ненавижу этот город сегодня.
"зачем мне этот город, если в нем нет тебя?" тьфу, цитаты.
а для кого, для чего тогда? и зачем сейчас все эти буквы, символы? зачем писать про книжные, зачем про спиртное, зачем про вечер, город, тебя? просто перечеркнуть все чертой.
и как в фильмах вуди аллена говорить: "мой психоаналитик считает (...)"
мне уже наплевать, что я пишу, потому что перманентно не пишется, как бы ни хотелось - не изнутри, но снаружи. и плевать на туве, и на самом деле на аллена. да на все. я не цинична, даже если напьюсь.
я теряю время, и мне это нравится.
весна не чувствуется рядом, но чувствуется в перспективе.
не могу ничего читать, кроме туве яннсон.
путаю мечты с реальной жизнью.
играет февральский реггей и хочется танцевать босиком и курить.
снилось, что приехала в питер, и какие там развивались события. привет, альбинос.
второй день чувствую себя кортасаровской женщиной (конечно, в моем понимании, че), магой, которая бродит по заснеженным одна, часами смотрит все книги в книжном, который работает дольше других, что-то жду от телефона, листаю программы телевизора и не чувствую себя глупо, а просто чувствую себя, да и совсем не думаю об этом, стало как-то скучно думать, а вот курить или выпить с кем-то - это бы с радостью, но так как у всех работа, учеба, а у меня только заснеженные, хожу одна, хотя могла бы рассказать так много и даже искренно пореветь в плечо, чтобы сразу после забыть.
и зубную пасту я выдавливаю снизу только потому что иначе она у меня вообще не выдавливается
вырваться из этой февральской кирпичности с манным небом можно только письмами в конвертах за 8 рублей. слова в бумажный дневник уже не ложатся, а размазываются по клеткам так, что не разобрать, что написано. по книге бредешь, как по рыхлому снегу, по незнакомой улице своего города. фильмы словно шкаф, в который засовываешь голову, а через полтора часа ее достаешь, возвращаясь в комнату. телефонные звонки заканчиваются идиотскими истериками в углу за диваном, кутаясь от мира в папину безрукавку. мне бы в осень, а она через полгода.
мне нужны дженис джоплин, том хендрикс и бернардо бертолуччи.
мне нужны н. и яныч.
не курю в диапазоне трех дней, поэтому вина вина вина мне и сигарет - длинных, чтобы курить долго. крепче крепких. идиотский кашель.
разорвет, ей-богу.
желание исписать все стены вокруг, чтобы они не были так вызывающе голыми
стать бы интересной, да жить снаружи, не внутри, но так, чтоб всем казалось, что внутри. а я даже приоткрыть не могу то, что во мне бурлит и рвется картоном.
почему меня не увлекает фотография? почему я не рисую? почему я не могу напечатать так, как есть, а только написать - карандашно ли или авторучково.
каждое утро варю кофе и начинаю жизнь заново (всякие громкие слова). ничего не меняется, конечно. ежевечерне завожу будильник, чтобы утром обязательно проспать.
бросить бы все, уехать в финляндию и жить у моря.
природа неукоснительно движется к февралю. вот и небо уже голубое, вместо неопределенной манной каши.
болтаюсь по городу неустроенным подростком, отмахиваясь от ницшиановского высокомерия, которое норовит надавить отовсюду.
слова, которыми исписаны листы, моим мелким неясным почерком, авторучкой, разбегаются сороконожками, ненужные, под снег, в свои насекомовые норы.
безразлично слушаю какой-то панк, пронизываюсь его гениальными текстами, сразу их забывая.
что-то читаю.
деньги исчисляются долгами, оплачивая сигареты и счета в кофейнях.
все как в стихах: я отражаюсь в чужих зеркалах (в разрыве абзаца и простыни), и облака режут монотонное небо.
от холода желание залезть с головой куда-угодно-только-бы-с-головой. что называется тотальное перемещение в тепло с последовательным окончательным исчезновением меня из этого мермозглого (промерзкого) мира (привет книге мануэля).
(это) почему пьется горячий чай или плохой растворимый кофе. почему перманентное состояние "курю и кутаюсь". и почему хочется на квартирник с чаном глинтвейна.
во мне, как и в кафке, слишком мало жизненных сил.
и мне теперь проще писать письма, чем что-либо здесь, потому что письмо прочитает один человек, а здесь - сколько? я не знаю.
шестое января, и он меня не любит. как-то бы пережить январь с его крещенскими, а дальше удлиненный на один день самый сложный месяц в году, а за ним уже весна. промозглый март с иногда голубым, иногда пасмурным небом.
а сейчас весь январь
коньяк
и мятный чай
и плохие стихи.
и держу в руках худые еврейские руки кафки (не твои). да еще пишу Н. письма себе в дневник, потому что писать ей - некуда.