Сколь угодно долго я могла бы придерживать на ушах аккуратно свернутые гнезда лапши, которые ты туда вешаешь, но проходит время – и я снова натыкаюсь в интернете на афишу – 17-20 мая, какой-то фестиваль в Канаде, и, конечно, ты там играешь. А мне только и остается сжимать кулаки до крови, потому что единственная страна, на которую у тебя не хватает времени – та, в которой живу я.
Ты кормишь меня обещаниями буквально до ожирения, заталкиваешь в горло ароматные сливки комплиментов, дразнишь сладким соблазном, глупой иллюзией, что ты доступен для меня здесь и сейчас, но ведь я же «умная девочка Фридочка». И я не могу не понимать, что у меня есть только твоя тень, которую не схватить за руку, не прижаться к ней, не обнять.

И вот через три недели я улетаю в Мадрид и боюсь говорить тебе об этом. Потому что ты спросишь: «А почему не ко мне?», а я не знаю, что тебе ответить. Потому что я тебя боюсь, потому что стоя на своей земле, я еще как-то смогу справиться с удушьем любви, а на твоей, боюсь, у меня уже не получится. Потому что я устала за тобой бежать и больше всего на свете хочу, чтоб ты стал просто человеком, которому я не безразлична.

«Если бы я был там, рядом с тобой, я бы обнял тебя, развеселил, выпил бы с тобой пива, в конце концов…» - господи, ну не казни хотя бы, не издевайся, ты ведь не будешь со мной, не развеселишь, и даже пива со мной не выпьешь.
«Мне говорили, что все русские – мрачные и замкнутые, но я сразу понял, что ты не такая, когда впервые тебя увидел. Ты живая, открытая, в тебе столько чувств» - это он понял, когда «впервые меня увидел» в 2008 году. И с тех пор так и не находил возможности мне об этом рассказать вплоть до вчерашнего дня.
«Ты особенная, красивая, умная, талантливая» - пишет мне он, тот самый, который в нашу последнюю встречу даже двух минут для меня не нашел. Выплюнул «hola, como estas?», а я потом пил до 7 утра и рыдал от разочарования и боли.

Господи, сколько еще времени я смогу на что-то надеяться. Сколько я еще смогу думать после каждого письма, что что-то изменится. Сколько я еще выдержу бутылок вина на одно сообщение тебе. Сколько я смогу любить тебя, чудовище?

Странные чувства испытываешь, когда у другого человека сбывается твоя мечта. Причем сбывается легко и непринужденно – будто так и было задумано, что ты будешь годами переламываться напополам, чтобы только взглянуть и потрогать, а он придет и спокойно возьмет. Причем человек этот – ничем не лучше тебя. Может, даже хуже, что, увы не меняет сути.
И этот человек даже не знает о твоем существовании. Он ничем тебя не обидел, не строил козней, не втыкал иголок в твою фотографию. Он просто взял то, что лежало у него на пути. У него, а не у тебя.
А ты сидишь, обливаешься слезами и не понимаешь себя. Ненавидишь его – того, кто украл твою мечту, хотя, конечно, ничего он у тебя не крал, и вообще, как можно украсть то, что тебе не принадлежит. И от этого – горше всего. У него есть, у тебя нет, никто не виноват и… ничего не поделать.

И с последним я мириться так и не научилась.

Все закончилось неожиданно и больно. Я не выдержала и огрызнулась, ты не ответил, и… и все. Вчера я стояла на балконе, курила и вдруг осознала, что вальсировать в этом танце смерти я буду одна. Оно и к лучшему, что больше никто не ранен.

