Во времена нашей молодости, в тот краткий миг невинности, быстро павшей под напором опыта, мы ночи напролет шатались по стылой ноябрьской Москве, исступленно впиваясь друг в друга в обоссанных подъездах пятиэтажек и уже под утро, в сизых дрожащих сумерках, у самых дверей твоей квартиры, так и не преодолев магнит взаимного притяжения, неловко совокуплялись на подоконнике большого панорамного окна. С тех пор, как пишут в плохих романах, прошло уже немало лет. Исследование женской анатомии более не вызывает во мне такого бешенного сердцебиения, а обветшалые парадные не рождают попыток иных, чем попытка к бегству. Изменилась и ты. Испытание жизни на прочность, а судьбы на неотвратимость, возможно и делает человека сильнее, но, определенно, не делает физически привлекательней. Похоже ты понимаешь это не хуже меня и потому избегаешь сомнительного кокетства. Мы просто сидим, молча пьем пиво, и я отчаянно благодарен тебе за тогда и за теперь.

Уперевшись локтями в стол, Каша монотонно наматывает на астральный кулак сопли своих обид и огорчений. Проблемы его так сложны и запущены, что разбираться в них все равно, что кусать собственное ухо или нос, например.Мы молчим, слушая его тупой, монотонный бубнеж. Даже пьяница Жуков отменил свой субботний бенефис и в задумчивости размазывает по клеенке остатки банкета. Мне тоже есть о чем повыть на Луну. Я вижу себя совсем не таким, как мне хотелось бы. Дни проходят впустую и зря, в нелепом копошении, в заглядывании в чужие рты и задницы. Главное отодвигается на потом, на завтра, на когда-нибудь. Но слепому ясно - никакого завтра нет, есть только сейчас и теперь, это самое мать его мгновение, которым и надо бы жить, но которое всякий раз ускользает и растворяется в вечности. Виновата ли в этом моя долбанная отстраненность, извечный синдром наблюдателя или горение жизнью есть своего рода талант – не знаю, но глядя на истребителя жизни Кашу, хочется матерно наорать на него, размазать по роже полбанки кабачковой икры и выталкать взашей, ибо все его стенания - лишь ментальная икота, вызванная неумеренным употребелением наркотика, столь нужного мне и… столь избыточного у него.

Грамм через 300 белой она, наконец, подошла ко мне – муза всех мудаков и алкоголиков - ангел с добрыми и глупыми глазами.
-Не угостите даму рюмкой мартини?- проговорила она влажным шепотом, раскачивая декольте на уровне моих глаз.
-Охотно. Могу угостить мартини, водкой, выдержанным Хаанским бальзамом из подвалов принца Альвалида…
- Какого инвалида? – в ее голосе зазвучали нотки настороженности.
- Да, неважно. Одного достойного инвалида, в прошлом принца.
- Ну, тогда давайте лучше водку! – она мягко улыбнулась, обнаружив дырку на месте верхнего левого резца. Этот дефект совсем не портил ее, только усиливая эффект хрупкой незащищенности.
- Уважаемый, нам две по 100 Флагмана и фисташков!
Обрабатывая заказ, устаревшие микросхемы бармена задымились, он дернулся в попытке изобразить жонглированием мерным стаканом, уронил его на пол, дернулся в другую сторону за бутылкой Флагмана и, наконец, замер на месте, коротнув от противоречивости сигналов.
- Меня зовут Виолета, - представилась она, слегка пригубив из рюмки, - я учусь и работаю. Еще я люблю танцевать, но здесь обычно крутят всякое старье, поэтому тут я только выпиваю, а танцевать хожу напротив, в Звезду.
Время неслышно скользило мимо, оставляя после себя в памяти слабый, едва различимый след, тотчас же исчезающий в ложном прибое прожитого. Зал почти опустел, умца-умца сменилась мудовым страдания Вороваек. Недолго покривлявшись, бармен Андрей выставил на стойку почти опустошенную нами «ноль семьдесят пять» и скрылся нахуй, грустить о мимолетности сущего. Сделав большой глоток, я зажмурился от нарастающего кружения сфер. Лицо моего тихого ангела потеряло четкость и стало стремительно отдаляться.
- Тут закрывают уже, пойдем в Звезду, там можно продолжить, - ее голос звучал очень тихо, как- будто издалека. Одновременно она разговаривало с кем-то по мобиле, жестикулируя и гримасничая.
Расплатившись по счетам всей имевшейся наличностью, я неуверенно побрел за своим тихим ангелом в ночь, шарахаясь от летящих навстречу углов, столов и табуретов.

