Мне жарко, хотя продувают ветра ледяные...
Прохожие крепче укутались в шубы свои.
Какой-то секрет. Но о нём я ни капли не знаю,
В футболке наметив пути через лёд января.
Глядят на меня кто с печалью, кто с ужасом лютым,
Кто с завистью чёрной, а кто-то с такой же тоской.
А счастлив ли я? Променял бы свой дар я на злато?
Не снимешь его, не упрячешь в своём кулаке.
Мороз без снега... Кажется, что лето.
Что зноем травы жёлтые пожгло.
Что не горят лучи огнём подлёдным,
А тихая река вдали текла.
Взлетает пыль. Качаются бурьяны.
Не чувствуешь мороза за стеклом.
Не выходи. Не рви обмана струны.
В тепле приятен незаметный плен.
Накопились ошибки. И я мимо бухты промазал...
То ли камни по курсу, а то ли тяжёлые льды.
Без поправки на небе пылают полночные звёзды,
И такие же звёзды внизу отражает вода.
С каждым годом я чуть ошибался с маршрутом до цели,
И немало годов. И совсем не туда я приплыл.
Загорелось. Полярным сиянием парусник залит,
Не видать больше чаек, дельфинов и хищных акул.
Вот и дошли. И тяжёлого часа ждут
Вечно готовые шлюпки на гибких талях...
Шквалы, хотя и лишали в море уюта,
Только крутится винт не перестал.
Скалы грозили в тумане дно распороть
В этот заветный раз, да и в каждом рейсе.
Шлюпки готовы. И в этом вся их работа,
Ждать рокового удара грозных небес.
Летим поскорее в трактир, нежданно открытый...
Хватаем, что нынче тихо лежит на полках.
Гремят у дверей телеги, да цокот копыт,
И каждый соседу охотник, и хищный волк.
Когда же его закроют, о том неизвестно,
Когда по новой откроют, откроют вообще.
Пока что внутри для всех не хватает мест,
Летят из ломимых дверей осколки и щепа.
Расскажи мне, первопроходец, о счастье своём,
Как блуждаешь по свету, ткнув наугад по карте...
Открываешь планету в звёздной Вселенной огромной,
И трясёшь головой, прогоняя остатки чар.
Здесь всё то же, что оставалось за тёртой спиной,
Вариантов немного, какой-то из них да будет.
От седых арктических льдов до лютого зноя,
И все те же витки тяжёлых и крепких пут.
Тихо слетают заветные жёлтые листья...
Впрочем, иные лежат, не успев пожелтеть.
Очень упрашивал осень сыграть мне на бис,
Но ожидает зима-дрессировщица с плетью.
Снежные львы за решёткой тихонько рычат,
Скоро в горящие кольца послушно запрыгнут.
Вроде не в зное горячем упрятано счастье,
Только при виде клыков обрывается крик.
Состязание Ахилла с черепахой...
Ты быстрее черепахи в сотни раз,
Да она ещё практически слепа,
И проскальзывает на дороге грязной.
Только время-черепаха впереди,
Хоть и ближе, чем по юности далёкой.
Ноги мчат пока, съедая вёрсты льстиво,
Но от бега невелик сегодня прок.
К фамильному замку пришёл из большого похода...
Осели тяжёлые башни, с наклоном стена.
Который промчался сейчас без хозяина год?
И сколько навьюченных вёрст пролегло между нами?
Обеденный стол превратился в седую труху,
Истлела постель, будто умер я сам на чужбине.
О, время! Разбойник, что с нами обходится худо,
И память потёрло с фамильных и ярких картин.
Меня искал заветный старый клоун,
Что жив один из труппы циркачей.
Он и не помнит год, или число,
И в магазине хлеб ему ничейный.
Кто говорит, что шут сошёл с ума,
А кто твердит, что он злодей отменный.
Играет старикам и детям малым,
Но только взрослых души взяты в плен.
Не учёл я запасы угля в путешествии дальнем...
И отделки в каютах не хватит до порта дойти.
Умирает без топлива вечно надёжная сталь,
Да заветные чайки маячат над палубой льстиво.
Только ветер устойчив. Но нет парусов у меня.
Время шить из брезента, да вешать на низкую мачту.
И часы пароходного бега растянуты днями,
Громким смехом покажется чаек губительный плач.
В ухо звенят мне комары назойливые...
Вьются чаинки, на скатерть из чашки пролитые.
Вроде не лето, и за окном холода.
Чешутся руки, больно в ночи искусанные,
Ноги уже давно боли не чувствовали,
Тапки у койки сгинули без следа.
Впрочем, пока что мне стоит порадоваться,
Что не исчезла пока летняя странница,
И не сгубила стужа пока комаров.
Будут ещё на лице следы окровавленные,
Будут запасы лент липких разграбленные,
Вышел из-под удара, лети, будь здоров!
