За тихой рекой раздаётся печальная песня...

Но срезать пути через речку сейчас не дано.

Темно, и в амбарах заветные лодки укрыты,

Корыта разбитого, даже того не найти.

Пути далеки через мост, до утра не добраться.

Сквозь пальцы гляжу на вечерний огонь за рекой.

Покой улетучился. Впрочем, он был хоть когда-то?

Пиратом и счастье, и радость я выкраду лихо.

Кто любит сыр, кого влекут колбасы,

Те ясно поделились пополам.

Врагам своим ни вздоха дать, ни спуску,

И грузом старых истин полон ларь.

Я стар. И верен ввек копчёной рыбе.

И глыбой был непонятой никем.

Мне плен нейтральный стал седым проклятьем,

И знать бы раньше... Только знанье скупо.

Что за белый огонь в небеса вдалеке запускают?

Даже стаей взвиваются резвой косые огни.

И ледник приближается сквозь океанские воды,

На восходе увидим, кто эти ракеты пускал.

То финал для тяжёлого лайнера был быстротечный,

Быстрой речью наполнен за ночь позабытый эфир,

Нынче мир почернел, как забитое трупами море.

И за горе в ответе, что ночью проспали несмело.

Видно, ещё не стар, коль мечта лихая

Выгнала прочь из дома, тянет скорей...

Мимо дорог, по кустам, где птичья стая

Криком тревожит знакомым серых зверей.

Только болячки мои твердят, что не молод,

Сладу ни с ними нет, ни с горячей мечтой.

Брошу за спину взгляд, поругаю голод,

Вспомню, сколько мне лет в бумажке пустой.

Когда я родился, спутал в ночи эпохи...

И вроде не выбирал, а промазал века.

Меня закрутили путы, вонзились осколки,

Потом я нырнул в провал, хоть хваталась рука.

И странных одежд покрой натирает кожу,

И странный язык беспощадно мне режет слух.

Ошибся долей земной, хоть это несложно:

Напиться изысканных ядов, коль рот был сух.

Капитан пиратов спрятал золота кучи...

Я ищу до сих пор, и так ничего не нашёл.

И копал многократно береговые кручи,

И точил топор, и сносил фортов частокол.

Находил я кружки и миски, и даже кости,

Но, похоже, пропил всё золото старый пират.

И оставил трубок огрызки, верёвок гроздья,

Старой шлюпки настил, да бутылок разбитых склад.

Нынче в друзьях у меня неотёсанный камень...

Часто хожу я к нему, и сижу на скамье.

Будто бы больше ни дня не лежит между нами,

Даже в полночную тьму, и в снегов кутерьме.

И никого не укрыто под камнем лежачим,

Где упокоился друг, то сокрыто вовек.

Вроде прошло время пыток, теперь всё иначе,

Тихо в душе и вокруг, где осел чёрный снег.

Убегу и я по тихим летним лужам,

Оставляя ног босых в грязи следы...

Кто-то крикнет: "Психи! Ты совсем простужен!

Что ж ты с ними, псих? Куды рванул? Куды?"

Невдомёк им всем, что хуже будет в зиму,

Да и осенью простыть куда быстрей.

Посему я плен скорей сейчас покину,

В путь до боязных звенящих январей.

Упрятано в жаркой ладони последнее средство...

Испробовал всё. Но ничто не целило недуг.

Несутся тяжёлые кони сквозь тёплое кресло,

И режется запах цветов, облетевших вокруг.

Пора бы отведать. Пора. И утихнут удары,

И запахи будут приятными, без тошноты.

И кончится эта игра. Как пожарных с пожаром,

Когда я пытался нескладно сорвать все цветы.

Сначала было рано. Нынче поздно...

В какой же миг я люто постарел?

Когда нанёс мне рану меч морозный?

Какой из пик? Какой из льдистых стрел?

Я был убит. Но в тот момент не понял.

И не глядел в пустые зеркала.

Потом был страх и пот. И люто кони

За свой предел летят. И с ними мгла.

Добавляется влага к ветрам и летучим морозам...

Плотно скрыты короткого солнца в зените лучи.

И пора бы познать новых стран неувядшие розы,

С обувными коробками выйти по трапу в ночи.

Только я остаюсь. Будто дерево в роще зелёной,

Не прижиться меж пальм потемнелой и старой сосне.

Остаётся мой груз. Остаются привычные склоны.

Да сосед мой, миндаль, что ворчит каждый раз по весне.

Все уезжали за солнцем, а он за льдами...

Кто-то на пляже жарится день-деньской,

Он же скрижали снегов распишет ногами,

Пусто хлебнув чаю обмёрзлой рукой.

Я остаюсь на старой привычной даче,

Много забот, мне льды и пески ни к чему.

Ноющий гнус мне ночью усталой назначен,

Трогают пальцы вечно худую суму.

Куда я лечу? Куда задувают ветры.

Сначала несут, уронят на скалы потом.

Звезда мне укажет путь до точки, до метра,

Где пала сама, покрытая вечным льдом.