«Храм любви» на поверку оказался обычным ланчовником с 5 столиками, барной стойкой и циклопических размеров плазмой для любителей принять пивка, заголиться, и вытрясти пыль из фанатской атрибутики.
Все столики были оккупированы разнообразным городским планктоном. Челюсти ритмично перемалывали гриль, глотки засасывали алкоголь, морды лица расплывались в сигаретном дыму до полной неразличимости.
В центре зала на крохотном танцевальном пятачке энергично трясла целлюлитом рослая блондинка в красном и голубом. Ее кожаный кавалер дурашливо хлопал в ладоши, перемежая этот творческий акт с регулярным приемом водяры вовнутрь.
За барной стойкой, на фоне переливающейся пирамиды экзотического бухла, сновало юркое человекообразное существо, подписанное для верности - «бармен Андрей». «Что будете пить?» - пропищало существо на лету, уже исчезая в дверях кухни. Зачарованно сканируя иностранные слова на этикетках, мысленно погружаясь в янтарного цвета жидкости, я тихо тащился, вибрируя в такт с этой магической пирамидой. «Пить будете что-нибудь?» - нахально вклинился между нами сучий бармен, призывно покачивая какой-то дешевой водярой. Буду, Драмбуйе, буду! – зачем-то психанул я. Физиономия миксолога резко вытянулась, два круглых удивленных глаза уставились на меня, как на морскую свинку Стешу, вслух считающую до 10. «Это ликер, знаете?» - решил в конец оборзеть бармен. Ответом ему стало презрительное молчание.
Сижу, уткнувшись носом в омерзительно-сладкое бухло. Из колонок грохочет диско 80х. Как тошно жить! " С днем рожденья! - оглушительно орут за столиком слева.

Мигнув задними фонарями, шаха затерялась в вечернем автопотоке. Я стоял посреди тротуара, оглушенный синкопой неона в хаосе прочих звуков, безостановочно качая легкими фирменное Московское зловоние - смесь выхлопных газов, жареного мяса, парфьюма, гниющей плоти и упругой похоти. Несмотря на поздний час на улицах было многолюдно. В мертвенном свете витрин ритмично двигались разнообразные артефакты человеческой расы. За стеклом, в пароксизме потребительского блаженства застыли их фиберглассовые двойники. «Заметьте нас, оживите теплом своих душ,- взывали они, едва проталкивая звуки сквозь нарисованные рты, но звуки эти безнадежно тонули в шелесте подошв и покрышек. По щеке синеглазой блондинки в джинсовом прокатилась крупная глицериновая слеза, я протянул ей Хольстена, но бутылка со звоном отскочила от витринного стекла.
«Ты че-то попутал, братан, это фанерная баба, она пива не пьет и ебать не дает! - скаля кривые зубы, из пустоты выныривает поджарый жульбан лет 20. «С настоящей не желаешь досуг провести?». «Не жолаю!!» - с угрозой давлю из себя округлые какашки слов и, сминая торговца пиздой, стремлюсь вниз по улице, туда, где из полуоткрытой двери шалмана уверенно обещают, что любовь наконец спасет мир!

