Это цитата сообщения CAZADOR Оригинальное сообщение

Полдень и виноград

Полдень.
Ослепительный свет заливает двор, утоптанный пятачок у крыльца кажется блестящей платиной, из рукомойника лениво капает вода в подставленный таз. На стене дома с каждой каплей вздрагивает солнечный блик.
Зной.
Все притихло и спряталось от сухих, пахнущих нагретой пылью лучей. Лишь муха взыкнет вдруг, в который раз попытавшись пробить головою старенькую сетку на веранде, и снова замолчит надолго, да ветер дунет мягко, пошуршит в винограде, что спускается с крыши, да и оставит его, тронет прохладной лапой мою горячую щеку, дохнет в висок, будто ленивый кот, да бросит, забудет опять.
Лень стелется маревом.
Я перевернусь, в зеленом виноградном полумраке, в пестрых тенях и бликах, подоткну подушку, перелягу на прохладное место. Одним глазом, вскользь, читаю пожелтевшую, словно высушенную этим вот зноем, рассохшуюся, ветхую книжку. 1967 год "Юмор в шахматах". Зевну.
То-ли юмор не смешной, то-ли я его не понимаю, а может быть я так далек сейчас от шахмат и так полон этим ленивым зноем, что мысли мои стали подобны горячей патоке.
Скрипнуло где-то, шаги, вздрогнула и открылась деревянная хлипкая дверь. Я вскидываюсь, автоматически простыню на себя - прикрыться.
- Привет! - говоришь в дверях ты и улыбаешься. На твоих плечах блестят капли - ты только что из душа. Пахнет водой и чуть цветочным мылом.
- Привет, - говорю я и подтягиваю ногу. "Хм... да, я голышом, ну невозможно сейчас терпеть на себе хоть одну лишнюю тряпку!"
- Че, жарко? - говоришь ты и делаешь несколько шагов ко мне, останавливаешься и твой взгляд скользит от моей груди к тому стыдливому уголку простыни на моих бедрах.
- Да ужас, не продохнешь! - говорю я и откладываю книгу, она выглядит жалко, вниз разворотом, распластавшись будто старая, растрепанная ворона.
- О... Какие книги мы читаем! - ты фыркаешь и берешь книжку, плюхаешься рядом и бесцеремонно толкаешь меня задницей, - подвинься!
Мокрые прядки падают тебе на лоб, ты улыбаешься, щуришься и в уголках глаз появляются едва заметные лучики.
- Ну и как юмор? - ты насмешливо поднимаешь бровь, косясь на меня вполоборота.
- Честно говоря, я такого юмора не понимаю, - я пожимаю плечом и мне немного неловко оттого, что мое горячее бедро касается твоего - такого прохладного, что даже мурашки, тонкие такие, тайные, убегающие от крестца вверх.
- Угу,- неопределенно киваешь ты и устраиваешься вдруг рядом, кровать жалобно скрипит и пружины вздыхают, когда ты ложишься спиной ко мне, подоткнув подушку под локоть, перелистываешь страницу и пробегаешь глазами строки.
Я замираю напряженно. Между нами тонкий слой воздуха, такой тонкий, что я чувствую твою прохладу, животом, голой грудью, кожей бедра. И мне вдруг становится душно, от того, что я понимаю, что ты так же ощущаешь мой жар. Лопатками, всей спиной, поясницей. Я стараюсь не дышать - потому что мое дыхание шевелит тонкий пушок на твоей шее и я понимаю, что ты это ощущаешь, мне кажется, что ты это слушаешь, всей кожей. Мы замираем, точно в куске янтаря, в этом жаре и молчании.
- Нда... юморок еще тот! - медленно говоришь ты, в этом медовом, давящем изнутри жаре.
- Вот послушай! - ты приподнимаешь книгу и поворачиваешь голову так, что скулой касаешься моего плеча. Ты зачитываешь мне коротенькие абзацы и мы переглядываемся с непониманием. И от того, что обоим совсем не смешно, вдруг нам становится весело. И мы смеемся над жутко несмешными шутками шахматистов, и вот, уже ты забрасываешь руку за мою спину:
- А вот, вот, это вообще верх остроумия! - и с выражением читаешь, пожимая и похлопывая меня в ритме слов.
И я смеюсь вторя тебе, но от твоей руки уже идет нестерпимая сладкая дрожь, прикосновения, вроде бы дружеские, ни к чему не обязывающие кажутся мне ... неприличными до сладкой дрожи, я угадываю в них то, что жаром кидается мне в лицо, то, что заставляет меня дышать чаще, то, что в горло мне комом, который мешает мне смеяться, я прикусываю губу, но глаза мои все еще улыбаются.
Ты вдруг обрываешь смех и смотришь через плечо. Прямо мне в глаза. И словно забываешь руку на моем бедре.
Сердце у меня качнулось неспешно, будто тяжкий колокол и ударило в ребра. Гулко, больно, долго. Полвздоха вечностью...
И я, словно в мучительно-сладостном сне.
Но...
Я беру твою руку и снимаю с себя. Ты смотришь не отрываясь и в твоих глазах пульсирует горящая нефть. Вопросительно, требовательно, жадно.
И я говорю:
- Жарко...
Три удара тяжкой вечности во мне.
И резкий хлопок - ты захлопываешь книгу и моментально поднимаешься, взвизгнули пружины, сверкнула улыбка, чуть насмешливый голос:
- Ну тогда айда купаться, жаркий!
И я со смехом встаю. И черт с ней!
С этой небрежно свалившейся простыней...

