Тихо ещё постою я у дома проданного...
Вроде привык. Но дальше дорога ведёт.
Больше меня золотые цепи не сковывают,
Сытный горячий калач не ложится в рот.
Дальше трактиры. Когда разживусь полтинниками.
Если не хватит — будет ночлег под кустом.
Ветер, пока что тихий, ветвями поигрывает,
Будто ямщик у стойла своим хлыстом.
И снова вдаль самолётами и автобусами...
Побыть, поглядеть, и опять вернуться домой.
Испытывать те же чувства, резвые, боязные —
А вдруг не меня? А если билет не мой?
И полнится жизнь рейсами неотправленными —
Вчера отменили, ну, а сегодня в пути.
И ноют потом на душе те отмены ссадинами,
Но глушит пока что дороги скорый мотив.
На конверте старом марки по новой наклеенные...
Пожелтели страницы, чернила стали бледней.
Почтальонов, верно, обсыпать следует премиями,
Что возились с этим письмом много долгих дней,
Что искали на картах старых страны исчезнувшие,
Города пустые, пропавшие адреса.
В старый ящик бросаю конверт с чувствами смешанными,
А потом вздыхаю, и долго гляжу в небеса.
Поздно теперь проливать слёзы горючие...
Только пески вокруг да летучий зной.
Хоть ни к чему были мы не приучены,
Только развилка заветная за стеной:
Там выбирали дороги предельной сложности;
Впрочем, дороги проще нет на земле.
Чем-то похожи пути, при всей их несхожести,
Только всё ищем угли в остылой золе.
Лавина летит, сверкает на солнце саблями,
Копыта коней в небеса поднимают пыль.
Но вот впереди давно пулемёты расставлены.
Окончена сказка. Пришла суровая быль.
Не сладить конникам резвым в бою с пулемётами,
А справиться могут танки, да бомбы с небес.
Легенды уходят, временем пыльным сотканы,
Да будни приносят скучный и точный прогресс.
Как же бедно живу! Нету устриц заветных, лакомых...
А свинина приелась, и в горло давно нейдёт.
В деревянном тереме часто шлёпаю тапками,
А хотелось бы замок, и залы каменный свод.
Ну и что, что терем теплей, белый хлеб полезнее,
А медвежья шуба согреет в лютый мороз?
Мне хотелось под пальмы, жить над песчаными безднами,
Но таких, как я, невелик в той пустыне спрос.
Часто хожу по ночам на старую свалку,
Книги ищу, ожерелий тускнелый блеск...
Дом двухэтажный забит. А всё-таки жалко
Ставить на дивных находках тяжёлый крест.
Я находил халаты парчи и шёлка,
Тонкий фарфор, что чудом ещё уцелел.
К людям ходил. Они же хранят осколки,
Пластик, вискозы обрывки, да школьный мел.
Мне надоело в этом доме... В соседний переехал.
Тот же тесовый потолок, да дымящая печь.
Тот же колодец,
Что в конце улицы на целую деревню один.
В каменный дом не попал, а в землянку мне не надо,
Выбор богат.
В тихой, но драками кипящей по вечеру деревне,
Имя которой на картах небесных - "Земля".
Я снова читаю древние мудрые книги...
Но в них описаны нравы да вечный быт.
По хрупким листам солнечный зайчик прыгал,
По каменным стенам, в пыли расколотых плит.
И я ухожу добывать на ужин монеты,
И жизнь пролетает мимо, на старый закат.
А солнечный зайчик режет беспечным светом,
Как будто в грязи горячие солнца глядят.
Пора поджигать потемнелое от времени солнце,
Пора отмывать поседелую и грязную тьму...
Пора. Факел в руки.
И крепкую щётку с запасом бесконечным воды.
Зажгли. И отмыли. И стало светло в целом мире.
Легли отдохнуть.
А солнце тусклее, и совсем понемногу потухло,
И грязная тьма расползлась по округе опять.
Взял я вершину... Спустился потом. Отлежался немного, оставив за рваной спиной снегом скрытые трещины, вогнутый бок беспощадной стены, и ночёвки на ней, ураганные ветры, и мороки снежные.
Ну, а теперь мне к вершине другой, что намного сложней, по острейшему гребню, по валким камням, по скользящим снегам, огибая лавины, стараясь остаться в живых, но дойти до вершины пытаясь по новому.
Так пролетают секунды и годы пылающей жизни.
Говорили же мне: не мечтай о горе недоступной!
Я дерзал и мечтал. И по новой попытаюсь взойти...
Год без пальцев,
А за прошлую попытку лишился и носа, и ноги.
Научился ходить на деревяшке. А гора вновь смеётся
Надо мной.
Перепробовал разные к вершине горящей маршруты,
И по старым следам мне останется сейчас восходить.
Праздник раз в год... Почему бы не праздновать вечно?
Есть и другие, что раз в пролетевшую жизнь.
Ну, а бывает
Что отгремел, только с жизнью твоей не совпал.
Праздников много. На будни зачем-то похожи,
В вихре забот.
Вновь примеряю дежурного клоуна маску,
И на арену за хлеба кусок выхожу.
С кем я только по дороге не братался...
С казначеем государевым, с царём,
С нищим жалким,
С палачом и с вором, с каличем ночным.
Только роли поменяли очень быстро
В вихре дней.
Странник вечный, кем ты был на той неделе?
Да ведь ты почти все маски перебрал.
Я думал — давно наступила бегучая полночь...
Но вышел к окошку — закат не начался ещё.
И времени много.
И много чего мне до ночи успеть предстоит.
И в тёмный подвал проявлять фотоснимки спускаюсь
В кровавых лучах,
Что верно отснятое утром хранили на память.
Но смазано что-то, а что я и сам засветил.
Сиди, огонь, в заветной тесной топке
И не пытайся уничтожить дом.
Ты мне полезен,
И прочь не рвись. Я всё-таки слежу.
На лист стальной не плюйся угольками,
Не суй язык
Сквозь щели на седой печной заслонке.
И смерть несёшь. И мне даруешь жизнь.
То ли рано дожди, то ль напротив, они слишком поздно...
А без этих дождей на планете, как видно, нельзя.
Серой тучей
Подвесной потолок провисает под крышей небес.
Обещается мастер прийти, разобрать до квадрата,
Снять каркас,
И представить на радость живущим омытую крышу,
И когда-то придёт. А пока заряжают дожди.
Странное счастье, и странная любовь получилась...
Тысячи вёрст между нами, и столетия лежат.
Ночь на исходе,
Тает при свете зари невесомая душа.
Что нам слова? Мы давно уже глухие и немые,
Слепы к тому ж.
Танец недолгий, без музыки, без прикосновений,
Странно счастливых и странно полюбившихся душ.
Восседает рыбак на льду у заветной лунки...
В беспощадный мороз, и талой коварной весной.
Стал морщинист и сед, а бывал задорным и юным,
А товарищи все почти сошлись с глубиной,
Уходя под лёд. А ему везёт беспощадно.
Ни одной рыбёшки за все года не поймал.
Вот товарищи, тех, что нет, ловили, и складно.
Оставляя легенды во льду круглый провал.
Пылают рекламы во мраке тяжёлом, полуночном...
Холодная осень вступила над городом в права.
И звёзды на лужах
Растянуты коркой, сверкающей сегодня едва.
И нет никого. Промерзать никому неохота,
Считать фонари.
Торопится автобус, от жизни бродячей усталый,
И хочет к автостанции дальней поспеть до зари.