Оставив Светку наедине с уцелевшей кухонной утварью, я переложил из холодца в рюкзак стратегический запас пиваса и под мелодичный перезвон стеклотары походкой железного дровосека покинул помещение. На улицу все уверенней проклевывалась весна, прохладный бриз лениво шевелил ботву на моей непокрытой голове. Беспричинно хотелось орать, бежать, размахивать руками и обязательно творить всю эту хуйню одновременно. Пробираясь среди разбросанных по двору автомобилей, я выбулькал первую и без промедления отправил ей вдогонку вторую бутылку Хольстена. В голове приятно зашумело, по нёбу прокатилась хмельная, горьковатая отрыжка. Тормознув на дороге богато декорированную шаху, сел, не торгуясь. Погонщик, хмурый, по самые глаза заросший волосней дядька лет 40, гуцул или типа того. Первое время ехали, молча, потом гуцул, словно поймав в эфире секретный космический импульс, занялся крутить умерщвленное еще в годы советских пятилеток радио. «Сдохла, сука» - удручено резюмировал он после нескольких минут бесполезной маеты. « Ну да, - на всякий случай согласился я, - всё это - тщета и ловля ветра, и нет в том пользы под солнцем!» Слегка подохуевхиший от высоты стиля гуцул, оторвал глаза от дороги и уставился на меня долгим немигающим взглядом: «Хорошо сказал, молодец!». Через 14 минут мы уже были в районе Садового.

При столкновении пешехода с ассенизаторной повозкой, пролеташая мимо ворона не пострадала. "Ни хера себе расклады" - только и подумала она, поудобней перехватив клювом корку Маасдамского. Пешеход в тот момент подумал о бане, повозка же ничего себе не подумала, говна вокруг много -его не жалко.

- Я все могу понять! Меня ты кулемой и лохушкой приезжей считаешь - нормуль,перетопчусь как-нибудь, но зачем живые имена тут писать?- распаляясь все больше,Светка тычет тощим пальцем в экран, -Тебе же Заур твой глаз на жопу натянет!
-За что? За козу что ли натянет?
-Да пусть даже и не за козу! Там по соввокупности предъяв вспотеешь объясняться!
-А я и не буду объясняться! Я им что, на прикроватный коврик насрал или на заборе хуем вспомнил? Подумаешь пишу всякую бессмыслицу на задворках интернета - кому интересно это читать?
- Но я то прочитала! Пишешь ты не бессмыслицу, а злобную хероту про хороших людей, подсматривая за ними, как малолетний дрочер в дырку полевого сортира!
- А ты людей этих хороших видела?
-Я тебя видела и в разных позах! Маленький мудоковатый неудачник!Гавнюк!Графоман!Отщепенец!
Светка хватает со стола заварочный чайник и с азартом грохает его об пол.
Чайная труха разлетается по всей комнате, повисая на люстре, сползая по обоям и оконному стеклу. Фрагмент крышки с глухим стуком врезается в створку шкафа. Теплая коричневая жижа медленно стекает по моему лицу....Занавес.Бля.

- А он мне, я тебя, Валэнтин, за это злостно депримирую! А как я мог успеть? Время ведь нестабильно, то несется курьерским поездом, а то застывает как червяк, облитый жидким азотом! - Цаплин делает артистическую паузу, победоносно посматривая на аудиторию. Смотреть там, по правде, особо не на что: уткнувшиеся в формуляры жирные бухгалтерские огузки, да пара малахольных чертей из доставки, отдыхающих в бухгалтерии от прелестей физического труда.
- Я об этом и говорю! Вчера села за отчет в 9 и не успела кассу свести, как уже домой пора собираться! - вступает в прения огузок номер 1.
- Что отчет, не успеешь оглянуться, а уже дети все замуж повыскакивали,- принимает пас огузок номер 2. Лешка мой вчера говорит: «Мам, мы с Маринкой, хотим на майские в Геленджик рвануть,- а я ему говорю - ты уже рвал и на Новый год, и в марте на сноуборде, я те, что в Правительстве, на пилораме, работаю?
- Кстати, никто про квартальную премию ничего не слышал? – подключается новенькая из-за перегородки.
-Премия, ха! – уловил знакомый мотив малахольный Петя.- Все украдено уже до нас, ха! Сосем, рабочий класс, ха!
Про несчастного Цаплина все уже позабыли. Как высказался недавно один авторитетный шпак из руководства: «Ты, Валь, тут лучше не пизди – видишь, достойные люди промежду собой разговаривают!»

