Где-то ждёт на кухне яичница приготовленная...
Сиротливы пальто и шарфы за тихими столиками.
Я срывался за двери, но только на пять минут.
Никакие пути обратно меня не ведут.
Докипели борщи, когда-то на кухне брошенные,
Я бежал опять, помечая тропинку горошинами,
Но дорога вновь, и свеж горошин запас.
Не пришёл пока возвращения терпкий час.
Радует поздняя осень меня одуванчиками...
Ждут неизбежных метелей незванцы запальчивые,
Если успеют, то облачком белым взлетят,
Будто бы лето, и будто жарче стократ.
С вами хочу я цвести, простаки припозднившиеся.
Будто морозы не ждут, по пути заблудившиеся,
И в январе, меж травы, если вдруг повезёт,
Вновь одуванчики станут водить хоровод.
Двери морга освещает солнце утреннее...
Где-то рядом жгут конечности отрубленные,
Мне пора. Я на работу тороплюсь.
Не от вывески прощальной в сердце грусть.
Горсткой родичи толпятся упокоенного,
Воробьи в траве чирикают, раскормленные,
Та же точная картина поутру.
И в работу продолжаю я игру.
У пса на тарелке морковка лежит, недоеденная...
И кости на миске на нюх водосвинки исследовали,
На рыбу сырую в кормушке глядит попугай.
И вроде еда. Но попробуй, в живот затолкай.
И люди глядят на подарки, увитые ленточками,
Тихонько скатилась на землю слеза незамеченная,
Не к спеху подарок. А может, и возраст не тот.
Надежда осталось, что где-то потом повезёт.
Протез души мне нынче устанавливали...
Мол, без неё и грудь как будто сдавленная,
И взгляд потух, и сам, как видно, сник.
С протезом поживёшь ещё, старик!
И по микрону лазером обтачивали,
Чтоб точно по размеру обозначенному
Он место занял умершей души.
И мозг твой на приборах нынче жив!
Резвой жизни дорога петляет развязками скрюченными...
Долгих стрелок узоры на знаках змеились излучинами.
Я пытаюсь понять, где мой путь, беспощадный, прямой,
Где извечные льды, где пески и полуденный зной.
Я сигналю, пугаю других в точку перестроениями,
Только много дорог. И одна, словно в стоге затерянная.
И на знаках её не найти. И разметка соврёт.
Я опять развернулся у знака ремонтных работ.
Раньше картины, а нынче всё фотографии...
Что же из них точней? И что же правильней?
Крутится видеоролик, кадры бегут.
Мы оказались в клубке прошлого пут.
Жизнь пролетает, дом засоряя альбомами,
Вежливыми, а то и совсем нескромными,
Тает мой календарь, да полки трещат.
Делают вид, что назад дорогу хранят.
Лицом повернусь, помолчу, и скажу: "До скорого!"
Взволнованный воздух впитать попытаюсь порами...
И звуки вокруг записать, как магнитофон.
Как быстро ушедший, но дивный и радостный сон.
И часто я буду сюда прибывать наездами,
А может, совсем перееду в дали прелестные.
И домик построю. Но нет. Сладчайшая ложь
Наркозом чуть обезболит разлуки нож.
Мой любимый кот преступлений моих был свидетелем...
То лежал тихонько в углу, то лез непоседливо.
Но всегда криминальную тайну крепко хранил,
Может быть, для признаний ему не хватило чернил,
Или лента лопнула старая, диктофонная.
Созерцает кот в темноте, видит с плафонами,
Да и слышит прекрасно. Но просит только еды.
И не хочет на нас на обоих навлечь беды.
Надо бы мчаться по рельсам, крутыми дорогами...
Только на них к поездам отношение строгое.
Здесь поменять колею, здесь не тот габарит,
Значит, обратно, где красный огонь не горит.
Снова меняем тележки на брошенной станции,
Ночью сверкает плакат расписанием глянцевым.
Так мы идём через жизнь, и теряем года.
Снова не та колея, габаритность не та.
Мимо сердца пролетела. Но отравлена...
Как-то пули попадали, било ядрами,
У Амура беспощадный арсенал,
Как бы резво по тропинкам ты не гнал,
Как бы резко по чащобе не сворачивал,
Но исколота душа твоя невзрачная,
И страдает без конца по всем подряд.
Впрочем, хуже в одного, но в сотню крат.
Надёжная шкура по чащам изодрана клочьями...
Давно отступили дела очень важные, срочные.
И греет заветное солнце на старом дворе,
И будто бы август, а вовсе не час в ноябре.
Сосед твой домашний, и целая шкура холёная,
И в клинике лечится он, с лютой болью и стонами,
Ему повезло. Так дожить повезло и тебе.
И греетесь оба в коротком часу в ноябре.
Зажгу скорей свечу без электричества...
Пора золу из поддувала вычистить
И растопить заждавшуяся печь.
Прости, ведь я хотел тебя беречь.
Ну, ладно, лгу. Удобней было с лампочкой.
И на газу бекон шкворчит заманчиво.
И я о вас, друзья, почти забыл.
Пока не грянул гром природы сил.
Покупаю заряд. Только в деле заряд непроверенный...
По теории щепки взлетят от высокого терема.
Но взорвётся ли он? Или просто бессильный хлопок?
Не проверил покупки. Никто бы проверить не смог.
Так и люди. Встречаемся с ними. Бывает и дружимся.