Это цитата сообщения CAZADOR Оригинальное сообщение

Хаос торжествует!

И вот он — Ад!
И хаос и разруха, и паника и вопли и погром!
И пыль летит, седая, как старуха,
И демон скачет голый с топором!

Повсюду вонь и шум, и дикое круженье
И люди все совсем сошли с ума.
Победу торжествует Разрушенье,
Безумной музыкой врывается в дома

Исчезло все к чему давно привыкли,
И некуда бежать, где преклонить главу,
Исчезли вещи и цветы поникли,
Все на алтарь, и жертвы все — ему!

Надежды голос дальше все и тише,
Чем больше бьешься — тем сильнее зло,
Из дома убежали даже мыши
Кто это пережил, вот это - повезло!

И как тут не вскричать с патетикой Бальмонта:
Дай Бог мне пережить...
Армагеддон Ремонта!!!

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

*всхлипнув, упала под стол. лежит пылится*

[600x]

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

[600x]

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Пообедали?

Это цитата сообщения Ptisa_Lucy Оригинальное сообщение

Трамвай на зеленой улице

Чортова Дюжина, представляет нового автора Elbette,

Ветки яблони царапали открытую створку окна, издавая противный скрежет. Где-то далеко, на соседней улице, хрипло прокукарекал сумасшедший петух, спутавший ночь и утро. Но Николай проснулся не от этого, а от ощущения неприятной пустоты. Он привычно пошарил рукой рядом с собой, и рука снова повисла в воздухе. Пощупал – постель была еще теплой, значит, недавно ушла. Он скривился, как от зубной боли, посмотрел на светящиеся в темноте стрелки будильника – два часа, натянул джинсы и через пару минут был уже за калиткой. Катерина стояла на том же самом месте, на каком он увидел ее в первый раз месяца три назад, когда проснулся и обнаружил, что жены почему-то нет рядом. Вот и сегодня жена стояла на их тихой пустой улице, по которой ночью пройдет разве что стайка подгулявших подростков или пара бродячих собак. Ее одинокую фигурку освещал подслеповатый фонарь, чуть ли не единственный в округе. Он вспомнил, как испугался тогда, не найдя Катерину ни в уборной, ни в сарае, ни в огороде. А потом долго допытывался, чего она потеряла ночью под фонарем, чего не спит.
– Катька, ты опять? – вздохнул Николай, подойдя к жене.
– Не опять, а снова, – с вызовом ответила Катерина и отвела взгляд.
– Катька, ну когда же это кончится? Ну сколько можно? Ну что ты как маленькая, ей-богу! Тебе тридцатник скоро, а ты все в сказки веришь.