В стакане вода казалась до капли вычищенной,
Бока, словно лупа, каждую грань увеличивали,
Но вот ни соринки. Чистая, как слеза...
И пил я кристальную воду порою юношеской,
С любовью первой, с драками мягкими, дружескими,
И стало казаться: плывут пылинки в глазах.
Вода понемногу горчила первою молодостью,
Но сердце лечилось быстро, крепко исколотое,
Вода не кристальная, только вполне чиста.
Но нынче допил до осадка руками старческими,
На дне притаилась муть, сегодня назначенная,
Избитая в кровь душа тяжела и пуста.
Я совсем не курю. Но одежда моя прокуренная...
На лице остаётся помада, следы напудренные,
Никакого грима я в жизни не знал своей.
Я непьющий. Но перегаром несу понедельниками.
Не считаю с удочкой верной часы размеренные,
Но пропахся рыбой, как будто ловил много дней.
Не водитель. Цветут на штанах пятна бензиновые.
И в какой же точке чужие тона осиливали,
Прогоняя мой запах, одеколон тройной.
В кочегары пойду, котлы поддержать натопленные,
Провоняю мазутом, ветошами просмоленными,
И пойду других обдавать гари волной.
Что ж... Наступает заветная ночь пред экзаменами.
Те, кто прошедшие сессии верно заваливали,
Те, кто прошедшие дни до конца отгулял,
Нынче сидят до утра над седыми учебниками.
Кто-то конспекты писал, речи слушал размеренные,
Только и он повторенья включил ритуал.
В эту заветную ночь нагоняют утраченное,
Снова равны все ленивцы, и кто отбатрачивали
Каждую пару, и каждый лихой семинар.
Всё обнулилось. Глаза не моргают, слезящиеся.
Пачки шпаргалок за пояс упрятаны ящерицами,
В пепельнице сигаретный пылает пожар.
Как же к старости мы стали недоверчивыми!
По весне глядим на вётлы со скворечниками,
Ожидая, прилетят ли в этот раз?
Будто было в нашей жизни чудо сбывшееся,
Вечный снег, зима, на юге воцарившаяся,
Многолетний лёд, насколько хватит глаз.
Ноги ноют, в волчьих ямах переломанные,
Да... Мы резвой жизнью не были балованные,
Научились осторожности сполна.
Молодые ловят пламя обжигающее,
Недолеченные, мчатся за товарищами,
И пока им невдомёк, что ночь темна.
Пытайся узнать... Прочертили морщины извилистые,
Осталась пока шевелюра, недолгими милостями,
Но выцвела золотом, или, скорее, в лимон.
Я часто преследуем трепетными одноклассниками,
Что все небылицы о мне каждым встречным рассказывали,
Но это не я. Вам приснился уродливый сон.
Фамилия в паспорте странно звучит, переправленная,
И старых моих фотографий с немыми подпалинами
Не стоит искать. Вы другого, конечно, нашли.
Кого вы искали, тот умер с разбитыми глобусами,
А я проживаю на даче с водою колодезною,
И тихо копаю свои десять соток земли.
Взлетают пеплом письма непрочитанные,
Подарки белый свет ещё не видывали,
Но в упаковке брошены в огонь...
Мечта в дороге без конца опаздывала,
Душа молчала, тихой клятвой связанная,
А сердце издавало тихий стон.
Душа не дожила до часа праздничного,
В палате сердцу смесь по трубкам вкачивали,
Но линия прямая жжёт экран.
Нет, не стучись, мечта в ворота запертые,
Хмельного дозы, было время, радовали,
А нынче не поможет и стакан.
Предо мной три дороги. Одна же из них заминирована...
На измученном камне заветная тайнопись выгравирована,
Но подсказки, как это прочесть, не видать, не найти.
На дороге другой волчьи ямы, капканы расставленные,
А на третьей приманка разложена, крепко отравленная,
И попробуй, сыщи пропитанье на этом пути.
Я иду. Попадаются скатерти с пышными лакомствами.
Не отравлено. Брюхо набитое скорбно мне жалуется,
Но попробуй, от этого яства теперь оторвись.
И дворцы на дороге, в них спальни с постелями шёлковыми.
Оставайся же, путник, и сбрось все одежды изорванные.
Не дошёл? Так зачем тебе холод, и чистая высь.
Я залезаю с утра в вагон переполненный...
Слышу дыханье тяжкое, с бранью и стонами,
И неохота, только торопятся все.
Кто-то успел присесть на скамейку твёрдую,
Тыкают в ноги носы с собачьими мордами,
А за окном зорька во всей красе.
Кто-то сойдёт по делам на ближайшей станции,
Мне до конца. Платформы проходят ранцами,
Тяпками и граблями, воем котов.
Может быть, электричка в пути сломается.
Впрочем, а мне-то с того какая разница?
Еду пока. Но сойти я давно готов.