До самого утра мне снилась мучительная, болезненная дрянь – без сюжета и очертаний, но было так невыносимо страшно, что я билась в судорогах, отчаянно пыталась проснуться и не могла. А когда наконец-то открыла глаза, увидела в темноте комнаты твой силуэт. Он провисел в воздухе несколько секунд и исчез…

У меня есть стойкое ощущение, что такими темпами я первая устану тебе писать. И, как бы это ни было печально, такой вариант развития событий представляется самым разумным. Пока я еще не наломал дров, ног и голов…

Это невыносимо – понимать, что вся твоя жизнь вертится вокруг «Вы получили новое сообщение от…»

Хочется вот написать слоган по аналогии с вкладышами жвачки моего детства: «Love is… привыкнуть к его кретинским поступкам».
Милый, ты и правда человек-оркестр. Рубишь на моей душе такое, что твоим клавишам только и остается, что плавиться от зависти.

Меня будто напоили похмельем – так тяжело и противно вдруг стало жить, что хоть глаза не открывай. И не было ни хорошо, ни весело, ни по-алкогольному уютно. А было сразу плохо, безнадежно и отчаянно. И да, я знал, что снова стучусь в дверь, которая никогда не откроется для меня. Но ты не верь, мне не больно. Ничего не трещит в груди, не рвется и не пенится, и волосы на себе не хочется рвать. Только катается у меня внутри огромный металлический шар, такой тяжелый, что по утрам не встать с кровати, а по вечерам – с офисного стула. Катается и звенит тихонько – живи своей жизнью, живи своей жизнью…

Иногда в своем безалкогольном похмелье я ненадолго выхожу из оцепенения и мне кажется, что срочно нужно включить музыку – станет легче, и какая-нибудь по-настоящему родная песня посадит меня на свою пернатую спину и унесет туда, где не живут даже мысли о тебе. И тут я понимаю, что музыка давно играет, а я не слышу. Уже даже не слышу...

Легче и быстрее всего на свете я теряю ключи, проездные карточки и письменные принадлежности. Я их потом нахожу, конечно, но на этом приключения не заканчиваются – все однажды найденное вскоре пропадает вновь, будто подчиняясь всемирному закону циркуляции мелких предметов в пространстве. Еще я раньше постоянно теряла зажигалки, но потом потеряла желание курить, и хоть одна проблема в моей жизни решилась сама по себе.
Кроме того, я не без удовольствия теряю голову. Без удовольствия я ее потом нахожу, а вот теряю – знаете ли, с упоением даже. Иногда я теряю дар речи. Особенно если мне вдруг удается раз в пятилетку встретить достойного собеседника, с которым могло бы быть по-настоящему интересно.
Я теряю желание жить и терпение почти каждый час, особенно в последнее время. Я теряю слог, и в стороны от меня в ужасе разбегаются корявые, недоделанные строчки, и я плачу, плачу над ними, глупая половозрелая девица.
Я даже пару раз в жизни теряла лицо. Когда мне было 19, я висела на рукаве у бывшего возлюбленного и вот как есть, без всякого лица, умоляла не бросать меня. Бывший возлюбленный бросил.
И единственное, чего я не смогу потерять никогда, - мое зубодробильное, инквизиторское даже чувство юмора. А потому я пишу эти строки. А ты не пишешь мне пятый день.

Доброе утро, Мехико.

Я пять дней плакал над пустым почтовым ящиком, а на шестой, наконец обнаружив в нем твои три строчки, вдруг понял, что нас разводит в стороны не расстояние, не возраст, не разница часовых поясов и не языковой барьер. Я весь последний год веду борьбу с лишним весом, и вот впечатляющий итог: в твоей жизни я не вешу вообще ничего.

«Фрида, - говорит. Это он меня так зовет. – Ты такая красивая девочка, мы тебя очень ждем, и я просто уверен, что ты найдешь себе хорошего мальчика, и даже много».
Сукин сын, мне не нужны мальчики, у меня уже есть. Мне нужен ты, которого у меня никогда не будет.