Это цитата сообщения CAZADOR Оригинальное сообщение

Зодчий

Да-да, я строю дворцы, как волшебный джинн.
Я строю прекрасные дворцы из тонкого цветного хрусталя, полные цветов и прозрачных фонтанов, с колеблющимися занавесями, хрупкими резными колоннами, альковами, лестницами и дивными садами, в которых птицы и звери радуют глаз глаз и услаждают слух.
А затем, возвожу вокруг надежные стены, чтобы беречь мои прекрасные, тонкие, хрупкие, нежно звенящие башни от пыльных бурь. Затем, на стенах появляются суровые воины, чтобы беречь мое чудо от алчных захватчиков. Потом вокруг появляются деревни, чтобы кормить моих воинов, потом в них открываются трактиры и притоны - чтобы воины не сошли с ума от бдительности.
Затем, в подземельях моих чудесных дворцов появляются казематы и цепи, чтобы в рядах моих воинов не было баловства и разврата. Потом мои алхимики призывают чудовищ, чтобы охранять мои тюрьмы от бунта, а народ от смуты.

А потом, потом...я выхожу с моей армией в вороненых доспехах, мои ало-черные флаги полощутся над смоляными плюмажами моего тысячеглавого войска, мои иссиня-черные драконы выдыхают огонь и дым, пролетая над руинами городов...
И мы идем.
Никто и никогда не посмеет разрушить мои прекрасные дворцы. Никто и уже никогда.
Мы оставим за собой залитую кровью и лавой, припорошенную пеплом безмолвную пустыню.
Чтоб за тысячи километров было слышно, как звенит мой тонкий цветной хрусталь.

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

[показать]

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

[показать]

Это цитата сообщения Галина_Ледкова Оригинальное сообщение

МОЙ КЛИЕНТ - ЗАБАВНАЯ ИСТОРИЯ ИЗ ПРАКТИКИ ПСИХИАТРА .

МОЙ КЛИЕНТ - ЗАБАВНАЯ ИСТОРИЯ ИЗ ПРАКТИКИ ПСИХИАТРА

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

[600x]

Это цитата сообщения Галина_Ледкова Оригинальное сообщение

НЕ НАДО ШУТИТЬ С ЖЕНАМИ! оч понра.

НЕ НАДО ШУТИТЬ С ЖЕНАМИ!

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

[700x]

Это цитата сообщения Ounce Оригинальное сообщение

Без заголовка

Это цитата сообщения Оля_Девяткина Оригинальное сообщение

УШЛА ПЛАКАТЬ)

Ушла плакать

Маме Джульетты на момент событий описанных в пьесе, было 28 лет.

Марья Гавриловна из "Метели" Пушкина, была уже немолода: "Ей шёл 20 год".

"Бальзаковский возраст" - 30 лет.

Ивану Сусанину на момент совершения подвига было 32 года (у него была 16-ти летняя дочь на выданье).

Старухе процентщице из романа Достоевского "Преступление и наказание" было 42 года.

Анне Карениной на момент гибели было 28 лет, Вронскому - 23 года. Старику мужу Анны Карениной 48 лет.

Старикану кардиналу Ришелье на момент описанной в "Трёх мушкетерах" осады крепости Ла-Рошель было 42 года.

Из записок 16-ти летнего Пушкина: "В комнату вошел старик лет 30-ти" (Это был Карамзин).

У Тынянова: "Николай Михайлович Карамзин был старше всех собравшихся. Ему было 34 года - возраст угасания".

Ушла плакать...