Бросив обществу быстрый привет, мадам Кукушонок с усилием взгромоздилась на принтерный столик и, алчно зашуршав пакетом, выпростала из него сморщенную подгоревшую плюху. Осмотрев добычу, она энергично выдохнула, прицелилась и, замерев на мгновение, выполнила короткий и резкий укус. Клацнули, сомкнувшись, зубы и по подбородку Кукушонка потек густой, духовитый сочман. В рядах наблюдавших за трапезой продажников возникло смятение: Рыжиков икнул, Фарафонова демонстративно зажала нос, а Гулько попытался спастись бегством. «Кто-нибудь хочет беляшика?» - вопросительно промычала набитым ртом мадам Кукушонок, почувствовав к себе нездоровый интерес окружающих. «Сожри его сама, Горгулья!» - прошипела Фарафонова, обильно дезодорируя воздух туалетной водой из сумочки. «Ой, Леночка, а чем это ты брызгаешься?» - продолжила бороться с устной речью Кукушонок, роняя на ковролин плохо пережеванные куски пищи.
-Бля, Зинаида Петровна, идите к себе или в столовую есть? Тут вам, что цирк зверей?» - не выдержал накала страстей эмоциональный Рыжиков.
-А что? Я разве мешаюсь? – обиделась Кукушонок – Вы скажите, я уйду…
- Да нет, что вы, у нас тут секция клуба любителей беляшей, чувствуйте себя, как дома,- разрядил обстановку почти исчезнувший за дверью Гулько.
- Ой, а я беляши больше других люблю, вчера брала чебурек, но по вкусу не то, совсем не то…. – мадам Кукушонок сытно зевнула, зажав в пятерне последний, истекающий жиром бельмяс.

Стряхивая с плеч свежевыпавшую перхоть мелкого апрельского снега, в комнату просачивается Зинаида Кукушонок, человек с очень активной жизненной позицией. В руках у Зинаиды запотевший целлофан с бельмясами- комками непропеченного теста со стремной начинкой. Приобрести бельмясы можно тут же за углом, в вагончике ООО «Вкусняшка и Ко». Еще по осени уебан Штыков подкатил к «Вкусняшке» со стайкой практиканток и хрестоматийным:
- А что, маманя, пирожки то, поди, с котятами?
- С хуятами! – почти без паузы откликнулись из недр ларька
- А если подумать?
-Сам, баклан, думай, только хуем не подавись! - из кормушки высунулась наглая бабская харя в махеровом берете и энергично затрясла перед носом у Штыкова мясистым кукишем.
Практикантки бросились врассыпную, Штыков втыкал как верблюдом оплеванный, а я стоял рядом и искренне тащился от происходящего.

Прошли выходные - мутные и неторопливые, словно вылепленные из цельное куска слоновьего говна. Откуда бы здесь взяться слонам? - заинтересуется пытливый читатель, не чуждый каналу Дискавери. В середине весны, когда столбик термометра цинично залип на -0-, а мокрый снег с дождем загоняет любую теплокровную тварь в складки железобетона.Так и вижу это блядь картину машинным маслом: посреди улицы генерала Ошметкина под дождем и снегом стоит африканский слон, похожий на огромный грязный шмат стекловаты. Мимо проходят сердобольные пенсионеры и предприимчивые пионеры. Все они суют слону всякую непитательную дрянь. Слон брезгливо отворачивается от них, поднимает хобон и жалобно трубит о жарком лете, реке Лимпопо и своей возлюбленной слонихе Кларе, ушедшей на сумочки и сандалеты для искушенных покупателей европейских столиц.