Пролетают снега, и жара, осень с долгими лужами.
Только в час роковой прогремит между нами дуэль,
Друг заветный такая же нынче заветная цель.
Надо слетать к друзьям, на другую планету...
Там под зелёным небом горят рассветы,
Сутки короче, а год, напротив, длинней.
Надо б скорей запрячь небесных коней.
Много друзей, и планет в созвездиях разных,
Кажется, я и сейчас мечтаю напрасно,
Мчится тянучка, и неотложны дела.
Так и глядим друг на друга из-под стекла.
Пора бы давно отпустить перелётную птицу...
Давно на земле заморозок серебрится.
И птицу в последней стае родичи ждут.
Ещё обожди. Ну, хотя бы с пяток минут.
Пытаюсь тянуть неизбежное, как резину.
Мелькают взлетающих уток серые спины.
Секунды, мгновенья — будет клетка пуста.
Исчезнут записи жизни нынче с листа.
Ты послушай, доктор, и пересади мне душу...
Омертвела родная, и жизненный путь разрушен.
Слишком много попало в неё амуровых стрел,
И держусь на лекарствах, и вроде пока что цел.
Отвечает врач — ты донора жди пока что,
Кто душой был жив, только телом умер однажды,
Но учти — в этом теле дальше жить не тебе.
Я махнул рукой, и ушёл, покорившись судьбе.
Я зажигаю фонарь на далёкой планете...
Нет никого. Только мне одному он и светит.
Можно бы просто лежать и мечтать в темноте,
Следуя в мыслях к далёкой и яркой звезде.
Но зажигаю во тьме, и сижу под лучами,
Всё ожидаю, что путник заглянет случайный.
И до утра коротаю бессонную ночь,
Хоть до таких посиделок давно не охоч.
Не успели мы родиться — постарели...
Вроде всё должно цвести, а бьют метели.
Разве ж можно здесь родиться пожилым?!
Мы гореть хотели — а давали дым.
Нам давала сил ушедшая эпоха,
В современности себя мы чуем плохо.
Говорим. Не понимаем языка.
Шпагу ищет в складках свитера рука.
Пытаюсь послать через космос на базу сигналы...
Но вот передатчика хлипкого мощности мало.
Чуть лампочка вспыхнет, и гаснет, теряется связь,
Мерцают полночные звёзды, во мраке смеясь.
Антенна побольше нужна, передатчик мощнее,
Из базы призыв у заветной звезды стекленеет.
Пока генератор даёт в батарею заряд,
Пока что я жив, и сигнал отправляю стократ.
Старик! Ещё детей наделать можешь,
Хотя в узлах морщин седая рожа,
И голос твой высок, и хрипловат,
И без очков расплывчатый закат...
Но как же деве объяснить прелестной?
Нас по одёжке судят — в ней нам тесно.
Ищи, надейся, крепенький старик.
Года идут. Да ты уже привык.
Мы подростками спрятались в роще и пробуем пиво...
Любопытные рожи от пенной кислятины кривы.
Только взрослые пьют. Значит, нам пристраститься пора.
Вот теперь и на деле, а вовсе не в салки игра.
И боимся, что кто-то сюда из родителей глянет,
И не думаем, как нам домой возвращаться по пьяни.
Как-нибудь надо б водки на пробу заныкать ещё,
И подставить упавшему другу косое плечо.
Мы посидим, камни свои разбрасывая,
Хоть не осталось за пазухою камней...
Ночи давно серебристы, и всё длинней,
Но почему-то будни кажутся праздниками.
Время бы нам собирать камни валяющиеся,
Только швырялись мы в стеклянных домах.
Нет от дождя защиты, и кровь на руках,
Наши богатства стали хвостом от ящерицы.
Душа в капитальном ремонте стоит, изношенная...
Запчасти нужны заводские, да шведский ключ,
На сварку ещё дефицитный аргон летуч,
И всё обойдётся это немалыми грошиками.
Но нет заводских. Детали возьмут с разобранного,
А вместо ключей гайки кувалдой забьют,
Текущие швы утянет согнутый прут.
Летала душа, да землю всё пашет боронами.
Я не знаю, где спрятать можно секунды ворованные,
Где их можно хранить, и как истратить потом,
Чтоб не сгнили в старой кладовке, обложены льдом,
Не истлели в земле, в тайнике садовом закопанные...
Я пытаюсь собрать песчинки сквозь колбы расколотые,
Шестерёнки беру из смятых, разбитых часов.
Только всего колёса, да жёлтый песок,
Что играют на солнце вечернем яркими сполохами.
Хочется сад насадить, с абрикосами, персиками...
Что ещё надо? Давай, собирайся на юг,
Там для плодовых садов чернозём и уют,
Мало земли вот, и та по кусочкам нарезанная.
Но не хочу покидать это насиженное
С кедрами в небо, и снегом по крышу зимой.
Хочется мне, чтобы персикам край стал родной,
Чтоб не морозило саженцы с нежными вишенками.
Будет время, доконает недолеченное...
Зашевелится стальной кусок в груди,
К сердцу змеем ледяным начнёт ползти,
Прорезая плоть иззубренными трещинами.
Будет время. А пока встаём, истоптанные,
Стянем раны, продолжаем свой поход.
Сложим мёртвых в самый ближний горный грот,
И пойдём искать добычу нераспроданную.