А если не повезёт, водород взорвётся,

То стану и я метеором в небе ночном.

Капели весенние снова пойдут под солнцем,

Устало сливаясь новым блестящим ручьём.

Жарко топится печь... А в доме всё же прохладно.

Переполнен кошель. Но скуден обеденный стол.

Ярко каплет свеча. Считаю на ощупь злато.

Бьются кони, пытаясь с ходу взять частокол.

Выхожу на крыльцо, встречаю гостей заветных,

И почти что в сборе, но кто-то прийти не смог.

По ножу скользит убежавшее в полдень лето,

И в горсти зажат тихий час, что до точки смог.

Строится замок... Но долго, отчаянно долго!

Флот отправляется к дальним, седым берегам.

Копится мелочь ненужная нынче на полках,

Ход заржавелых часов всё быстрей по годам.

Сбудется всё. Только к старости древней и ветхой.

Сед чародей, и любовь его тоже седа.

Узницей нынче явилась, раздвинула ветки,

След оставляя, где в юности мчалась вода.

Смотрит в небо мой прожектор, ждёт сигнала...

Темнота молчит туманами в ответ.

Содран фильтр, разлетелось покрывало,

Но пуста в зените бездна много лет.

То же завтра. Заменю сегодня лампу.

Сколько раз менял? Забыто. Счёт не вёл.

Кожей чую, как несильный дождь закапал,

Колкой пылью облепляя света ствол.

Давно приспособился. Нынче живу на витрине...

Не видит никто, даже если и смотрит в упор.

Темно по ночам. Магазин понемногу остынет.

По нитям фонарного света взбирается вор.

Его прогоню. Без него мне хватает мороки

Во время учёта, во время уборки витрин.

Питво разобью, и оставлю у урны осколки,

Морозной хандрой наполняя блеск втоптанных льдин.

Я всё ещё иду через туманы...

Где городок мой, улица и дом?

Росой кровавой враг не метил рьяно,

Покой могильный мор не нёс потом.

Леса вокруг. Знакомые, густые.

Полнеют пашни колосом густым.

Слеза скатилась. Будто всё пустыня.

И нет трубы, что шлёт приветный дым.

Долетел. Но не видно под крыльями трепетной суши.

То ли остров исчез, то ли сам я промазал в ночи.

Много стрел беспощадно и резво врезались мне в уши,

Только остро заветный сигнал на антеннах молчит.

Поищу по частотам, где гаснут сигналы чужие,

Но туда не дойти, даже если под пробки запас.

Я свечу разожгу в этом странном и яростном мире,

Навсегда обращаясь в огонь, что на волнах не гас.

Быстро привык ходить на эту помойку...

Ёлочных старых игрушек искать осколки,

Булочный камень, да шоколад прогорклый,

Немного шампанского и мандарина дольки.

Только вместо помойки сегодня стройка,

Вырыт квадратом здесь котлован глубокий,

И на заборе нынче указаны сроки.

В небе блестяшку последнюю тащит сорока.

Считаю дни до весны, считаю поленья...

Пришли времена долгой домашней лени.

Накопленный летний запас бесконечно ценен,

Всё предано долгому снежному, зимнему плену.

Нельзя никуда уйти, снега выше колена,

А крепкий мороз завершит попытки мгновенно.

И мир уложился в эти малые стены,

И пляшет свечи огонёк неприметной тенью.

Разбросаю немного птичьих летучих перьев...

Пронесусь по старой дороге с резвым весельем,

Загляну в запылённые, мхом заросшие кельи,

Где изгнанник мира был тенью немой потерян.

И ответит изгнанник, что я глухая тетеря,

Пропустил всё важное, и пропустил все двери.

И что умер давно я, и выбор был мой неверен,

И никак не пойму, что давно стал охотника целью.

Мне остаются обрывки воздушного змея,

Старый гербарий, что в школе ещё не доклеил,

Лук, что все стрелы когда-то укладывал в цели,

Ноты от песни "Вперёд же по солнечным реям!"

Мы образумились. Кажется. И повзрослели.

Где-то сбывались мечты, да сейчас устарели,

Где-то несбыточны, будто цветочные феи,

Нам же осталось от вечных кругов панацея.

Ожидание покажется недолгим...

Хлеба кус лежать останется на полке,

На полу от чашки битые осколки,

Да рассыпана лучина для растопки.

Кто-то смелый был, а кто казался робким,

Только нынче это кажется без толку,

Если тихая постель от пота взмокла,

А в пути пиратов нет, вот только пробки.

Хотел послужить? Обратись в разметаемый пепел.

Как нынче леса превратились в болота и степи,

Немного тот пепел послужит и людям о хлебе,

Украсит светильник в забытом искромсанном склепе.

Но пришлый народ простоватый, недюжинный, крепкий,

Пески понесло, и опять уползают телеги,

И снова пылают леса, год за год, век за веком.

Колодцев засохших темнеют пустынные слепки.