Сырое серое, в цвет исподнего, утро. Уныло чертыхаясь, волокусь к остановке. Мелкие и крупные капли дождя нерегулярно скатываются с воротника за шиворот, с каждой минутой усиливая невыносимость утреннего существования. Бля, ну может не в этот раз! У остановки синхронно переминается с ноги на ногу порядочный табунчик желающих прокатиться. Пристраиваюсь в хвосте и, словив общий ритм, топчусь со всеми, ну чтоб как-то согреться. Дискотека продолжается минут 15. Наконец, визжа покрышками, к остановке подлетает долгожданная «пятнашка». За рулем, изобразив худшую из своих страшных рож, Вася Балаескул по кличке Спиди-терминатор. Сразу и без колебаний уступаю свое место в очереди нездешней тетке по счастью незнакомой с водительскими талантами Васи. Загрузившись по самую горловину, пятнашка отчаливает, парализуя улицу дикой молдавской лезгинкой. Опять иду до метро пешком.

Третье правило ковбоя гласит: никогда не садись в седло, не убедившись в наличии лошади! Учился я не регулярно, да и школьная программа тех лет на ковбоях подробно не фокусировалась.Сложись все иначе, я, наверное, сумел бы избежать многих нелепых ситуаций, например 10-часового раскачивания на рабочем месте в душном полосатом костюме.
В 7 позвонил Вит. Свалился прошлогодним снегом на голову: "Привет-привет! Есть повод оттопыриться."Не знаю,как настоящие ковбои, но я был рад любому, даже самому дебильному поводу, чтобы свалить и оттопыриться.
После ритуальных шараханий забились в какой-то полуподвал на Никитской.Бесцеремонно растолкав алкоголическую шпану у стойки, Вит организовал графин белой и разномастный закусон в ассортименте. Выпили,закусили.
-Гляжу поднялся ты нехило!- говорит с ухмылкой, уставившись на мои доспехи "офисного бога"
-Да, так поднялся, что последний ершик в туалете закурить просит.
-Ну, а я решил притормозить слегка. Остановится на обочине, выйти из машины и пройтись босиком по травке километра 2-3. Потом купить у какой-нибудь случайной бабки парного молока, неспеша выпить его в тени какой-нибудь березки или рябины и завалиться спать...
- Ну да чтобы проснуться через час без денег, документов и верхней одежды...
- Не любишь ты наш народ, ох не любишь!
- Что-то я не слышал, чтобы ты свою усадьбу под народный лазарет оборудовал. Брось, Вит, пропаганду мы ведь не в телевизоре сидим.
Вит обиженно сопит, гоняя капустную водоросль по краю тарелки. Потом встает и с обреченным видом направляется к барной стойке. Колдыри почтительно расступаются перед ним в предвкушении халявной выпивки.

К тому же все очень предсказуемо. Мутный поток Светкиного сознания регулярно плодит и выносит на поверхность кривобокие слова-уродцы: ипотека, шопинг, мега-молл. Однажды всплыв, они уже не теряются из виду, дразнясь своей очевидной бессмысленностью и пустотой.
-Тебе нужно купить новый костюм. В старом ты похож на неопохмеленного айтишника из здешнего ЖЭКа. Таким не дают бабы, их обсчитывают в супермаркетах и унижают менты!"
-Бабы дают!
-Чтооо?
-Бабы таким дают. Ты же дала!
Светкин голос срывается в ультразвук, и я позорно ретируюсь на безопасное от нее расстояние.
По большому счету меня забавляют происходящие со Светкой метаморфозы. Если раньше наши отношения были для нее этаким «пикником на обочине», временной передышкой на многотрудном пути к вершинам столичной жизни, то теперь, когда сырое и беспонтовое полено стало подавать признаки осмысленной жизни, появилась возможность превратить это полено в «деловое Буратино», вполне пригодное для сдачи в аренду театру Карабаса-Барабаса. В принципе, полено не против Буратино. Светка - это лучшее, что происходило в его, полениной, жизни, ведь у Светки красивая жопа, длинные стройные ноги и упругие сиськи- предел мечтаний для деревянной заготовки.