Я как онколог, который наблюдает за собственной опухолью, скрупулезно отмечаю все изменения в состоянии и виртуозно рисую на графике динамику ухудшения. Однажды я сам проставлю в карте время смерти и равнодушно отряхну руки, отложив в сторону карандаш.
Мне все равно никогда не добраться до тебя, не доползти, не схватить тебя через 13 лет, 9 часов и 11 тысяч километров. Если в этом мире есть два человека, которым максимально не суждено однажды проснуться вместе, то это ты и я.

а ты все тот же. wtf.

Я сжевал собственные губы от отчаяния, телефон чуть не треснул в руке, пока я выл – ну напиши мне хоть слово, и ты пишешь, а мне хочется тебя ударить, потому что все это не то, и мы оба это знаем. Я умоляю какие-то высшие силы, в которые не верю, чтобы ты хоть что-нибудь понял и смог исправить, заменяю одну мятую сигарету другой – до разрывающей грудь бесконечности, до боли в горле, до немоты.
Мы все дальше запутываемся в словах, захлебываемся в зловонной канализации мыслей, нас рвет от несказанного, а впереди – только черная слизь ненавистной правды.

Я жду чуда, которого не произойдет, мы оба уже потеряли себя и друг друга.

я не знаю, что делать в этой огромной квартире без тебя.

Собирайся, мой мальчик, забудь, чем меня убивал,
Как ломал меня страхом, тоской, равнодушием дней.
Можешь даже заправить на память наш бывший диван,
Если только от этого будет тебе не больней.

Собирайся в печальный Чернобыль, пустой Аркаим,
Я провел между нами две страшных сплошных полосы.
Я же знал еще утром, что больше не буду твоим –
В нашем доме сегодня внезапно сломались часы.

Собирайся и брось меня здесь, на другой стороне,
Не беги без надежды к любому ночному звонку,
Чтобы видеть – не я, и от боли внутри каменеть,
Как бы я не хотел – я вернуться уже не смогу.


И это я - который плакать не умеет, который так издевательски логичен, что раскатает оппонента в лепешку, как каток, не в силах убрать из статуса "встречается_с", потому что это выше способностей человека-машины, потому что мне вовремя не написали программу "уничтожь навсегда вот этого вот конкретно", потому что я люблю, люблю, люблю как любят живые, страдающие, сами_ушедшие.
Убери тогда сам, но ты тоже не можешь.

я совершенно счастлив прекрасным, изо дня в день перетекающим счастьем.
у меня живут две улитки и мужчина, исполняющий мои мечты.

Я решила, последний виток – или буду стрелять,
Ну не будь же как все, не молчи, отведи мое дуло,
Или просто смотри в него, видишь, там снег февраля,
Мои слезы в апреле и серая бездна июля.

Ну не будь же как все, испугайся меня потерять.
Полюби меня снова, я так безнадежно устала.
Ставь мне песни, читай мне стихи, покупай свитера,
Это будет непросто, но нам ничего не осталось.

Приходи к нам домой, сделай вид, что так было всегда,
Что я сплю не одна, просыпаюсь, дыша тебе в спину.
Что как прежде ты хочешь со мною во все города,
Или в жидкий азот, или в терпкую горечь резины.

Сохрани нас, спаси, успокой, не руби пополам,
Полюби меня снова, я так безнадежно устала.
К черту фразы, слова, я люблю, я тебя не отдам,
Я решила. Последний виток. Я начну все сначала.
[322x483]

Я вам, знаете, должна признаться в одной страшной вещи. На всякий случай.
Дело в том, что я мужененавистница.
Не феминистка - я не считаю, что у мужчин и женщин должны быть равные права, что бабам тоже надо писать стоя и отращивать хуй методом полива и удобрения.

Я просто ненавижу.

- будь моей женой
- да никогда в жизни
- ну почему?
- потому что ты трепло, подхалим и гад
- ну можно я хотя бы буду твоим любовником?
- будь
- вот и отлично!

Я долго и напряженно верил, что не все такие. Что кто-то не побоится добиться всего меня, а не просто права меня регулярно трахать.
Но увы. Моей вере пришел конец. Адьос, добродетель, прощение и понимание.