердце не терпит пустоты.

Материально-моральная тишина, спокойная чернота, незаполненность. Женственное, слабое. Мне кажется, что я стала плоскодонной лодочкой, которая плывет не зная куда, стремясь попасть в нужное течение. Мне плоско, странно, сытно живется без человека, которого можно было бы любить. Еще мне хочется работу, работу, работу.

Иногда, наговорив лишка не тому человеку, чувствуешь себя как на вертеле, проклиная свою болтливость. Нет ничего более разорительного, чем доверие к людям, которых вы плохо знаете. Очень малое количество людей обладает цельностью, еще меньшее количество не имеет двойного дна (или просто - лучше его прячет). Они, как правило, не завистливы и не любят сплетен, сдержанны и в меру дружелюбны. Волки и овцы, кругом волки и овцы. Причем, каждый волк может встретить более сильного. С другой стороны, побеждает тот, кто лучше маскируется.

Как же я люблю это милое открытое простодушие (возможно, потому, что сама им обладаю - не всегда это к месту) , которое не продумывает заранее фраз, радуется успехам других, если они достойны, доверяет всем, кто не докажет обратного.
На них иногда пытаются ездить.

Но окупается это душевным (а значит, и физическим) здоровьем.

Кстати, у одной моей знакомой карьеристки проблемы с нервами, а другая, любительница сплетен, страдает от язвы.

я пою эту тонкую нить,
про которую быть и любить
нежным сердцем, безверным умом
закрывая глаза, чтобы дом,
и не видеть куда идем.

эти дети пройдут умрут
эти песни, охрипнув споют,
это небо всегда и для всех
как даосский кузнечный мех -
равнодушные слезы, смех.

Когда я называю кого-нибудь великим, я говорю не
о человечности и долге, а о полноте жизненных свойств. Опять-таки, называя
кого-нибудь великим, я говорю не об умении различать пять вкусовых ощущений,
а о доверии к своей природе и своей судьбе. Когда я называю кого-нибудь
человеком с хорошим слухом, я говорю не о том, что он хорошо слышит других,
а о том, что он умеет вслушиваться в себя. Когда же я называю кого-нибудь
человеком с острым зрением, я говорю не о том, что он хорошо видит других, а
о том, что он умеет всматриваться в себя. Смотреть на других и не
всматриваться в себя, не постигать себя, а постигать других -- значит
приобретать то, что принадлежит другим, и не приобретать того, что
принадлежит себе.

Настроение сейчас - томление по томлению

Очень соблазнительно склонить голову на плечо мм.. умудренному фавну.
( Я думаю, так бы выразилась Лея того, уфимского водоема). А возможно, мне даже больше приятна детскость и общая эта .. оживленность глаз. Так и подмывает увлечься; собственно, это то, в чем я себе никогда не отказываю. Мне тягостно быть свободной в этом жизненном потоке, хочется ощущать ту самую стихию любви, которая существует практически только в движении гормонов, и воображении.

Романтизм не выходит из меня иначе как в непродолжительном блеске глаз, или паре придуманных стихотворений. Как обычно, никто не успевает заметить моего увлечения; а настроение уже сменилось. Но все-таки - где же он, комплекс Дон Жуана, где моя доля любовного напитка?

Правильно, в Караганде. Вот он, гладкий на ощупь, суровый октябрь. Если можно, я облечу последним листочком под ноги того, кто не заметит не только физиономии листка, его "лица необщего выраженья", но и не подумает лишний раз, наступая в эту скромную мякоть.

Ноут вдруг перестал работать, и я вернулась в жизнь, и в жиденькую морось осени, пронзительная тоска, все такое. Раздвоенное сознание - то ли я спокойна и довольна создавшимся положением, то ли нахожусь на грани отчаяния, состояния сменяют друг друга. Спокойствие - паника. Радость ожидания - безумная боязнь жизни.

Неделю у меня зажимаются мышцы правой щеки при игре; я чуть не плачу. Губы кажутся не симметричными, как будто раньше были. Чертики устроили бунт в омуте; ей-богу, мне не до шуток. От профессиональной флейтистки до творческой импотентки, не знающей, каким концом приложить к губам флейту - путь в один день. И снова сомнения, которых нормальные люди лишены. Эмоциональное уродство, самокопание, несчастье эгоистичной тонкокожести - давайте уж расставим акценты.

Во вторник я сходила на прослушивание; дирижер смотрел на меня сверху вниз, ибо сидел сверху; но был добродушен. Меня трясло; звук раздавался глухо и несвоевременно, хотя читка с листа была неплоха. (Вот я снова себя и съела) Никаких конкретных обещаний, предложение прийти на одну из репетиций поиграть. (Жду звонка как колокола, который по ком-то звонит). Губы болят, звука нет. Хочу работу. Пристрелите паникующую лошадь.

Новый старт.

Сегодня забрала многострадальный ноутбук из сервиса, сижу в интернете безвылазно, расслабляюсь.

Следующий пост про кровь, которой хочется бродить.

Мы продолжаем ездить. Краешек золотой осени был ухвачен сегодня, но хаотически-абсурдным "макаром" - снимали на усыпанной листьями безвестной поляне в Юматово наш очередной клип. Под занавес кто-то из операторов решил снять оркестр с высоты птичьего полета, для чего последнему пришлось перебраться в низину. Ватага молоденьких оркестрантов в национальных костюмах, со стульями и инструментами в руках передвигалась вдоль дороги, карабкалась по невысоким кручам, перешагивала коричневые засохшие кучки. Платки развевались на ветру, солнце собиралось закатываться. Проезжающие вдоль машины изумленно сигналили...

Привыкший к многообразию неестественно-ярких оттенков с монитора, хрусталик воспринимает золотую осень как немного поблекшую (по сравнению с предыдущими).

Раньше я смотрела в небо доверчиво, а теперь даже не пристально. Бесценное тоже может обесцениться, как это ни печально (ремарка в духе Ремарка). Слова "мне хочется" должны быть оставлены на потом. Завтра я встану утром, и постараюсь опять вглядеться в эту синь.