Все развивается быстро, но довольно бестолково. Барабан вавилонской лотереи, совершив два полных оборота, вывалил на поднос вместо привычной пустышки типа джек-пот: место зам. начальника отдела и 300 баксов прибавки жалования. Опля-чопля! Большое человеческое спасибо уебанцу Штыкову, отравляющему нынче жизнь рыцарям транснациональных сильно-впитывающих прокладок. О новом руководителе Зауре известно немного: злопыхатели утверждают, что в пубертатном возрасте он де отодрал соседскую козу, поклонники же его таланта настаивают, что, напротив, коза была им спасена от надругательств конкурирующего клана. Одним словом, ебал Заур козу, или не ебал – науке неизвестно, однако по всему, человек он неплохой, или пользуясь актуальным молодежным сленгом – «не гандон»!

Походкой тифозно-больного вываливаюсь на крыльцо закурить.По-весеннему борзое солце жарит во всю мощь батареек. "Апрель, ептыдь!" - сверкая форменными пуговицами, сообщает новость вохровец Митрич, нынче гладкий,но обычно сморщенный, как престарелая коровья задница. "Ну ептыдь!" - вежливо соглашаюсь, налаживая контакты в околовоенной среде. Митрич с довольным видом исчезает, распахнув калитку худосочной тушке курьера Нади." Что, Надюха, гармон играет?" - дебиловато улыбаясь, интересуюсь у курьера. Та испуганно отшатывается, как трепетная лань от курьерского позда. Напряженно смеюсь ее вослед...

Подкрался сзади неслышно, на цыпочках. Хлипкий типчик в берцах, фанатском шарфе и розовой майчонке с цифрами 20-11 на груди. «Барабанные палочки!»- скрипит из динамиков голос крупье. Разочарованно чмокают беззубые рты, шуршат на столах игровые картонки. На задних рядах взрывается шапкой пены бутылка «Кущевского» игристого. «Жолаю, чтобы все!» - тостирует некто в костюме от ЕР и падает навзничь. Все встают и восторженно хлопают. Аплодисменты переходят в овации и возвращаются обратно. Доносятся крики: «С Новым Годом! Ура! Даешь! Елочка зажгись! Позор и что-то невнятное про нацлидера. Под зажигательные звуки лезгинки на сцену вылетают артистические бородачи из «6-ой бригады кавказского танца им Российского бюджета». На головах у них норковые шапки, в руках бензопилы. Сверкая золотыми зубами, они кружатся на месте и подпрыгивают. С криком «За Родину, за Сталина!» в ряды танцующих ввинчивается ультралевая бабка с иконой вождя. Взвывают бензопилы… «Уборщица, где уборщица? - шипит режиссер. Из-за кулис, приветливо размахивая инвентарем, показывается группа таджикских трудящихся. На них нарядные спецовки «Масква» и праздничные тюбетейки. Не дождавшись окончания боевой лезгинки, они деловито ползают по полу, собирая в полиэтиленовые мешки остатки протестного электората. Прорычав в последний раз «Ассса» и дружелюбно помахав пилами, бородачи организованно ретируются в колонне по два. «Эхххх, дубинушка рухнем!!» - затягивает народный хор. На сцене появляются отбежавшие за солью домохозяйки, в руках у них березовые веники. «Эхххх, зеленая сама пойдет, подернем, пааатянем…!» Сверху на домохозяек опускается циклопический муляж черной кожаной кепки. Домохозяйки топчут кепку ногами и хлещут вениками! Зал почти не обращает внимания на растерзание кепки- там играют в домино и едят жареную курицу. Некто нетрезвый и невнятный прорывается к микрофону: Нау ай спик фром май харт…! Звучат фанфары. Из всех щелей на сцену начинают ломиться разнообразные спортсмены. Сбившись в одну устрашающую кучу малу, они бегут, плывут, толкают и бросают все попадающееся по руку! Расправившись с курицей, в зале дружно скандируют: «Судью на мыло!!». Плохо заметные на фоне спортивной вакханалии, по авансцене шествуют: брошенные дети, забытые старики, призывники Забайкальского военного округа от форме от кутюр, борцы с мигалками и пострадавшие от них, альтернативные политики, шахтеры и сексуальные меньшинства. Время от времени над ними пролетает человекообразное существо в мантии федерального судьи, оно что-то угрожающе бормочет и повсюду разбрасывает листы несуществующих приговоров. Никто не обращает внимания на эти субпродукты праздника, пьянящий аромат будущих побед приятно щекочет ноздри и застилает глаза.
Над залом внезапно повисает звенящая тишина, спортсмены перестают прыгать и бороться, мухи жужжать, в туалете в бачке замерзает вода… Высоко под самым куполом, в лучах прожектора показывается национальный лидер в обнимку с анонимом в костюме мишки Гамми. Лидер приветлив и улыбчив. Мишка тоже улыбчив, он скалит зубы и жонглирует пейджерами. Занавес.
За сценой в компании дождевого червя, хамелеона и бутылки водки сидит Дед Мороз. Он пьян и невесел. После каждой новой стопки по его щекам скатывается скупая морозная слеза, хамелеон тутже слизывает ее своим длинным зеленым языком.
С Новым Годом!

Метет так,хоть святых заноси...Про "Белый Новый Год" пел бы сейчас на нефте-газовых корпоративах Чак Берри, если б дожил. В лавке тоже многие "не дожили". Сегодня здесь тихо и пустынно: пара заблудившихся толстух из бухгалтерии, да неопохмеленные погрузчики - вот и вся подтанцовка! На меня они не обращают никакого внимания. Bсе верно: ведь я ни бэтмен, ни путин и ни продуктовый набор со спиртным. После "Пензагейта" я мог бы вообще здесь и не появляться, историю вероломного агента-забулдыги Штыков старательно донес до всех заинтересованных лиц. Да и хрен бы с ними. Никакого задора нести в массы степлеры и электро-точилки у меня нет и в помине.А что есть? - вопрос риторический.

Проснулся недавно, пьяный и почти одетый. Накануне успел стащить с себя шапку и левый ботинок, дальше все, полный провал - темнота и мертвые с косами. Не открывая глаза, чтобы не испугаться раньше времени, шевелю конечностями, пытаясь нащупать хоть какое-то доказательство жизни: паспорт, телефон, билет на метро. Вокруг пустота и складки тела. Разжмуриваюсь… Никого. Все нажитое непосильным трудом сложено аккуратной горкой у батареи. Словно почувствовав на себе материальность взгляда, телефон взрывается резкой трелью. «Кого еще несет?»

-Алей, алей! Ты где??
Держу паузу.
-Алей? Слышишь меня? – голос Штыкова звенит от напряжения.
-Да- да слышу, привет! – говорю медленно, с трудом выталкивая наружу каждое слово.
-Ты где?
-Я? Ну в этой как ее…в Пемзе!
- Нипизди! Тебя там 2 дня уже найти не могут!
-Ну, правильно, я это приболел слегка, лежу в гостинице, глотаю таблетки.
- В какой гостинице нах , я везде звонил - тебя там и не лежало.
- В гостинице «Пенза», 3 этаж, 315 комната у лифта, - вру глупо и беспонтово.
- Пенза??!! Я сейчас туда позвоню и если ты не там – пиздец тебе будет с бантами.
Штыков отлючается. В полной тишине шевелю большим пальцем в дырке носка.
Какая страшная и беспросветная штука жизнь!